Великий иллюзионист

      Джейн пил редко. В его распоряжении, в качестве главного наркотика, всегда присутствовал адреналин, разносящийся по всему телу во мгновение ока. Завоёвывая его во взгляде десятков тысяч глаз в зале, миллионов по миру, он верил, что эта пора закончится только по его слову.       Верил и выступал. Каждый раз, словно последний. И каждый лучше предыдущего.       Кто же знал, что вскоре всё так изменится?.. Одной ошибки хватило, чтобы повергнуть под сомнение всю репутацию выдающегося иллюзиониста. Одно выступление, кончившееся небольшой трагедией, и над именем "Динамо" появилась большая грозовая туча.Это произошло три недели назад...       Сияющие софиты, блестящая сцена и первый, вступительный акт. Всё шло, как нельзя лучше: рукоплескающая толпа, молчащие критики. Никто не мог оспорить могущество шоумена, приходящего на собственную сцену. И всё, что они могли сказать, в глазах общественности казалось жалкой попыткой оправдать своё бессилие. Как один мужчина захватил такую большую сцену? Как повлиял он на целый мир? Неизвестно.       К сожалению, вслед за подобной властью, приходит и огромная ответственность. Сегодняшнее выступление было парным, и ассистировать иллюзионисту пришёл другой, не менее выдающийся, гимнаст — Гендзи Шимада. Брат Ханзо, потрясающий человек во всех смыслах... Он стал кем-то вроде брата и самому Шульцу, что попросту не смог отказать в участии.       Шимада должен был повторить один из первых трюков Шульца... Но что-то пошло не так. "Гробница" провисела недостаточно в воздухе и, с грохотом и треском, полетела в огненную пучину...       Шоу остановили. Джейн впал в отчаяние, стараясь найти причину провала, зато как громко рукоплескали критики и журналисты:       "Провал, Шоумен теряет хватку?"       "Устранение конкурентов? Кто следующий?"       Жёлтые статьи появлялись чуть ли не со скоростью моргания, а вслед за ними, поддаваясь тренду, следовали и весомые издания. Они не бросались громкими словами и не сомневались в таланте иллюзиониста, однако ставили под сомнение его организаторские способности.       Так или иначе, неделю спустя Шульц получил удостоверение о явке в прокуратуру. Его, гения жанра?.. Опасность надо встречать лицом к лицу, потому он и отправился один. Возможно, это была его величайшая ошибка. Любой человек, адвокат или юрист, что помогли бы ему не потерять голову, стали бы спасительной соломинкой. Джейн же... ...       Может, он был виноват? Не проверил трюк, не удостоверился в безопасности своего визави, не отменил всё из-за неуверенности... Или страха.       Может, поэтому... Он не смог сказать нет обвинениям. Смотря прямо на бумагу с заявлением о закрытии, иллюзионист не колебался, хотя в сердце его и бушевал пожар, который не потушит никто: ни верный доктор Циглер, ни друзья из полицейского управления. Это была последняя искра.              Таким образом... Он оказался здесь, с рюмкой. Бутылка виски, опустошённая наполовину, сияла в свете заходящего солнца. Её же обладатель, уставив пустой взгляд в деревянную поверхность барной стойки, лишь изредка смотрел на "скандальные разоблачения", что крутил каждый второй канал на этой неделе. Казалось, хуже быть не может.              — Джейн. Кастафэльд. Шульц. Легенда, — единственным шумом, что разрушил повесть телевизора о падении великого, стал голос последнего в мире человека, с кем Шульц бы разделил рюмку. Человек, для которого шоу было... Достатком. Идеей. Но не жизнью.              Ханзо не спрашивал разрешения. Сев рядом, он оценочно взглянул на своего собеседника, не упустив из виду ни костюма, ни даже ботинок.       — Не думал, что увижу тебя в таком жалком состоянии, — тяжёлый вздох. Джейн не хотел (впрочем, не мог) поворачивать голову. Ему не понаслышке известен этот человек, чем он знаменит и как сделал состояние. Уж что, а его мнение являлось... Наименее ценным ресурсом. — Жалеешь себя. И это человек, изменивший понятие шоу.       — Тебе какое дело? Конкурентом меньше, — даже в резком ответе, свидетелем которого стал Ханзо, была толика жалости, которая пролезла через барьер презрения. — Ну? — развернувшись к собеседнику полубоком, мужчина горделиво поднял голову, скрывая за жестом стыд и обиду, а за вопросом — икоту. — Чего явился?              Японец ответил не сразу. Взвешивая "за" и "против" он пару раз успел изменить свой подход к разговору, словно сам ещё не был уверен, как именно обращаться к падшему ангелу, что расположился перед ним. На ёрничество и сарказм, да видит бог, хотелось ответить тем же. Положение сумела спасти манерность.       — Ты знаешь, как к тебе относятся критики, — бросив кроткий взгляд на болтающий ящик, Ханзо не думал долго — достав пульт из-за стойки, он нажал спасительную красную кнопку, вынудив проклятую машину молчать. — Как они сейчас о тебе думают.       — О да, грех не знать, — ещё одна рюмка оказалась перевёрнута дном вверх. Совсем, как чья-то карьера. — «Убийца, киллер! Великий иллюзионист…» — Шульц не договорил, а потянулся за очередной пустой стопкой. Бармен, понимая чувства человека, оставил его одного, с твёрдым обещанием не трогать другой алкоголь.       Про разбитые стопки речи не было.       — … Я называл тебя непродуманным шоуменом, что прогорит после первой своей съёмки, — выдвинув один стул из-за стойки, японец присел напротив, с лёгким презрением наблюдая за пустеющей бутылкой. — И, я скажу откровенно, всё ещё не понимаю, как ты продержался так долго. Люди твоего ума… Не живут будущим.       — Пришёл поиздеваться? — горько усмехнулся иллюзионист, с характерным стуком поставив опустевшую от последнего глотка ёмкость.       — Но, то, что я не понимаю, не значит, что я не могу… Признавать твоих побед. Там, где они есть, — слова давались Ханзо сложно. Редко с его стороны можно было услышать комплименты, а попытки извиниться — того реже. Это настолько поразительно редкий экземпляр, что слова хотелось записать и поставить в рамочку. В прочих обстоятельствах Шульц бы так и сделал. Сейчас его усталый плутал в поисках свободной бутылки алкоголя. — Ты не только держался на плаву, но приносил зрителям искреннюю, животную радость. Это похвально.       Джейну не оставалось ничего иного, как слушать. Слова, в которых начинала проскальзывать искренность, вместо обычной иронии или, того хуже, сарказма. Ханзо решил открыться в самый неудачный момент, когда это попросту не нужно. Его… Мысли, эмоции и чувства сейчас оказывались просто забытыми и покинутыми. Кому они нужны, когда твой собственный мир рушится, как карточный домик из обычных, не «магических», карт?       — Твоё шоу мне было не по душе. Слишком вычурное, слишком… Пёстрое, — японец продолжал излагать свою мысль, без задней мысли перегнувшись через стойку и взяв там бутылочку бренди, на место которой легла лёгкая хрустящая купюра, окупающая с лихвой затраты на данный напиток. — Однако его любили люди.       — Любили… Любят! — треснув кулаком о стойку, Джейн слегка приподнялся, подавшись вперёд, к своему собеседнику. Тому же хватило простого жеста рукой, чтобы слегка успокоить разбушевавшегося «фокусника». Так бы просто он не отделался, назови его подобным образом вслух…       Немного погодя, Ханзо двумя пальцами подхватывает сначала одну стопку, затем другую, переворачивает их и наполняет первоклассным алкоголем, призывно подталкивая к уже далеко не трезвому визави. Грех отказываться от бесплатной выпивки, особенно когда сам уже не можешь себе наливать. Руки не трясутся, зато мозг всеми силами кричит «Хватит!» и тянет непослушные вихры волос, раскачивая и без того штормящую голову.       — Я бы не назвал это искусством в широком смысле. Однако ты так ловко представил миру новую идею, которую давно забыли. «Шоу одного актёра»… — закинувшись обжигающим горло напитком, японец невольно затряс головой, стараясь привести себя в чувства. Собеседник даже не дрогнул, лишь на пару секунд прикрыв свои глаза, уставшие от тусклого света. — За тобой пошли многие.       — Неважно, кто пошёл за мной. Сейчас всему кранты, — цокнув языком, Джейн кивком головы показал, что ему ещё недостаточно. Ханзо, поняв жест, разлил из бутылки снова, невольно взглянув на дверь. — Я… Я не умею думать наперёд. Это правда. Человек-факел — горю лишь один день, а затем пу-у-у-уф, — его рука поползла вверх, медленно передвигая пальцами.       Яркий закатный свет вновь озарил комнату — кто-то решил присоединиться к компании далеко не юных алкоголиков. От этого кого-то веяло озоном и, кажется, совсем немного какой-то морозной свежестью. Ну вот, кажется, у Шульца уже открылась возможность пробовать цвета на вкус. Иначе объяснить то, как он воспринял за свежий, горный запах светящийся голубоватый свет просто невозможно.       А в комнату, грациозно переступая, вошла девушка, стуча своими каблуками. Её синеватая рука осветила помещение успокаивающим светом, на что Шульц сдавленно улыбнулся. Да, теперь он уже вспомнил, кто это.       — Вашва-а-а-ани! Если ты за деньгами для финансирования, то, — больше вопросов не было — как воздушный шарик он выпустил из груди воздух, медленно опускаясь на столешницу. — Лопнуло.       — Брось, Шульц. Не делай вид, словно мы не знаем, — пальцы легли на его плечо, освещая правую половину лица голубым. Близость света к глазу раздражала, а поделать было нечего разве что падать назад. Попытавшись избавиться от неё таким способом, иллюзионист встретил с ещё одним препятствием в виде чьей-то руки. Дверь уже не закрывалась, а в и без того маленькое помещение заходило всё больше народу. Все — знакомые венгерские лица, местные учёные и прочие люди, занимавшиеся разработками при его лаборатории. Теперь же, на его усталом лице появился… страх? Нет, скорее просто непонимание. Настолько глубокое, что на грани с древним и неистовым желанием исчезнуть.       — Ч-что вы тут забыли?       — А ты не понял? Мы пришли помочь! — крикнул один, крепко прижав к груди кулаки. Вслед за ними раздавались другие голоса, содержавшие тот же посыл. Все они, смотря на Шульца, старались его поддержать. Сам иллюзионист... …       Рыдал. Тихо, скрывая в руках своё красное, пьяное, отвратительное лицо, теперь ставшее таким из-за чужого вмешательства. Стыд, всё это — один большой стыд. Люди вокруг жалеют его... Значит, всё правда — он и есть неудачник, который ни с чем не может справиться.       Подняв голову, попутно отирая о рукав слёзы, иллюзионист медленно развернулся к людям. У каждого в глазах горела поддержка, надежда, но он не смотрел на них. Его интересовало нечто другое... Одна мелочь, висевшая в конце зала — голограмма его первого выступления. Цветы, овации...       — Исчез вдруг солнца тёплый свет. Холодный ветер дул... В лицо, — его голос дрожал, а пальцы тряслись, но, даже в этом состоянии, он прислонился к юному себе. В его мечтах, словах сияли огни гораздо, гораздо ярче, чем в глазах любого нынешнего шоумена. В этих глазах... Была его жизнь. Когда-то была, — А кто же рядом? Вот ответ: остался кто, когда сгорело всё..       Люди расступались, Сатья, закинув ногу на ногу, опустилась на бывшее место Шульца. Ханзо, покачав головой, встал, просочился сквозь толпу и, словно его не было, исчез. На его месте осталась лишь небольшая весточка, сообщение от клуба покеристов. Какое? А это и неважно.       — Лежит... Лишь только щебень там. И правда лишь одна, — глубокий вдох. Фотографии, видео — успех, построенный этими шатающимися руками, что едва ли могут двинуться без трости. — Что потерял, пришло вновь к нам. Ваша компания... Нужна.       Виноватый взгляд опустился в пол. Щемящая боль проступила от самого сердца. Как, как мог он так предать всех этих людей? Как мог он предать самого важного из них — себя. Вслед за мечтами, он оставил и идеалы. Ему стала важна сцена и адреналин, а не идея. И это... Это будило гнев. Гнев к себе       — С этих пор... Глаза не ослепляет свет софит, — правая рука аккуратно берёт белоснежную трость с голубым камнем. Крепко сжимает, чтобы прекратить тряску. — С этих пор... Сегодня делать совесть мне велит. Велит...       Стоявшие у стойки люди начали рассаживаться, другие — расходиться по залу. Все смотрели на пьяного маэстро, что захватывал всё больше пространства. На сей раз это не желание славы или внимания. Это... За искренними людьми смотреть — истинное удовольствие.       — Обещание моё пусть до сердца достаёт. С этих пор... С этих... Пор...       Где-то раздался щелчок клапана — один из визитёров сбил пломбу, начиная наполнять кружки высококачественным немецким пивом. Они покатились по стойке к разным людям, что с радостью их хватали, присоединяясь к Шульцу в его "праздновании".       — Я с королями выпивал, все знали, кто я бы~ыл таков! - стук каблук, вслед за которым раздались десятки других. Как один большой хор, взявшийся за одну совместную песню. — Свою мечту я там сразил, не вырвал её и~из оков.       — Блуждал я так за часом час, стараясь познать славы торжество, — упав на стул, Джейн широко улыбнулся, смотря на своих людей, близких людей. И Сатья, сидевшая тут же, довольно скрестила на груди руки, с лёгкой улыбкой подтвердив слова иллюзиониста. Он ещё и сам не знал, что скажет, а ноги сами понесли его на стойку. — Но вот стою и вижу вас... И не нужно уже ничего~о.       — И с этих пор, глаза не ослепляет свет софит, — свет в баре погас, зажглись фонари дискотеки. Люди разных возрастов, стран и взглядов подхватывали друг друга, неслись в пляс. Джейн же, без зазрения, подтянул к себе Вашвани, широко улыбнувшись прямо в её спокойное и, кажется, относительно счастливое лицо. — С этих пор, сегодня делать совесть нам велит. Велит!       — Обещание твоё, — светящиеся пальцы её руки поправили подвыпившему бабочку, медленно опустившись к левой стороне груди. — Пусть до сердца достаёт. С этих пор. С этих пор...       — Мы восстановим всё, всё восстановим мы! Вме~есте мы! — подхватившая настрой труппа изобретателей уже давно не держалась на ногах. Кто ударился в вербункош, кто просто трясся в бессмысленном, но очень весёлом танце. Все были вместе, поддерживали друг друга... Вот в чём смысл. Все.       Нужны... Все.       — С этих... Пор! Глаза не ослепит мне свет софит! — Джейн вылетел из бара, как пробка из шампанского. Лёгкого кивка старого друга хватило, чтобы стать катализатором: резко, быстро нестись вперёд. У него была определённая цель. Человек, о котором всё забылось в процессе саможалости. Да, иллюзионист допустил ошибку. И самая большая — дать этому человеку просто исчезнуть, когда надо столько сделать. Глупый, глупый Шульци, беги.       Сердце билось, словно больше не будет никогда. Мотоцикл бы ему не доверили, не в таком состоянии, зато знакомый ковбой словно ждал звонка, с ветерком донося хорошего знакомого до... Госпиталя.       - ... Я всё исправлю. Я знаю, да, знаю! - крепко сжав кулаки, Шульц вбегает внутрь, бежит по коридорам. И про себя, словно мантру, повторяет: "С этих пор... С этих пор!"       …       — Цирк? — Ханзо в сомнении приподнял одну бровь, после чего крайне разочаровано выдохнул. — Цирк. Цирк!       — Цирк! — о да, японец не поддерживал эту идею. Зато Шульцу она казалась потрясающей. Когда возникают подобные противоречия, это значит, что идея на правильном пути.       Шульцу запретили создавать своё шоу, это правда. Его имени было нанесено серьёзное оскорбление и многие люди купились на слова жёлтой прессы. Пускай. Чёрная реклама — тоже реклама. И как иллюзионисту это ранее не пришло в голову?       — Цирки… вышли из обихода годах в двадцатых. Поправь, если ошибаюсь, — СатьяВашвани — главный по ТБ и поставкам оборудования. Обязанности распределялись между людьми, как и ответственность. Вот, чего не хватало. Глупый иллюзионист, взваливший всё на свои плечи, даже не подозревал, как проще работать, когда правильные люди заботятся о правильных вещах.       — Да, — щёлкнув пальцами, креативный директор упал в свою крутящееся кресло, с явным энтузиастом продолжая разговаривать. — Это не значит, что всё кончено. Они закрывались из-за скандалов с животными. Но у нас не будет животных. У нас будут.. Шоумены.       — Пх… — подавившись своим зелёным чаем, будущий спонсор крепко сжал губы. Подсчитываемые убытки уже шли выше крыши, однако возразить что-то казалось слегка неэтичным. — С чего ты взял, что они согласятся?       — Саботаж, — в комнате повисла гробовая тишина. Удивлённые одним появлением этого слова, партнёры посмотрели на Шульца, поморгали глазами и, не найдя, что ответить, решили раскрыть от удивления рот. — Хах, шучу я, конечно! Мой пример показывает, как много теряет театр одного актёра, акцентируясь на фигуре. Плюс, я уже уговорил одного человека стать ведущим.       — Человека? Кого же? — удивление сменилось интересом, хотя по Вашвани вряд ли можно определять настроение в комнате. Всегда спокойна, всегда рассудительна. И как такая, как она, попала в компанию эксцентричного иллюзиониста-самоучки? История для другого дня.       Джейн не ответил на вопрос. Вместо этого в комнату, двери которой были не закрыты, медленно вошёл человек, вынудивший Ханзо чуть было не потерять всё самообладание. Тот, на чьё лечение ушло… Много денег из фонда одного шоумена.       — Он предложил мне роль Шпрехшталмейстера. Я не смог отказаться, — Гендзи виновато улыбнулся, смотря на введённого в шок брата. Вашвани, как всегда, не повела и бровью.       — Видимо, начало положено.