Над прочими

      Утром Василиса ушла не попрощавшись. Это было ожидаемо, и Фэш даже малодушно порадовался. Он боялся, что девушка начнет допытываться и лезть к нему в душу, в те ее углы, куда сам Драгоций старался не глядеть. Сам зодчий с головой ушел в работу, отвлекаясь лишь на короткие перекусы и вечерние прогулки вдоль набережной. Крики чаек, плеск весел и брань рыбаков успокаивали, и он мог час неподвижно сидеть на бортике, пока солнце совсем не уходило за горизонт.       Василиса продолжила приходить в установленное время, не пропуская ни одну встречу. Драгоций не ожидал от нее подобного, как и от любой отвергнутой юной девушки. Из его опыта их опущенная гордость перерастала в обиду, а потом, смешиваясь с ненавистью, обрушивалась на тебя порой губя и саму обладательницу… и он уже сам не понимал, кому по итогу сделалось хуже. Слава времени, Василиса вела себя разумно. — Возьмите, — Фэш положил на стол книгу. — Нашел в своих закромах. — «История Рода Огневых», — Василиса провела пальцем по обложке, — к чему мне это? Я знаю историю своей семьи.       Драгоций заложил руки за спину и отошел от девушки. — Я сделал вам закладки. Вторая и пятая глава.       Зодчий отвернулся к окну, в отражении наблюдая за Василисой. Теперь он замечал все то, что ускользало раньше: порывистые движения, восторженный блеск в глазах, эмоции, то и дело всплывающие на лице — юность била из Огневой фонтаном. И он, идиот, чуть не отравил воду в нем. — Волшебный дар Родиона Хардиуса, — проговорила девушка, — он мой прадедушка…       Говорят, ему передалось семейное проклятье, доставшееся нам от Духов. — Проклятье ли? — Оно свело его в могилу, — Василиса пожала плечами. — Его свели в могилу непомерные амбиции и жажда власти. Я хочу, чтобы вы прочли книгу и написали в письме свое мнение. Это нужно… это нужно для установления кровной связи, — последнее Фэш придумал только что, — старая методика… остальская.       Василиса прищурилась. — Ну хорошо… прочту.       Фэш кивнул, надеясь, что их встреча скоро завершится. Терпеть девушку рядом было все равно, что стоять под холодным ливнем и задыхаться от капель. А еще слушать этот шепот… этот постоянный шепот, какая мягкая у нее кожа и как просто было бы вновь провести по ней рукой, приблизить к себе. — Можно еще один вопрос… — По делу?       Василиса не спускала с него тяжелого, прямого взгляда. Лучше не думать, какие мысли таятся за ним. — Нет. — Тогда не стоит.       Но Огнева никогда не слушалась. — Кто тогда пришел к вам? — ее взгляд стал стеклянным. — Хотя не говорите, я сама отвечу, а вы кивнете, если угадаю… это была мисс Фрезер?       Фэш застыл, второй раз пойманный на крючок. Если Диана знала его больше пяти лет и за это время изучила вдоль и поперек, то Василиса едва ли могла похвастаться подобным. Но обе хватали его за душу раскаленной клетью. — И вы любите именно ее, до сих пор, — продолжила девушка, — знаете, мне вас жаль… Может, вы и специалист по чужим судьбам, но свою ни жаха не бережете. — Вы правы, но упустили самое главное. Все свои решения я принимаю сам и за каждое несу ответ, — сгоряча произнес Драгоций. — Непозволительная для вас роскошь, не так ли?       Василису перекосило, словно он зарядил пощечину. Она часто заморгала и ее глаза стали ярче. — Да чтобы вас мара сожрала!       Она рывком поднялась с дивана. — Василиса, я не то…       Дверь хлопнула быстрее, чем Фэш успел закончить. Хотя бы книгу забрала… Пожалуй утром он отправит письмо с извинениями столь же вежливыми, сколь и холодными, а Василиса вновь явится на порог дома и невидимая нить между ними затрещит… жаль, такие нити ему не подвластны.       А потом он плюнул на все, вытащил Ника из когтей Фрезер и они пошли вспоминать былые деньки.       Их выбор пал на таверну с прекрасным названием «Глухая Фейра», где вместо доброго эфларского эля подавали крепленной пойло, сдобренное сидром. После такого будет трещать голова, но именно этого и хотел Драгоций. Он сам позвал Ника сюда, хотя обычно брезговал подобными гадюшниками. — А помнишь, как ты первый раз врезал мне? — Лазарев откинулся на лавку и поманил рукой девицу, — еще кувшин этого… темного. И что-то горячее.       Та явно работала тут уже не первую смену: передник засаленный, убитый взгляд и морщины на молодом лице. Вот кто хотел бы поменять свою жизнь, но для таких в их мире волшебства нет. Хочешь что-то изменить — горбаться сам, а не зови на помощь зодчего. — И отдельно за твою улыбку, — Фэш кинул девчушке эфлар.       Та ловко поймала его, убрав за корсаж и послав Драгоцию многообещающий взгляд. — Принесу вам ребрышки… они только из печи, пальчики оближите, милсдари. — Женщины любят тебя, маров ты подлец, — рассмеялся Ник, когда та ушла. — А ты вместо крепкого поцелуя отправляешь их в другие жизни… — К жаху женщин. И политику. Сегодня я хочу напиться, побить кому-то морду и… — Проснуться от того, что свинья тыкнула в лицо пятоком, — подхватил Ник.       Это была старая шутка, выросшая из истории их знакомства. Как-то так оно и произошло, зародившись в подобной забегаловке, окрепнув в уличной потасовке и окончательно утвердившись в хлеву. После такого Драгоций признал, этот человек, укравший его любовь, не так плох и необязательно резать его крыльями. — И все-таки… что ты решил с Огневым?       Фэш отпил из кружки и потряс головой. Горло обожгло знатно. — Дам этому подонку под зад, когда улажу все с его дочуркой. Я расшифровал координаты перехода, — Драгоций заговорил тише, — все подтвердилось. — Так может не ждать? — Ник почти лег грудью на стол. — Нет. Не люблю гнаться за двумя огнежарами.       На самом деле ему не хотелось подставлять Василису. Если правда о ее папаше всплывет так скоро, то девушка вполне может попасть под следствие, а это занятно осложнит их общее дело. — И все же… мне интересно, Василиса такая же, как и отец? Как вы вообще ладите?       Фэш замер и его губы расплылись в хищной усмешке. — Она считает меня полным мерзавцем. — И месяца не прошло, — Ник похлопал его по плечу, — обычно женщинам требуется на такое открытие больше времени.       Хорошо, что друг отвлекся и не заметил, как фальшиво Драгоций посмеялся. Нет. Он пришел сюда забыть обо всем и повеселиться, а не высасывать гной из нарыва. — Эй, лютник! — Фэш свистнул спящему в углу музыканту, — заплачу серебром, если расшевелишь эти стены!       Его подхватила еще парочка таких же ненормальным, и вскоре весь зал сотрясся от улюлюканья и смешков. На Эфларе любили музыку, пляски и карты чуть меньше хорошего вина, и казалось, что у здешнего народа нет проблемы больше стоптанных туфель. Конечно, все это было обманом, но в первые свои месяцы Фэш был рад обманываться, особенно после холодной, выдержанной Осталы. Казалось, его занесло в край вечного лета. — О чем петь, миласдари? — лютник прошелся пальцами по струнам. Сон слетел с него быстрее, чем муха с хвоста треугла. — О нашей славной Эфларе, — крикнул кто-то с задних столов, и его поддержали одобрительными выкриками.       Все приготовились слушать, и в дрожащем пламени свечей лица собравшихся напоминали статуи зачасованных. Фэш откинулся на спинку, закрыл глаза и вдохнул пропахший чесноком, воском и дымом воздух. В мыслях клубился плотный туман, а тело налилось свинцом — кажется, утром ему будет паршиво. — Я спою об Алом Цветке и сотворении Разрыва, — у лютника был приятный грудной голос, должно быть, держали его тут не за смазливые кудряшки. — О том, как появилась наша планета… — Да заводи уже, хорош болтать! — И налейте еще! — И мне, — это сказал какой-то мальчонка, видимо, вертящийся на кухне, за что тут же получил пару тумаков. — Не дорос еще.       Лютник взобрался на один из свободных столов, половчее перехватив инструмент, его пальцы задрожали, и Фэш подумал, что быть музыкантом и часовщиком весьма похоже. Первые аккорды потонули в несмолкаемом шуме, но вторые уже перепрыгнули через него и полетели над низким потолком со свисающими пучками трав. Песня местами печальная, местами торжественная растеклась патокой по залу. — И сказали они, что не пойдут на поклон к гордым Духам, что селились у гор, — рядом подпевал Ник, с таким блеском в глазах, словно то далекое прошлое принадлежало и ему. — А из нутра той земли распыленной, вырос самый прекрасный цветок.       Фэш огляделся. Отовсюду он слышал голоса: старые, молодые, тихие и с надрывом — они сливались в один поток, сплетаясь со звуками лютни. Наверное, он тоже бы присоединился к ним — не будь эта песня чужой. Драгоций родился на Остале, а Эфлара… он любил ее словно молодую и звонкую любовницу, с которой было неплохо забыть об упрямой и строгой жене. Но Фэш знал, рано или поздно его потянет домой. — И Разрыв, волей судьбы сотворенный, оградил нас от всех бед и невзгод…       Ему вспомнился Змиулан с поросшими мхом стенами и временем, поселившимся в самом кирпиче. Там Фэш родился и обучился первым азам, прошел Посвящение в водах Хрустального Озера, играл в дебрях Драголиса… впервые встретил мару и отогнал от сестры затерянного. — Мы несемся все дальше вперед, оставляя в пыли прошлый гнет.       Отец сам представил его перед дядей и тот положил Фэш руку на плечо, а потом принял в круг учеников. Он хотел вступить в Орден намного больше, чем стать зодчим… и почти сделал это, совершил шаг, после которого уже бы не повернул назад. Но мать с сестрой исчезли в тот же день, когда дядя поставил ему метку на шею. — И теперь над Эфларой сияет звезда, чей свет не зайдет никогда.       Фэш тогда впервые понял, что значит уйти в другую параллель. Он стал зодчим, чтобы вернуться в тот день и не пустить их, а в итоге ушел сам. Это было его первое решение, за которое приходилось платить до сих пор. — Да хранит ее свет нас века…       Песня оборвалась, и лютник, весь потный, с красными щеками тяжело выдохнул. Его руки дрожали, словно он перебирал не струны, а лезвия. Фэш поймал взгляд музыканта и склонил голову, как один мастер перед другим. Этот парень тоже давал людям то, что те хотели. А самое главное, это еще и было им нужно. Удивительное сочетание. — Тебе не пришлось по душе? — Ник вытер лоб, — ты стал еще мрачнее. — Нет… — Фэш прикрыл глаза, думая говорить или нет, — просто вспомнил свои первые деньки на Эфларе. Мне тогда казалось, что вы ненормальные. Все до единого.       Лазарев усмехнулся. — А теперь? — А теперь… теперь я стал таким же ненормальным, видимо.       Та ночь была долгой, шумной, ароматной и одинокой.