ABC

Отец больно срывает с волос наушники и спрашивает: блять, да почему тебе на все наплевать? Энн заправляет выбившуюся прядь себе за ухо и молчит. — Вырастили тварь, — качает головой мать. Нестерпимо хочется выйти в окно и закурить; проблема только в том, что у них на окнах решетки и ебаный первый этаж, а еще Энн в жизни не держала в руке сигарет. Когда обвинения в оппозицию друг друга заканчиваются, они переключаются на Энн, все предсказуемо и привычно, будто расписано по часам. Часы тикают на стене в такт ее мыслям. Девочка, ты просто дыши, командует она себе. — Я ненавижу лезть в ваши разборки, — честно отвечает Энн родителям. — Мы семья и… — Нет семьи. — Мать смотрит куда-то в пустоту, и в ее глазах — ниточки седины. — Нет и не было никогда. Отец кажется вмиг постаревшим на добрый десяток лет. Энн хочется заорать: какого хрена вы тогда двадцать лет живете друг с другом, какого черта завели детей, нахер вообще играли свадьбу, но она молчит, дважды колупнув по стене ногтем и отколов от нее пыль от штукатурки. Энн говорит себе: вдох-выдох, думай о том, что сегодня солнечно, сосчитай до пяти, тебе обязательно станет легче. Раз. Мать рыдает в голос. Два. Отец разбивает ее наушники об стену и кидает остатки в мать. Три. Мать пытается выцарапать ему глаза. Четыре. Часы на стене все так же противно тикают. Пять. Господи-боже-блять. Энн скатывается вниз по стеночке: она опустошена, у нее нет сил, и желание разъебать что-нибудь, заорать и выйти в окно с каждой минутой только усиливается. Энн думает: глупая, зачем разъебывать что-то еще. Ты сначала собери себя.