И стучащему отворят

Лань Сичень со вздохом прикрыл за собой дверь и, только оказавшись в безопасности своих комнат, позволил себе немного ссутулиться. У него дрожали руки, и пальцы болезненно пульсировали после стольких часов игры на гуцине, но это было меньшее, что он мог сделать, пока его брат… ― Эр-гэ? Сичень вздрогнул, но почти сразу же расслабился, осознав, чей голос слышит. ― А-Яо, ― оттолкнувшись от двери, произнес Сичень, стараясь держаться как обычно прямо. ― Я прошу прощения, что заставил тебя ждать так долго. Ванцзи сегодня стало хуже, ― хотя он, конечно, никогда не признался бы в этом ― и я остался, чтобы облегчить его боль. Он прижал руку к глазам, стараясь вспомнить, что из того, что необходимо было сделать, он упустил. ― И боюсь, что буду вынужден попросить тебя подождать еще немного: нужно проверить А-Юаня… ― Не стоит, ― мягко прервал его Цзинь Гуаньяо. Озадаченный, Сичень вскинул голову, и А-Яо коротко улыбнулся ему, одной из тех редких улыбок, что, отражаясь у него в глазах, согревали сердце Сиченя. ― Ты выглядел таким измотанным, когда мы виделись в последний раз, ― пояснил А-Яо почти что извиняющимся тоном. ― Поэтому я вместо тебя проследил, чтобы А-Юань поужинал и лег в кровать. Он спрашивал о тебе, но быстро успокоился и заснул после сказки и пары песен. ― Ты пел для него? ― очарованно переспросил Сичень. Он даже слегка расстроился, что не увидел этого. Возможно, ему еще представится такой шанс в будущем, если сегодня ночью он все не разрушит. ― Не та музыка, которая удовлетворит взыскательный слух адептов клана Лань, но для сонного ребенка и ее оказалось достаточно, ― ответил А-Яо, склоняя голову. ― Я уверен, ты замечательно поешь! ― возразил Сичень. ― Ведь у тебя такой приятный голос. Он сообразил, как, должно быть, странно это прозвучало, когда А-Яо вскинул на него расширившиеся глаза. ― О… ― тихо произнес А-Яо. ― Благодарю. Какое-то мгновение он не сводил взгляда с Сиченя, затем как будто бы заставил себя очнуться. ― Эр-гэ, ты, должно быть, очень устал. Присядь и отдохни, пока я позабочусь об ужине. ― Ты мой гость! ― запротестовал Сичень. ― Конечно, ― согласился А-Яо. И добавил гораздо медленнее. ― Но, похоже, я один и вижу, что из-за всех свалившихся на тебя обязанностей ты сейчас едва держишься на ногах. Сичень постарался не искать в его словах скрытый смысл, не задаваться вопросом, как внимательно Цзинь Гуаньяо должен был наблюдать за ним, чтобы быть единственным, кто заметил. ― Я устал, ― признал Сичень. Это было явным преуменьшением, учитывая, что он вынужден был заботиться о тяжело раненном брате, присматривать за ребенком, выздоравливающим после опасной болезни и одновременно решать все вопросы, выпадающие на долю главы клана Лань. ― Но я сам пригласил тебя и не стану пренебрегать правилами гостеприимства. ― Тогда, надеюсь, и моими усилиями ты равно пренебрегать не станешь, ― произнес А-Яо, качнув головой в сторону. Сичень только сейчас заметил в углу комнат доверху наполненную бочку, на стенке которой виднелся талисман, не дающий горячей воде остыть. ― Я тоже голоден, и принесу еды нам обоим, пока ты примешь ванну, а после ужина мы сможем обсудить то, зачем ты позвал меня сегодня. При одной мысли о горячей ванне у Сиченя заныли разом и плечи, и руки. ― А-Яо слишком добр ко мне, ― сдался он. Возможно ли, что ему не кажется? Сичень знал, что Цзинь Гуаньяо вежлив и обходителен со всеми, наблюдал это неоднократно, и вопреки всему не мог перестать надеяться, когда под простой заботой А-Яо ему грезилось нечто большее. _____________________________________ Выбраться из горячей воды было делом нелегким, и Лань Сичень постарался не слишком в ней засиживаться. Однако даже этого короткого срока хватило, чтобы расслабить затекшие после тяжёлого дня мышцы, и, набрасывая на плечи нижнее платье, он чувствовал себя намного лучше. Цзинь Гуаньяо, должно быть, решил дать ему больше времени, потому что Сичень успел одеться, расчесать волосы и даже немного помедитировать, прежде чем услышал осторожный стук в дверь. ― Входи, ― отозвался он, и А-Яо последовал его приглашению. Они уселись за столом друг напротив друга и отдали должное незамысловатому ужину. ― Ты не спрашиваешь, почему я попросил тебя приехать, ― Сичень первым нарушил тишину. А-Яо взглянул на него, слабо улыбнувшись. ― Я знаю, что обычно ты не разговариваешь во время еды, поэтому решил подождать. Предупредителен до мелочей, чего и следовало ожидать от А-Яо, и все же слышать это было приятно. ― Ты же не раз видел, как я обсуждаю дела во время трапез в Цинхэ и Ланлине, ― заметил Сичень. ― Безусловно, это так, ― легко признал А-Яо, ― но поскольку мы в твоем доме, будет лишь учтивым придерживаться правил клана Лань. ― Ради тебя я всегда готов их обойти, ― возразил Сичень и тут же встревожился, не слишком ли дерзко это прозвучало. Но А-Яо, казалось, не смутили его слова, хотя его щеки немного покраснели, когда он наклонился, чтобы подхватить палочками рисовый шарик. Сичень незаметно выдохнул. ― Я буду рад помочь всем, чем смогу, ― ответил А-Яо чуть погодя. ― Трудно представить, сколько забот сейчас выпало на твою долю, и если я могу как-то… ― Нет! ― выпалил Сичень, прежде чем сумел себя остановить. Настал его черед краснеть ― перебивать собеседника подобным образом было грубым нарушением приличий, хотя А-Яо ничем не дал понять, что его это оскорбило. ― Я пригласил тебя не для того, чтобы просить об одолжении. И что послужило тому причиной… не имеет отношения к делам клана. А-Яо удивленно приподнял брови. ― Не имеет отношения к делам клана? Эр-гэ, ты сегодня говоришь загадками. Качнув головой, Сичень издал слабый смешок. ― Прошу прощения. Возможно, правильнее будет сказать, что я сделал это из личных, даже эгоистичных побуждений, ― нервное напряжение, скопившееся внизу живота, отозвалось неприятным спазмом. Осознав, что продолжить ужин как ни в чем не бывало ему не удастся, Сичень отодвинул пиалу в сторону. ― А-Яо, ты знаешь, как сильно я дорожу нашей дружбой. ― Я… да, конечно, я знаю, ― ответил А-Яо немного растерянно. ― Я дорожу ей не меньше. Смею надеяться, что не дал тебе повода усомниться в этом. ― Ни разу, ― поспешил успокоить его Сичень. ― Я лишь хочу, чтобы ты знал, что это никогда не изменится. Во всяком случае, для меня. ― Как и для меня, ― медленно проговорил А-Яо. ― Эр-гэ, что-то случилось? ― Нет-нет, ничего такого, ― заверил его Сичень ― Я… я просто немного волнуюсь, поэтому… Беспомощно пожав плечами, он умолк. Цзинь Гуаньяо отставил в сторону свою пиалу, сложил руки на коленях и выпрямился, устремив на Сиченя пристальный взгляд. ― Эр-гэ, что бы ты ни хотел сказать или спросить, я слушаю. Сичень глубоко вздохнул, собираясь духом. ― Тебе известно, что случилось с Ванцзы, не так ли? Его поступки… многие сочли бы, что он сошел с ума, но он не оступился ни тогда, ни даже теперь, когда от боли он практически не может двигаться. Его спина - словно одна сплошная открытая рана… ― он помедлил, его лицо исказилось от горечи. ― Как бы я хотел быть там, я бы смог остановить дядю, я бы никогда не допустил… ― качнул головой, Сичень оборвал сам себя. ― Приношу свои извинения. Теперь говорить об этом бессмысленно. Значение имеет лишь то, что причиной поступков Ванцзы стала его любовь к молодому господину Вэю. ― Я так и думал, ― кивнул А-Яо. ― Как прискорбно это слышать. ― Я должен был понять это раньше, ― продолжал Сичень. ― И, по правде сказать, я подозревал, просто надеялся, что у него это пройдет, но… ― он тяжело сглотнул. ― Вчера, когда брат ненадолго пришел в себя, он сказал мне кое-что. Он сказал, что так и не признался в своих чувствах. Что молодой господин Вэй умер, полагая, что на этом свете не осталось человека, которому он был бы нужен, потому что Ванцзы не нашел в себе смелости сказать, что любит его. Сичень опустил взгляд на свои руки: перед глазами вновь предстало измученное лицо Ванцзы. ― А я не знал, что сказать, чтобы утешить брата. ― Возможно, это тот случай, когда подходящих слов просто нет, ― печально произнес А-Яо. ― Скорее всего, ты прав, ― согласился Сичень. ― Я даже не знаю, сможет ли он когда-нибудь полностью излечиться или простить себя. И все же не поэтому прошлой ночью я потерял покой. Цзинь Гуаньяо чуть сдвинулся, как будто хотел податься вперед, но в последний момент передумал. И эта неуверенность, так ему несвойственная, отчего-то придала Сиченю сил. Они знали друг друга так хорошо и так долго, что необходимость держать лицо, когда они оставались вдвоем, давным давно отпала. ― Я размышлял о тех невысказанных вещах, которые некоторые из нас не знают, или никогда уже не узнают, и… ― Сичень запнулся. И закрыл глаза. ― Меня охватил страх, подобно которому я никогда не испытывал, что в любой момент может случиться что-то непоправимое и ты так никогда и не узнаешь, как много значишь для меня. ― Эр-гэ, ― мягко позвал А-Яо, и когда Сичень заставил себя открыть глаза, его встретил так хорошо знакомый ему ласковый взгляд. ― Мы через столь многое прошли, и ты всегда обращался со мной как с равным, задолго до того, как мой отец признал меня. Более того, ты разделил со мной братские узы. И даже когда я не был уверен, что заслуживаю подобного отношения, твоя забота не позволяла мне ни в коей мере сомневаться в этом. Твои опасения… для них просто нет причин. Сичень слабо улыбнулся. Ему оставалось только надеяться, что это не последний раз, когда А-Яо смотрит на него с такой теплотой. ― Боюсь, А-Яо, что одна причина у меня все же есть, ― тихо проговорил Сичень, глядя прямо в ответ. ― Потому что я испытываю к тебе совсем не братские чувства. Он видел, как потрясение отразилось на лице А-Яо, как распахнулись его и без того огромные глаза, как приоткрылись его губы, когда он ошеломленно втянул в себя воздух. ― Я готов повторить то, что сказал ранее, ― поторопился добавить Сичень. ― Я твой друг, и всегда им останусь. И я не жду от тебя какого-то ответа, просто… ― он пожал плечами, безрадостно улыбнувшись. ― Я попросил тебя приехать, потому что, если с кем-нибудь из нас что-то случится, для меня важно, чтобы ты знал. Надеюсь, это знание не станет для тебя бременем и ты сможешь простить мне мой эгоизм. Молчание повисло между ними в воздухе. Сичень всегда считал себя терпеливым человеком, но сейчас он едва сдерживался, чтобы начать говорить о чем угодно и разбить эту тишину. ― Ты сказал… ― выдавил Цзинь Гуаньяо непривычно ломким срывающимся голосом. Он осекся, прочистил горло, прежде чем продолжить. ― Ты сказал: то, что ты испытываешь, это не братские чувства. Но что тогда? Он осторожно взглянул на Сиченя. ― Разве это не очевидно? ― нахмурился Сичень. ― Я не хочу делать ситуацию еще более неловкой для тебя. ― Прошу тебя, скажи мне, ― тихо произнес А-Яо. ― Настал мой черед побыть эгоистом. Я хочу это услышать. Смутное предчувствие чего-то важного зашевелилось в груди у Сиченя, придав ему сил. ― Я люблю тебя, А-Яо, ― сказал Сичень едва ли не с облегчением. Что бы ни произошло, по крайней мере, А-Яо будет знать. ― Я полюбил тебя много лет назад, и с тех пор моя любовь стала лишь сильнее. А-Яо застыл, глядя на него полными отчаяния глазами, и на мгновение Сичень пожалел, что не может повернуть время вспять и избавить А-Яо от этого разговора. ― Я не… нельзя… мы не можем... Сичень не мог припомнить случая, чтобы Цзинь Гуаньяо настолько бессвязно путался в словах, и потому, справившись с минутным замешательством, сам поспешил развеять возможные опасения друга. ― Я понимаю, А-Яо, ― мягко произнес Сичень. ― Я знаю, что твоя привязанность носит иной характер, и никогда бы… ― Но это не так! Расширяющимися глазами Сичень смотрел, как А-Яо вскакивает из-за стола и быстро удаляется в другой конец комнаты, прежде чем развернуться обратно к нему. ― Неправда, эр-гэ, мое сердце любит и желает тебя не меньше. Поверить не могу, что ты выбрал меня из всех людей на свете, ведь любой счел бы за честь... ― А-Яо сдавленно рассмеялся, отступив на шаг, в то время как Сичень поднимался со своего места с возрастающей надеждой. ― Но мы те, кто мы есть. Вернее, ты тот, кем тебе предназначено быть, а я тот, кем всегда стремился стать. Разве наши положения не подразумевают, что однажды каждому из нас придется заключить брак, как того требует долг перед кланом? ― продолжил он с горькой усмешкой. Сичень давно привык к мысли, что ему не нужен никто, кроме А-Яо, и никакая женщина, выбранная дядей ему в супруги, этого не изменит. И в то же время он прекрасно понимал, что, в отличие от него самого, Цзинь Гуаньяо не мог противится решениям своего отца. Даже если они касались его собственного брака. ― Возможно, ― не стал спорить Сичень, вместо этого осторожно приближаясь к А-Яо, который со сжатыми кулаками следил за каждым его движением. ― Но будущее сокрыто туманом, а сегодняшний день принадлежит нам. ― Но если, ступив на эту дорогу, путь окажется слишком мучителен? ― спросил А-Яо, и его слова наполнились решимостью. ― Эр-гэ, меньше всего на свете я хочу стать причиной твоей боли. Я сделаю все, что от меня зависит, чтобы этого избежать. Сичень подумал о своем брате, о горе, изломавшем черты его безупречного лица, о том, что, даже после всего пережитого, он ни разу не пожалел о своей любви к Вэй Усяню. ― Мне кажется, ― тихо произнес Сичень, ― что в жизни невозможно избежать всего и любой опыт впоследствии может оказаться болезненным, но если причиной тому станет моя любовь к тебе, я сочту цену более чем приемлемой. Выражение лица А-Яо смягчилось, и Сичень, воспользовавшись шансом, потянулся вперед и легко провел ладонью по костяшкам А-Яо, поглаживая его напряженные кулаки, пока они не разжались и А-Яо не позволил Сиченю переплести их пальцы вместе. Такая малость - но даже столь невинных прикосновений между ними не случалось с тех пор, как Сичень вернулся в мир заклинателей. В те несколько недель, которые он провел в бегах, они время от времени касались друг друга, сидя совсем рядом, а иногда даже спали вместе, находя в этом поддержку и утешение. И теперь, держа теплые пальцы А-Яо в своей руке, у Сиченя внутри все трепетало. ― Знать, что ты разделяешь мои чувства… на такой подарок небес я и не надеялся. ― признался он. ― Твоей дружбы мне всегда будет достаточно для счастья. Нам не обязательно решать что-то ни сейчас, ни когда-либо, если ты этого не захочешь. У нас будет время, мы все успеем. ― Мы все успеем, ― согласился А-Яо. Улыбнувшись, он взглянул Сиченю в глаза, стиснул его ладонь чуть крепче, словно даря безмолвное обещание… Сиченю как никогда раньше хотелось верить в лучшее.