Точка рассредоточения

      Мир вокруг был быстро меняющимся, едва ли стабильным. Почему-то стены едва заметно подрагивали, будто колыхались волнами, оставляя в пространстве радужный отблеск, будто всё вокруг было картиной, синтезированной нейросетью.       Я оглянулась, посмотрела по сторонам, принявшись изучать окружение. Позади меня к стене было прикреплено массивное зеркало в раме из тёмного дерева. В отражении моё лицо, смотрящее куда-то в другую сторону, лицо слегка вытянутое, в целом, весьма себе похоже на моё. Однако есть в нём нечто…будто кто-то нарисовал мой портрет по памяти – в целом неплохо, но какие-то косяки есть, из-за которых итоговая картина отличается от оригинала.       Я приближаюсь к зеркалу, не отводя от него взгляд, а лицо моё всё так же пялится куда-то ниже. Выглядит мрачновато.       «Попробуй пройти сквозь зеркало в следующий раз», – всплывает в голове обрывок фразы – внезапное воспоминание.       Практически не обдумывая решение, я уверенно шагаю в сторону зеркала, и выпячивая голову чуть-чуть вперёд, погружаю сначала свой лоб, а потом и всё своё тело в вязкую поверхность. В это же мгновение перед глазами забегали искры, ярко прорывающие внезапно почерневший фон, меня как будто резко уносит на лифте вниз, в ушах раздаётся резкий рокот, будто бы рвущейся ткани.       Я резко раскрываю глаза.       – Ну, чёрт! – вырвалось у меня, я в досаде всплеснула руками, ударив ладонями по матрасу кровати.       Переведя дыхание, я опустила взгляд, рассмотрев повнимательнее свои ладони, сосчитала пальцы, сосчитала фаланги, надавила на матрас, пытаясь продавить поверхность насквозь. Не вышло. Окей, я не сплю.       До будильника десять минут. Никакого смысла ложиться дальше. Едва передвигая ногами, шаркая тапочками по полу, я передвигаюсь в строну ванной, что располагалась вдоль по коридору. Теперь моё отражение адекватное, прилежно придерживающееся законов физики.       «У меня мозг сломался в эксперименте с зеркалом», – бегло отправила я сообщение.       «Покрутиться пробовала?», – сообщение в ответ.       «Не успела сообразить, меня выбросило».       «Потом попробуешь ещё раз».       Интересно, а что видела она? Заинтриговала меня интересным заданием, а исход не сказала.       «Подъезжай на завтрак к Бэт», – ещё одно сообщение.       Минут через сорок я подъехала туда. Культовое место для завтраков в Сиэттле. Кафе «у Бэт». Место, где по утрам негде яблоку упасть, всё равно было для меня одним из самых любимых в этом дождливом месте. Небо опять было затянуто тучами, к обеду обещался ливень, впрочем, ничего удивительного. Она заняла нам место за крохотным столиком в углу – единственным свободным в это субботнее утро и ждала меня, подперев кулаком подбородок.       Келли Бонелли.       У неё чертовски звучное имя для того, чтобы быть настоящим, за что спасибо её итальянскому дедушке. Моя американская подруга – душа компании, шутница, хозяйка мощных алко-пати и…опытный сновидец. Келли шастала по закоулкам осознанных сновидений тогда, когда нормальные люди едва-едва начинают учиться читать. Для этой девчонки этот навык был развит до такой интуитивности, что сложно даже представить, что некоторые люди никогда в жизни не научатся творить такое.       – Доброе утречко! – запривидев меня, она активно замахала руками. – Я заказала тебе бисквиты, как ты любишь.       – Спасибо, дорогая. Как дела?       Келли глубоко вздохнула, спрятав лицо в ладони:       – Как всегда. Эрик молчит, уходит есть в другую комнату. Спит, отвернувшись к стене. Ребята, с которыми мы живём, тоже не знают в чём дело. И вообще, я думаю, у него кто-то есть.       – Насколько ты уверена? – я насторожилась, обеспокоенно дотронувшись до руки подруги.       – Я не знаю…это просто, предчувствие. Иногда всё, что я хочу – просто сбежать из этого мира. Что, в принципе я и делаю, каждую ночь…       – Но это не спасает… – завершила за неё я.       – Нисколько. Это так…временное облегчение. Мало того, я полагаю, потому что я волнуюсь постоянно, погрязла в тревоге, всё в сновиденном мире напрочь усеяно лабиринтами, из которых я выбраться не могу, даже если выпрыгиваю в окна или прохожу сквозь стены. Эти коридоры не заканчиваются, пространство всегда замкнутое. Как же это бесит, – девушка выдохнула, сдержано опустив крепко сжатые кулаки на стол. – А ещё…я видела кое-что.       Её голос дрогнул слегка, её взгляд был опущен, и она беспокойно разглядывала неровности стола, застыв на секунду. Вдоль моего позвоночника пробежал холодок, и волнообразная дрожь достигла моей шеи.       – Что? – я наклонилась чуть ближе, пытаясь встретиться с ней взглядом, но девушка упорно прятала свои глаза, то и дело отводя их в сторону.       – Это было очень странно…со мной, если честно, впервые такое. Как ложное пробуждение…только многослойное…       – Сон внутри сна, как в «начале» что ли? – я постаралась обернуть всё в шутку и, улыбнувшись слегка подрагивающими от напряжения губами, задержала кусочек бисквита у своего рта.       На мгновение я вспомнила и свои «ложные пробуждения» тоже. Их было немного на моей памяти. Самое яркое из них было до дрожи реалистичным и от этого пугающим, долгим и детальным. Я проснулась, будто бы услышав будильник, на автомате поднялась с кровати, почистила зубы, закинула в рот какой-то снек, села за руль, доехала до колледжа, вошла в аудиторию, где проводился экзамен. Мне потребовалось около одного сновиденного часа, чтобы осознать, что не может быть экзамена по квантовой физике у человека, который изучает психологию. В день, в который никакого вообще экзамена не должно было быть.       Именно это достаточно жёстко поставило меня перед важным вселенским вопросом. Мы вообще осознаём, что мы делаем в повседневной жизни? Несёмся на автопилоте, мимо нас пролетают минуты, часы, а то и годы, а у нас даже нет времени остановиться, передохнуть и спросить самого себя: что же я делаю? И не сплю ли я?       – Сон внутри сна, как в «начале»…но ни одного красавчика, Инна, – Келли подняла на меня взгляд, я ели сдержалась, затормозив смеховую волну прямо у себя в гортани, от чего мне стало катастрофически не хватать воздуха, почему-то абсурд, сказанный ей, был произнесён с серьезным выражением лица, и это меня рассмешило. – Моя комната, раз за разом, считай, ещё один лабиринт, только теперь замкнутый не в пространстве, а во времени. Какой-то день сурка. Я встаю с кровати, делаю проверку, по итогу которой я делаю заключение, что я сплю, открываю глаза снова…и это повторяется ещё несколько раз. Пока я не вижу перед собой…это…       Я ожидала, что сейчас Келли достанет какой-то блокнот, где будет рисунок, или что-то ещё…её рассказ будто бы подводил к какой-то визуализации, но к сожалению, Келли не умела рисовать, а её сны, судя по её рассказам, вообще были весьма абстрактны и их сложно было описать, используя слова, обозначающие что-то видимое.       – Бесформенное…чёрное…я бы сказала, что это была фигура. Но не человеческая. А будто…геометрическая. Будто какой-то прямоугольник, с кипящей поверхностью, она будто бурлила, но в то же время, я скорее это ощущала, чем видела, потому-то его поверхность как бы…не отражала света, что ли.       – Что ты почувствовала? Угрозу?       – Я испугалась… – Келли бросила беглый взгляд на кружку с кофе, но в самый последний момент одёрнула руку, передумывая пить. – Я испугалась настолько, что во мне угасло то знание, что это очередная временная петля. Мне казалось, оно реальное. Оно в реальном мире.       – Оно взаимодействовало с тобой? Или ты с ним? – я продолжала расспрашивать.       – Я знаю, к чему ты клонишь, – вероятно, слушая те же вопросы, что и она сама задавала себе, девушка стала чувствовать себя спокойнее. – Потом, когда я окончательно проснулась, я поняла, что это мог быть «неорган». Я прокручивала в голове это воспоминание о сне, и я всё больше осознавала, что ему будто не было для меня никакого дела. Он просто зависал в воздухе, посредине моей комнаты.       – И как ты проснулась?       – Я не знаю…я чувствовала только страх, он захватил моё внимание, и меня просто выбросило. Всё вокруг почернело, время потеряло привычный ход, и я проснулась только, вероятно, через несколько часов. Но я помнила всё до мельчайших подробностей…будто та ночь длилась вечность.       – Ты переживаешь в своих снах целые недели опыта, я не удивлена. Твоя сновиденная память – это вообще что-то невероятное, – не без восхищения и даже не без зависти пробормотала я, наконец, положив в рот кусочек еды.       – О, был бы в этом толк, – Келли пожала плечами. – Если бы дополнительное время прожитой мной жизни делало бы меня мудрее…но в моей жизни по-прежнему бардак.       – Эй, ну-ка прекращай уныния, – я знаю, мои таланты к утешению были плачевными, каждый раз, когда я тщетно подбирала слова ободрения, они звучали как карикатурная ложь. – Твоя жизнь удивительна. Если не все вокруг способны разделить с тобой ту же степень загадок и открытий, это не обязательно должна быть твоя проблема. Эрик…он…не очень умный…скорее, ограниченный, – я сморщилась, пытаясь обильными жестами нивелировать жесткость моего тона, чтобы слова мои не звучали столь осуждающе, однако суть оставалась самой собой – я действительно считала парня Келли «недалёким», и ничуть не сомневалась, что моё мнение было объективным.       Мы не спеша вышли из кафе, на улице стояла морось, мелкие капли дождя уводили горизонт в туман. Накинув капюшон ярко-зеленой куртки, я слегка поёжилась.       – Что мне делать, если это существо вернётся снова? – игнорируя дождь, пробормотала Бонелли.       Я сделала шаг ей на встречу и натянула капюшон её толстовки ей на макушку, по ходу дела закатывая глаза:       – Тебе бы решить, что с Эриком делать, а ты беспокоишься о неорганах, которые, по сути, сделать тебе ничего не могут.       – Да я знаю, – она беспечно отмахнулась, отводя взгляд.       – Я понимаю, что «дорогой, нам надо поговорить» – это очень сложный шаг, – я завела свою очередную нравоучительную шарманку. – Но это необходимо сейчас. Молчанием ничего не решить.       Моими словами руководила личная боль. Я сама была любителем избегать важных разговоров, предпочитая растягивать эту боль по капле, нежели вылить на себя сразу чан и избавиться от неё раз и навсегда, по ходу разрешив все недопонимания.       – Я знаю, – монотонно повторила Келли, понуро опустив голову.       Я крепко обняла подругу, ощущая, как моё тело сковывает неловкость. Психолог психологом, и вроде бы эмпатичность у меня зашкаливала, меня постоянно пронизывает чувствами других стоит человеку вообще заявиться на порог. Но проблема обстояла в том, что я совершенно не знала, что мне с этими ощущениями делать.       – Знай, что ты всегда можешь поговорить со мной, хорошо? – пытаясь поймать её взгляд, сказала я, перед тем, как сесть в машину.       Не нравился мне её вид.       Мы с Келли – два сапога пара, у нас в отношениях всегда было всё не слава богу. Мы обе – дамы непростые, мириться со многими вещами не готовые. В то же время, никто из нас никогда не был диктатором, но, тем не менее, недопонимание преследовало нас обеих практически всегда. И если Келли это угнетало с точки зрения бытового аспекта жизни, то меня это угнетало ещё и в профессиональном плане. Я – студент-психолог, терпящий кораблекрушение в океане человеческих взаимоотношений. Какой плачевный абсурд!       Теперь почему-то ещё и её ночной гость не выходил у меня из головы.       Я включила дворники, отмахиваясь от дождя. Их движение подействовало на меня гипнотически, на несколько минут я потерялась во времени и в пространстве, целиком и полностью отдав своё сознание на растерзание собственным хаотичным мыслям. Пришла в себя, только когда получила удар звуковой волны в уши: передо мной зелёный, я стою, а сзади сигналят раздражённые автомобилисты.       Жизненные шероховатости сбивают с пути осознанности. Рано или поздно ты всё равно ловишь себя на мысли «что я делал последние пять минут своей жизни?». Сейчас со мной произошло именно это.       Будучи сторонником научного подхода, я придерживалась мнения, что наш сновиденный мир – это стопроцентная производная нашего мозга. Любые домыслы о том, что карты сновидений у многих людей похожи легко объясняются тем, что, чёрт возьми, все мы выросли в городах – каждый строит эту карту в основном по городу из детства, а в каждом городе есть схожие черты. Сомневаюсь, что человек, выросший в тайге и практикующий осознанные сновидения, гулял бы в своих снах по исключительно городским локациям.       Но я была любительницей написанных Кастанедой книг. А рассказ Келли попал в яблочко моего впечатлительного рассудка. Я начала задумываться о том, что может быть и не всё вокруг – это декорации, созданные нашей центральной нервной системой, быть может, есть там и лазеечка куда-то в неизведанное…       Однако смысл тут рассуждать? Нам вряд ли предстоит узнать это наверняка. Да и какой опыт тут можно поставить?       Мама была дома. Очевидно, готовила что-то, судя по умопомрачительным запахам из кухни. Вероятно, именно это свело Джеффри с ума.       Моя родительница, Шестакова Анна Петровна, ухоженная спортивная вечно улыбающаяся дамочка, уроженка Санкт-Петербурга, как это ранее называлось, конструктор одежды, а ныне представителей этой профессии именуют гордым заморским словом дизайнер, шесть лет назад вышла замуж за американца. Вот так, совершенно внезапно, прочь с насиженного места мы перебрались из Питера в Сиэттл, штат Вашингтон. Какая ирония судьбы – из трехсот дождливых дней в году я получила триста шестьдесят пять. Но переезду я была рада. В тот момент жизни, казалось, это как раз то самое событие, которое не позволило мне окончательно сбиться с курса и вступить на территорию «проблемных подростков». В итоге, я, вроде бы, никогда таковым и не была.       И, в целом, отношения с мамой никогда не держались в разряде драматичных, полных непонимания, слёз, соплей, нервного хлопанья дверьми и прочих прелестей. Однажды я уличила Анну Петровну в раскуривании травки из трубки в виде штурмовика из «звёздных войн», раскрашенную под Ямайскую тематику, и все доселе существующие барьеры между нами мгновенно пали. Мама, как я уже упомянула, человек творческий, открытый миру, немного истеричный и чрезмерно эмоциональный.       Однако абсолютно не понимающий моего увлечения осознанными сновидениями. Здесь и вписалась бытовая суеверность, и непонятно откуда взявшиеся набожные мотивы, очевидно, берущие корни в мозгах людей, которые не знают, во что верят (учитывая, что мама была рождена и воспитана в образованной советской семье, которая по всем канонам строго придерживалась атеистических взглядов). В общем, Анна Петровна, порой, собирая в кулак всю свою эмоциональность, порой хватается за сердце и советует мне «не заниматься этими тёмными делишками», а то вдруг я могу «не вернуться».       На что я обычно смеюсь ей в лицо, не в силах удержаться.       Сновиденный мир хорош конечно…но не вернуться оттуда…это первобытный, ничем не подкреплённый страх.       – Я дома, – громко объявила я, врываясь на кухню.       Воздух плотно заполнял запах свежевыпеченных вафель.       – Я думала, ты ещё спишь, – мама выразила удивление, она застыла у плиты с деревянной лопаточкой в руках и бросила беглый взгляд на вафельницу.       – Я уже успела позавтракать с Келли, – я пожала плечами. – Ты даже не заметила, что машины нет?       Анна Петровна умилительно наивно вздёрнула брови и, приподнявшись на носочки, выглянула в окно, бросая взгляд на машину:       – И правда что, – буркнула она. – Я сказала Мэйсону, что ты спишь. А он вот, заходил, принёс печенье, – она кивнула головой в сторону стеклянной вазочки, в которой аккуратно были выложены печенюшки с шоколадной крошкой.       – Бедолага, – тяжело вздохнула я.       – Да что ж ты так, – проговорила мама, хотя и у неё в голосе сложно было не заметить жалостливый оттенок.       – Ну а как ещё? – я развела руками, вразвалочку подойдя к окну, в которое только что выглядывала Анна Петровна, и посмотрела на дом ровно напротив.       В этом доме жил-был двадцатипятилетний мальчишка-аутист Мэйсон Саммерс, который был влюблён в меня уже на протяжении трех лет, и всё ещё эта любовь застряла у него в голове на том уровне, как будто бы он влюбился в меня только вчера – он всегда проявлял безмерную радость, стоило ему меня увидеть, он готов был порхать как бабочка, и за счёт своего синдрома абсолютно не понимал границ и дистанций. Надо отдать должное его родителям – парень был чрезмерно социален, лишь иногда погружаясь в сложно объяснимые крайности. Тем не менее, всё, что я ощущала, когда он находился рядом – всепоглащающее чувство неловкости, чуть-чуть жалости, а в завершение ко всему ещё и стыд за то, что испытывала предыдущие два.       – А вот, может он и есть – твоё счастье, кто знает? – мама включила её коронную псевдомудрость.       – Моё счастье – это твой пирог с капустой и бутылка хорошего вина на вечер, – отмахнулась я, извергнув из закутков своих настроений саркастичный тон. – А большего мне и не надо.       – Ты думала вообще, где ты будешь работать после выпуска? Подыскивала стажировки?       Мне моментально захотелось испариться. Зачем только мама завела этот разговор, да ещё и с самого утра? Хорошо, что Джеффри не прискакал поддержать сей диалог. Я понимаю, что это важно, и даже понимаю, насколько. Но на пике экзистенциального кризиса, мне было сложно сосредоточиться на объективных решениях. Трудно было думать о профессиональном пути, когда ты сомневаешься в себе, как в профессионале.       – Я не могу быть хорошим психологом, когда я в жизни не приняла ни одного волевого решения. Я не могу быть тёткой-советчицей, я обязана понимать, о чём говорю. А я не понимаю, – озвучила я свои мысли, едва ли не повышая голос от раздражения – эта тема заставляла меня вскипать мгновенно, словно я была кастрюлей с молоком на раскалённой плите.       – Инна, солнышко, – я не ожидала, что мамин тон сменится милостью. – Никто не выходит из университета асом в своём деле. Школа – это всего лишь запас теоретических знаний. Это пять процентов от того знания, что тебе ещё предстоит накопить. Там, на работе. Поэтому важно найти место, где ты получишь это знание в наибольшей мере. А это значит, подумай о стажировке, – она взмахнула лопаточкой, словно волшебной палочкой и подцепила ей готовую вафлю. – Пойди туда, где придётся принимать волевые решения, где у людей тяжёлые ситуации. Постепенно только.       Она была права. И не поспоришь.       Любое знание добывается опытом и личным участием. В волейбол не научишься играть, посмотрев игру по телевизору, пусть даже тысячу раз. А дельный совет в отношениях не дашь, когда сам вместо того, чтобы улаживать неполадки, бежишь от них, бросая всё на полпути.       Я продолжала размышлять над этим весь последующий день, вновь и вновь возвращаясь к тому, что эти мысли в конечном итоге размывали моё внимание и уводили меня в никуда, спустя пять минут я обнаруживала себя пялящейся в стенку, не в состоянии вспомнить обрывок затерявшейся в чертогах разума мысли. Мучительное, бесцельное метание – вот что это.       В конце концов, я заснула достаточно крепко и нетипично рано для себя. Мозг, привыкший осознаваться по утрам, всё же был достаточно натренирован, чтобы в совершенно неожиданный момент, взглянув на обстановку, придти к мысли, что всё вокруг – сон, и я в нём – осознанный наблюдатель. Добавляем ещё чуть-чуть осознанности, и теперь я из наблюдателя остановлюсь участником, потом подкручиваем крутилку осознанности ещё чуть побольше – и я уже способна влиять на окружающую меня реальность.       Я не была таким интуитивным сновидцем, как Келли. Она была главным экспериментатором и безбашенной заводилой нашего крошечного сновидческого сообщества, а я лишь повторяла её затеи, иногда модифицируя их.       На сей раз я обнаружила себя, идущей вслед за большим и высоким мужчиной в возрасте, являющим типичным персонажем – картонным, безвольным, предсказуемым и не сильно разговорчивым. Вокруг меня было цветочное поле – плотняком забитое ярко оранжевыми пушистыми гвоздиками. Поле было холмистым, и эти цветы были словно волны в океане – шевелились от дуновений ветра, переливались в лучах солнца. В этот-то момент моё сознание и проснулось, понимая, что это сон.       – Как тебя зовут? Откуда ты? – догоняя мужчину, затараторила я, касаясь его руки.       Тот, не оборачиваясь, засеменил быстрее прочь от меня.       – А кто твои друзья? – мне казалось забавным расспрашивать всех этих персонажей, но они очень редко отвечали мне, чаще с такой ярко выраженной ленью и неприязнью.       Вопросы об их жизни этих персонажей не воодушевляли. Наверное, потому, что этой жизни у них и не было. Но я всё равно надеялась хоть раз встретить кого-то, кто с не меньшей осознанностью, чем моя, станет частью этого назойливого интервью и ответит на мои вопросы. Что, собственно, могли сделать спрайты, неорганические существа, «неорганы», как я их называю – то, с чем, вероятно, столкнулась Келли. Описанные некоторыми сновидцами создания, проявляющие интересные черты поведения в снах, но наиболее знаменательные тем, что как бы хорошо ты не умел вертеть реальностью, повлиять на них ты никак не мог, они, как бы, оставались за пределами твоих магических способностей. Имели иммунитет.       Тогда-то ко мне в голову и пришла мысль, а вернее совет Келли.       «Попробуй помедитировать во сне. Во-первых, ты отлично сможешь стабилизировать сон, так как остановишь внутренний диалог, а во-вторых, медитация, почему-то имеет такой интересный побочный эффект – каким-то необъяснимым образом персонажи твоего сна начнут пытаться тебе помешать», – вспомнила я её слова.       Звучало, как чистой воды бред. Зря, на самом деле, она сказала мне эту информацию. Если я ожидаю, что мне будут мешать – мне обязательно будут мешать. Но зато, возможно так, я смогу выманить какого-нибудь обитателя своего мудрёного разума на разговор.       Я опустилась прямо на эту усыпанную цветами яркую поверхность, на ощупь оказавшуюся прохладной и неимоверно мягкой, напрочь забыв о том мужике, который уже успел исчезнуть с горизонта. Затем я уселась в позу лотоса, мимолётом взглянув на свои руки.       Указательный палец правой руки был размером с мизинец, одна фаланга явно куда-то затерялась. Я хохотнула, и тем не менее, сложила свои кисти в какой-то «йогаподобный» жест и прикрыла сновиденные глаза, параллельно сосредотачиваясь на воображаемой точке прямо перед собой.       В этот момент со мной случилось невероятное – моё сновиденное тело резко взмыло в воздух, его понесло вверх с космической скоростью, но, несмотря на то, что движение было восходящим, во мне было стойкое ощущение падения. И это падение было бесконечным. Подо мной будто проносились миры один за другим, а я всё летела и летела, испытывая чудовищное ускорение, которое вызывало лишь волнение и тревогу. Остановить это падение мне никак не удавалось, и я понимала, что ещё чуть-чуть и меня просто выбросит из сна – уж слишком абсурдные вещи происходить начали.       Однако стоило мне приготовиться к темноте, как моё сновиденное тело остановилось и зависло среди какого-то желеобразного пространства. Среда была вязкой, и шевелить телом удавалось с трудом. Я подёргала ногами, прилагая чудовищные усилия, но они сдвинулись всего лишь на миллиметр. Вокруг не было ни стен, ни пола, ни потолка, только переливающееся, словно фольгированная обертка для цветов, пространство, отражающее непонятно откуда исходящий свет так, будто казалось, что это пространство находится в постоянном движении.       – Есть тут кто? – задала я вопрос, вообще не надеясь ни на какой ответ.       – Ну, я, – незамедлительно ответили мне.       Голос был надменным, высоким, но едва ли женским. Скорее мужским. Но сказать наверняка было сложно. Я сделала попытку оглянуться, но тело не слушалось, либо же пространство так сильно сопротивлялось.       – Ты кто? Как тебя зовут? Сколько тебе лет? – выдавала я натренированные вопросы.       – Выбери один вопрос, – тем же тоном ответил голос, едва я закончила говорить.       – Ты где? – я была в некотором замешательстве, не зная, что спросить первым.       – Опусти взгляд.       Я послушалась. Передо мной едва заметно сияла парящая в этом плотном пространстве пылинка. Она мерцала, переливалась, чуть увеличивалась в размерах. Мне даже показалось, будто это материализовавшаяся в сновиденном мире точка, которую я представляла себе, когда пыталась медитировать. Всё ещё пребывая в смятении, я продолжала рассматривать её.       – Да-да, это я, – подтвердил голос, пылинка вспыхнула ярче, как бы подтверждая свои слова, голос в то же время раздавался будто прямо в моей голове и соотнести его с этой микроскопической звёздочкой не представлялось возможным. – Хочешь, покажу кое-что?       – Что?       – Следуй за мной.       – Сначала скажи, куда идём, – настаивала я.       – А тут можно определить направления? – риторический вопрос был приправлен приторно-саркастичным тоном.       – Тебе виднее, ты же у нас, кажется, местный, – едва ли следя за тем, что говорю, буркнула я.       – Скажем так, относительно твоего мира, это пространство находится немного глубже, как бы вовнутрь, понимаешь?       Я попыталась себе это представить:       – Другое измерение?       – Близко, но нет. Измерение всё то же.       – То есть?       – Представь, что ты стоишь на улице. И вокруг множество домов. В нормальной жизни ты не можешь в них просто взять и зайти, так?       С силой сопротивляясь вязкой среде, я кивнула.       – А вот теперь представь, что тебе дали ключи от всех квартир. Теперь, у тебя есть право войти куда пожелаешь.       – Звучит, как бесплатный сыр…который бывает только в мышеловке, – с подозрением пробормотала я, не отводя взгляда от песчинки, будто боясь, что она исчезнет.       – Я не предлагаю ничего запредельного. Просто следуй за мной и наблюдай.       Отчего то все эти предложения отнюдь не заставляли меня чувствовать себя комфортно. Мой бешенный интерес сменился тревогой и я стала искать способы, как бы избавиться от назойливой песчинки. Сначала я попыталась проигнорировать её, промолчав и отведя взгляд. Не вышло.       – Чего молчишь? – огонёк песчинки игриво блеснул.       – Думаю, – буркнула я.       – И чего придумала? – снова саркастичный тон.       Я опять игнорирую вопрос, на сей раз прикрыв сновиденные глаза, полностью расслабляясь, надеясь, что снова скакну в то бесконечное падение и выпрыгну из этого странного пространства. Но ничего не выходило. Я будто застряла там. Открыв глаза, я обнаружила, что сияющая точка всё ещё была на своём месте и терпеливо ожидала моего ответа.       – Ты меня раздражаешь, – честно призналась я и, отчаянно сопротивляясь давлению среды, потянула руку вперёд, ухватывая точку своими волнистыми искрящимися пальцами, которые протискивались сквозь это желе и собирали его частички под ногтями и на поверхности подушечек.       В итоге я всё же ухватила точку, ожидая, что она, словно песок, будет скрести мои пальцы, но она оказалась безумно горячей…и мягкой, словно паралон. Прежде чем, одёрнуть руку, я успела сжать это упругое и крошечное создание.       – Я тебя просто съем сейчас, и конец тебе, – рассмеялась я, всё ещё переваривая странные ощущения от прикосновения к этому существу.       – Ну, попробуй. Спорим, ничего не выйдет.       – Спорить не собираюсь, но сожрать тебя попробую, – уже явно раззадорилась я, принявшись усиленно дёргать ногами, продвигаясь к светящемуся засранцу.       В это же мгновение меня ослепила яркая вспышка, а потом перед глазами осталась лишь полнейшая темнота. На автомате я начала кружиться на месте, что обычно помогает мне стабилизировать изображение, но сейчас, это было очевидно, абсолютно бесполезно. Сон был прерван.       Сев на кровати и переводя дыхание, я взглянула на фонарь за окном, буркнув:       – Это что сейчас, чёрт возьми, было?!