В каждом ударе, в каждой секунде В твоем дыхании, диком безумии Пламя с севера к югу Я забираю плохое, даю свою руку
Ночью коридор северного крыла окутывает тишина. Такая мирная, спокойная, густая, будто за десятками одинаковых дубовых дверей спят люди. Обычные обыватели, встающие по будильнику на ненавистную работу, просиживающие жизнь и возможности в офисе. Люди. Не монстры, в жилах которых течет жажда крови. В такие моменты чувствуешь себя чужим в этой тишине, словно единственным кровожадным чудовищем являешься ты сам. Айзек уже много лет не страдал такими волнениями внутри себя. Он давно свыкся с мыслью, что смыслом его существования является лишь охота за чужими жизнями. Он привык за двадцать с лишним лет видеть кровь на своих руках, чувствовать ее запах, уже давно пропитавший холодные стены замка насквозь. Привык засыпать под крики, не пугаться их, а воспринимать как усладу для своих ушей. Привык к такой жизни и никакой другой для него уже не существовало. Айзек уже давно и безвозвратно испортил свой режим. Засыпал под утро, просыпался под вечер. Он ненавидел всю дневную суету, возню и шум. Он был влюблен в ночную тишину и прохладу. До рассвета стоял на балконе, выкуривая несколько сигарет, запивая никотин виски. Смотрел на звезды или грозовые тучи и чувствовал себя собой. Хоть немного, совсем каплю, но живым. Холод ночи морозил нервные окончания, и ненависть к миру становилась не такой ощутимой. Она змей обвивалась вокруг шеи и давила. Ядовитой истомой растекалась по телу от того самого места, где должно быть сердце. Но сегодня он не спал по другой причине. Сегодня его сон отгоняла ярость. Бешеная, почти звериная. Он был обозлен на мир за то, что он лишает его всего, что самую каплю, но все же старалось спасти его душу от полного разложения. Сначала мать, теперь сестра. Джессика всегда была единственным связующим звеном между ним и здравым смыслом. С каждым днем эта связь истончалась все сильнее и сегодня от нее не осталось и следа — Джесс сбежала из Обители. Отвернулась от клана и вместе с тем и от Айзека. Девчонка уже давно грезила простой, обыденной жизнью, наполненной повседневной рутиной простого человека. И никогда эти желания не выходили за грань мечтаний ровно до сегодняшнего дня. Сегодня у нее хватило сил, смелости и глупости уйти за стены замка в наружность. Айзек стремительно приближался к двери почти в самом конце темного коридора. Постучал один раз — ничего. Второй — тоже. Ударил ногой один-другой раз, готовый вынести дубовую перегородку к чертям, если его сейчас же не впустят внутрь. Еще совсем немного, и остаток его никчемного терпения исчерпает себя. Тогда он ворвется внутрь и сбросит весь гнев на того, кто находится за этой дверью. Если Арон не откроет дверь, наследник с исступлением выбьет из него всю дурь и не остановится, даже если тот захаркает кровью, замолит о пощаде. Но он не попросит. Кто угодно, но не Арон. Рассмеется в лицо, сделает вид, что все так, как и должно быть, и вновь натянет маску клоуна. Он воспринимает жизнь за игру, в которой невозможно выиграть. Айзеку было бы абсолютно все равно на всю херню, творящуюся в голове у торчка, если бы тот не втянул в свои игры Джессику. Арон предложил ей русскую рулетку, не сказав, что барабан полон. Он всегда лгал, пусть и говорил правду. Он всегда был прав в своей лжи. К успокоению обоих, послышались шаркающие шаги, а после распахнулась дверь, и наемники встали прямо напротив друг друга. Один — доведенный до белого каления, другой сонный, совершенно безразличный ко всему. — Где она? — Айзек не успевает вдохнуть, и его слова похожи на шипение. — Точно не здесь. Нужно было заглянуть сюда пораньше. Месяц назад, где-то так, — наемник самодовольно хмыкнул и поднял левый уголок губы в едкой улыбке. — Как-то рано спохватился. Наследник считал в голове секунды, чтобы не сорваться, только счет шел в порядке убывания. Бомба внутри Айзека готова была взорваться в любой момент. Брюнет втянул воздух через рот так громко, что это было похоже рык. — Я. Спросил. Где. Она, — выталкивая каждое слово, прохрипел Айзек. Арон лишь пожал плечами. — Блядь! — он не выдержал больше ни секунды. Согнутые фаланги его пальцев больно мазнули по челюсти наемника, а после по его носу. Хотелось разбить всю его татуированную рожу. Арон отшатнулся от двери сразу же, отвернул голову и провел рукой под носом, размазав пошедшую кровь по коже. — Ты помог ей сбежать! И оставил там! Одну! — крышу рвет основательно. Парень уже ничего, кроме Легиона, перед собой не видит. Весь фокус на нем. На его роже и клоунской ухмылке. — Я спрошу еще раз: где моя сестра? Его трясет. Его морозит. Он один сплошной оголенный нерв. Его раздражает каждый вдох и выдох, исходящие из легких Арона. Ему бы вырезать их, сделать кровавого орла и успокоиться, вдохнув запах крови. Он осядет на каждом рецепторе, притупит раздражение и принесет кратковременное успокоение. — Это у вас семейное. Беситься по любому поводу. Может, поэтому от вас девки и валят? — скептически, с язвой подметил наемник, зажав кровоточащий нос двумя пальцами. — Завали. Она не сбежала! — «Просто выбрала другую жизнь», ага, да. Не знаю, где она. Я просто вывез ее в город, дальше она сама разберется. Большая девочка. Арон стоял спокойный. Абсолютно. Даже словив пару ударов по лицу, он все равно выглядел так, будто его это никак не задело. Но зато его глаза, взгляд говорили сами за себя. Холодный, ядовитый, смешанный с презрением. Он не забудет этого. Отыграется. Не сейчас, возможно, позже. И сыграет по-крупному. С Джессикой, например? Легион в совершенстве, как никто другой умел находить слабые места людей и безжалостно давить на них себе на потеху. Чертов игрок. — Но если у тебя прям жопа горит, как найти надо, загляни в Грот. Туда вся чернь стекается. Джесси тоже там окажется рано или поздно, — Арон кивнул в коридор, выпроваживая наследника. — Чеши отсюда. Сам не спишь и другим не даешь. — Да пошел ты на хуй, — брюнет почти не сдержался, чтобы не харкнуть наемнику в лицо. — Твоя радость, если с Джессикой все будет нормально. Он вышел, не закрыв дверь за собой. Позади послышался громкий хлопок, и светильники в коридоре все, как один, повключались до самой лестницы. Айзек воспользовался именно ей, проигнорировав наличие лифта. Короткая пробежка с четвертого этажа могла помочь немного привести мысли в порядок и остудить воспаленный мозг. Меньше чем за минуту он спустился на подземный паркинг к своему черному Континенталю. Здесь всегда пахло сыростью и иногда бензином. Дорогие автомобили стояли ровно, словно под линеечку. Удивительно. Даже тут Обитель не терпела несовершенства. Ничего не должно выделяться. На первом месте всегда стоят закон, порядок и дисциплина, только потом свое самодурство и желания. Отец всегда сравнивал Джессику с Айзеком. Он — истинный носитель северных корней. Рассудительный, с холодной головой. Беспринципный и безжалостный наемник. С ранних лет показал, что достоин занять место в рядах лучших головорезов. Адам внутри себя ликовал, глядя на сына. Он видел в нем отлично натренированного и дисциплинированного наследника. А Джессика… Он часто говорил, что в ней играет дурная южная кровь. Над ним пошутила судьба. Сын намного больше походил на мать, но почему-то южный взрывной и ядовитый характер передался именно дочери, как и безрассудность. Младшая из наследников только и делала, что смотрела в другую сторону от Обители — на нормальную жизнь, как и ее мать. Айзек беззлобно смеялся над желаниями сестры. Он, в отличие от Джесс, понимал, что им, выросшим в беспросветном месте, никогда не стать нормальными людьми. Им всегда будут чужды интересы простых обывателей наружности. Они никогда не поймут их стремление быть толерантными и доброжелательными со всеми, подняв при этом на вилы ложь и жестокость, что были следствием их узколобости. Никогда не примут их ритм жизни, желание быть ведомыми, принципы, особенно привычку винить всех вокруг, но не себя. Все они были слепым тупым стадом. Айзек старался быть безразличным к фальшивому миру, но порой эта бутафория, прикрывающая всевластие клановых организаций, иногда выводила его из равновесия, и тогда где-нибудь находили изувеченные трупы.***
Грот — злачное место рядом с доками, куда стекаются все нечистоты города, все отребье наружности. Это грязные трущобы, нищие. Это колодец полуразрушенной недостроенной многоэтажки. Музыка, круглосуточно играющая здесь, и барыги, на каждом углу толкающие дурь. Вонь, смрад, табачный дым дешевых сигарет, паленый алкоголь и идиотские неоновые гирлянды. Шум, ор бухих сосунков, визги малолеток. Мерзко настолько, что не хочется даже подошвой обуви касаться этой земли, но приходится. Континенталь припарковался у разваливающейся забегаловки. Айзек вылез из автомобиля, поморщив нос. Даже тут смердело. Он злобно глянул на многоэтажку, арку во двор, а потом на машину. Наемник надеялся, по его возвращении с авто будет все нормально. В другом случае ему ничего не помешает прострелить колени каждому, кто посмеет прикоснуться к его четырехколесной фаворитке. Вероятно, парень перебрал весь свой запас отборного мата еще до того момента, как попал во двор. Когда вошел в арку. В одном углу визгливо стонала девчонка, пока какой-то пацан проникал в нее, ударяясь своими бедрами о ее. Они без всякого стеснения решили потрахаться посреди улицы. А в другом углу пьяный мужик отливал. Колорит местных отбросов показывал себя с первых же секунд. Музыка грохотала во многоэтажном колодце. Звуки отскакивали от бетонных стен и возвращались обратно, больно ударяя по вискам. Айзек ненавидел шум, особенно в таком гнилом месте. Особенно такую попсу, вырывающуюся из колонок и сабвуферов полуразвалившихся машин. Настоящая свалка. И запах под стать. Мерзкий. Вонючий. Смердящий. Будто все здесь гадили в одном углу. Не был бы наемник в местах похуже этого, его бы наверняка стошнило прямо себе под ноги. Айзек медленно пробирался в глубь всего этого ретроградства личностей, разложения каких-либо моралей и принципов. Но кто он такой, чтобы судить о чем-то высоком? Для него самого не было известно что-то о духовных ценностях. Это скопище отребья, настоящий отстойник отличался от его рассадника ублюдков только отсутствием дисциплины и порядка. Он брезгливо перешагивал мусор под ногами: банки пива, пачки сигарет, упаковки презервативов. Еще бы кучку дерьма на дорогу — и картина маслом. Темная голова поворачивалась то влево, то вправо, а зеленые глаза с прищуром выискивали хоть одно знакомое лицо. Но всюду были только одни пьяные и накуренные малолетки. Одни несуразно дергались под музыку, вторые курили самодельный кальян, развалившись на разодранном диване. Не прошло и десяти минут, а голова уже трещала по швам от грохота, визгов и вони. Парень уже отчаялся, устало выдохнув, но тут перед его глазами мелькнуло знакомое лицо. Диди — местный барыга. Помнится, однажды они с Ароном его накрыли за то, что его дурью с концами потравились больше десяти человек. Невысокий, худощавый, даже щуплый, со впалыми щеками и немного выпученными глазами, похожий на крысу, он тоже заметил одного из Гончих. Парень сначала замер с испуганным взглядом, когда Айзек пошел в его сторону, надвигаясь грозной тучей, а после бросился бежать. — Сука, — выругался про себя наемник, сорвавшись с места за Диди. Барыга нырнул сначала в один угол, потом в другой, свалил за собой пустую железную бочку, понадеявшись сделать из нее преграду, и после юркнул в брешь в бетонной стене дома и скрылся в этажах. Сейчас высокий рост Айзека только играл ему на руку. Один его шаг, как три того недоумка, что решил, будто сможет сбежать от него. Он легко перепрыгнул бочку и в несколько коротких мгновений оказался за раздробленной стеной высотки. Ритмично и быстро перешагивая по три ступеньки, вслушивался в каждый звук. Есть. Он остановился на шестом этаже, уловив скрежет мелких камней под ногами где-то в длинном коридоре. Наемник тихо шагнул в коридор, пошел вперед, заглядывая в комнаты, и вытянул глок из кобуры на всякий случай. Повсюду полно арматуры, с которой Диди может попробовать напасть. И Айзек не прогадал, но и оружие не потребовалось. Барыга выскочил из дверного проема прямо перед ним с какой-то трубой в руках. Диди замахнулся слишком медленно, по сравнению с Гончей, он был жалкой перевернутой черепахой на суше. Айзек в момент отскочил назад, перехватив трубу за острый край. Торговец попытался потянуть средство самообороны, только из-за того, что он был настолько высохшим, это больше походило на детскую забаву в перетягивании каната. Брюнет с силой дернул трубу на себя, разодрав кожу на своей ладони в мясо, а парня пнул ногой в живот так, что тот моментально рухнул на пол, застонав в агонии, и принялся отползать, что-то бормоча. — Падла, руку из-за тебя порезал, — злобно рыкнул гончий пес, посмотрев на рваную рану на ладони. — Аспид! Не-не н-надо! Я-я больше ни это! Правду говорю! Я-я ж только траву теперь! — крыса по-крысячему дрожала, махала одной рукой, лишенной указательного пальца, отползая назад, глядя с диким страхом на парня перед собой, как на удава. — Аспид! Послушай! — он все повторял и повторял прозвище Айзека, названного так отнюдь не только из-за разделенного на две части языка, пока тот не подошел к нему. — Ты мне на хуй не сдался, Диди, идиота кусок, — наемник наклонился, схватил торговца за воротник его черной крутки и сел на корточки, убрав пистолет обратно в кобуру. — Ни ты, ни дыра эта, — он сунул руку в карман джинсов, вытащил мобильник и быстро нашел фотографию сестры. — Видел ее? — змей ткнул дисплеем прямо в нос барыге. Тот еще долго молчал, глядя на расплывающуюся картинку перед глазами. — Видел или нет?! Я с тобой в молчанку, блядь, играть не собираюсь! — Не видел, — тихо отозвался торговец. — Не помню. — Я тебе еще два пальца отрежу, вспоминай давай! — стоило напомнить, как Легион отрезал ему указательный палец для полного усвоения урока жизни, так язык Диди развязался моментально. — Не помню! У Данки спроси! Она всех тут знает, может, видела девку твою, — он затрясся, как мелкий паршивый грызун, взглядом моля о пощаде. — Где эта Данка? — Там. Внизу, возле миражей шатается все время. Шатенка, мелкая такая. — У тебя этих «шатенок мелких» до хера. Пошли, покажешь, — Айзек поднялся, рывком поднял Диди за шкирку на ноги, куртку ему, кажется, порвал. Они быстро спустились и вернулись обратно в шумный балаган. Сброд святых и нищих, честное слово. Торговец петлял между людей и в конце остановился поодаль от небольшой компании, осевшей на нескольких поддонах. Несколько парней, девушки. Кто-то уже даже и сидеть не мог, лежал, медленно моргая, с дебильной улыбкой. — Данка! — прогремел Диди. Айзек молился, чтобы девка была хоть немного в уме. Ему повезло. На имя обернулась шатенка в красной дутой жилетке, застегнутой по самое горло. Длинные волосы слабо взлетели вверх, когда она повернула голову к парню. Даже трезвая вроде бы, по крайней мере, отсюда так казалось наемнику. — К тебе, — кивнул на Аспида торговец и быстро исчез в толпе. Девчонка, по-другому он бы ее не назвал. Ей было лет шестнадцать на вид. Она бросила хмурый скользкий взгляд на брюнета, сморщилась, но все же пошла к нему. Айзек видел ее напряжение и страх. Не только в глазах, что неотрывно прожигали его, но и в движениях. Она шла медленно, скованно, иногда нервно глотая и глубоко вдыхая. Данка остановилась в двух метрах от парня, вопросительно кивнув. — Чего тебе? — Может, ближе подойдешь? — Ни за что. Я тебя помню. Айзек удивленно вскинул брови вверх. — Это ты с дружком Диди пальцы оттяпали, — девчонка сморщила нос и спрятала руки в карманах жилетки. — Не бойся, я просто так ничего не делаю, — наемник усмехнулся, сощурив глаза. — Тем более мужчинам пальцы нужны меньше, чем девушкам. Можешь не прятать руки, — Айзек не удержался от колкой шуточки, на что Данка только хмыкнула и выдохнула так, будто ее заставили стоять в нескончаемой очереди. — Ладно. Видела ее? — парень снова зашарил рукой в кармане и протянул шатенке телефон. Девушка нахмурилась, сведя густые брови к переносице, и подошла ближе, чтобы лучше рассмотреть фотографию. Она долго всматривалась в лицо, но никак не могла вспомнить, видела ли. А после отрицательно качнула головой. — Нет. Я бы запомнила. Перваки всегда с миражей начинают или травки, — она сказала это так беспечно, будто Айзек имел понятие, о чем речь идет. — Психотропные, — пояснила шатенка, уловив непонимание во взгляде наемника, а потом посмотрела снова на его руку. Меж пальцев сочилась кровь. — Что с рукой? — ее брови сошлись на переносице, образовали складку, а в серых глазах мелькнуло беспокойство. — Порезался. Девушка только усмехнулась на его сухой ответ, качнув головой. — Жди здесь. Она на минуту ушла к своей компании, а после вернулась с влажными салфетками и бутылкой водки. Айзек послушно протянул травмированную руку, когда Дана выудила из пачки пару салфеток и смочила их алкоголем. Шатенка даже не глянула на него, придвинув его ладонь к себе ближе. Ее пальцы взялись за крупное запястье, но так и не смогли обхватить его полностью. По телу прошлась волна противной дрожи, когда Дана начала стирать кровь, аккуратно обрабатывая рану. Рваные края жгло и пекло — водка уж точно не лучший антисептик. Айзек поморщился как раз в тот момент, когда девушка подняла глаза на него. Она тут же закатила глаза и цокнула, а потом демонстративно подула на ладонь. — Смотри не грохнись тут от вида крови, — сейчас ему показалось, будто Дана старается выглядеть сплошной язвой, хоть и прекрасно понимал, что она просто боится его. Да и плевать. Какое ему дело? Никакого, но отчего-то он проводил девчонку взглядом, когда та пошла отнести салфетки с водкой и вернулась обратно. — Напиши мне, если увидишь ее. Давай, записывай номер, — наемник не стал благодарить. Не за что. Он не просил помощи. Дана отказаться не решилась, но телефон достала с театральным отвращением. Айзек успел рассмотреть девушку достаточно хорошо, чтобы отпечатать ее образ в своей памяти чернильным штампом. Немного квадратное лицо, высокий лоб, слегка вздернутый нос, серые глаза и полные губы. Фигурка неплохая, из-за жилетки было трудно судить по верхней части, но ноги, обтянутые в узкие джинсы, открывали прекрасный вид. Ростом маловата для него. Метр семьдесят где-то, но с его двумя и десять она в пупок ему дышала. Пришлось одернуть себя, когда в голову полезли мысли, пробуждающие и без того больную фантазию. Она симпатичная, как большинство девушек. Обычная. Но что-то было не то. Взгляд. Неживой, холодный, безразличный, как у поломанной куклы. Будто за всю жизнь она не видела ничего хорошего, только хлебнула разочарования целую кружку. — Вам тут медом намазано? Слетаетесь сюда, как мухи на говно, — парень осмотрелся вокруг, поморщился от отвращения и вернул взгляд к девушке. — От хорошей жизни люди сюда не полезут, — Дана в миг напряглась, плотно сжав челюсти. Злобно глянула на Айзека снизу вверх и нервно выдохнула. — Теряют надежду, прячутся от боли здесь. Его слова подтвердились и ее словами, и интонацией, и мимикой. Она выдала себя с потрохами. Какой нормальный счастливый человек будет прожигать здесь свою жизнь? Никакой. Только глубоко раненный, истерзанный чем-то, что мешает жить полной жизнью. Айзек по себе знал, насколько обида может быть уничтожающей. А потом эта обида перерастает в ненависть, и тогда уже хода назад нет. Только гнить. Ему лишь было интересно, что привело ее в эту дыру. Смерть родных? Насилие в семье? Вечные домогательства? Или, может, все сразу. Он представил на ее месте Джессику. Что тогда сделал бы? Убил бы за нее, отдал бы жизнь. Всегда стоял горой за эту бестолковую девчонку, а она все рвалась сюда. Из одной дыры в другую. Он бы убил за нее, но и слова не мог сказать отцу, когда тот уничтожал ее своими словами. В его груди вечной болью томилось чувство вины перед сестрой, а поверх злость на весь этот мир за его несправедливость. — Больше похоже на дешевый наркопритон, чем на пристанище мучеников. Аспид склонил голову немного набок, взглянув на левую руку шатенки. Рукав ее водолазки немного задрался, и теперь на запястье был виден синий след от пальцев. Он хотел коснуться ее руки, задрать рукав повыше, но вовремя остановил себя. А девушка, уловив взгляд наемника, быстро опустила рукав обратно и спрятала руку обратно в карман. Вдохнула так глубоко, будто сдерживала порыв крика или просьбы. — Все узнал? Тогда вали отсюда, — она забыла сглотнуть, и голос стал хрипеть. — Если увижу ее, скажу. Айзек лишь кивнул. Не сказал ни слова. Просто обошел девчонку и направился к выходу из этого цирка. А голос эхом звенел в ушах: «От хорошей жизни люди сюда не попадают». Как и в Обитель. И снова сходство. Только сейчас ему было не до сравнений. Парень постарался прогнать из своих мыслей Дану и ее слова, но те крепко-накрепко осели в его воспаленном мозгу. Он никогда не считал себя благодетелем, да и какой из него спаситель, если его руки никогда не отмоются от крови, но сейчас ему почему-то хотелось протянуть руку помощи той шатенке, что осталась у него за спиной, будто она тонула в болоте. Так оно и было. Только спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Она тонула, а он уже был на дне и мог только потащить ее за собой, но никак не помочь.***
Сколько раз он встречался с Даной? Два раза? Десять, двадцать? Не считал, но точно помнил, что за все время она не смела и пискнуть о проблемах, просить помощи, раскрыться перед зверем. А теперь она рыдала в душевой кабине квартиры, снятой на сутки. Айзек сидел на кровати, сгорбившись, оперевшись локтями на колени, свесив голову. Его знобило, трясло от ярости. Он отсюда слышал, как надрывается голос девушки в ванной. На секунду его голову посетила мысль, что Дана может что-то сделать с собой, и под ребрами что-то кольнуло, побудив к действию. Он вошел в ванную бесшумно. В обложенной плиткой комнате было холодно: девушка осела в кабинке под струями ледяной воды. Слово мертвая, раздирающая побледневшую кожу ногтями, стараясь стереть синяки с себя. Ее слезы мешались с водой, искусанные губы, а неморгающий взгляд направлен в одну точку. Дана дрогнула скорее рефлекторно, чем испуганно, когда Айзек выключил воду и вытащил ее за подмышки из стеклянной клетки. Он неотрывно смотрел на заплаканное лицо шатенки, осторожно укутывая ее в махровый халат. На щеке ссадина, след от удара, губа разбита, на подбородке содрана кожа, будто ее по асфальту протащили. Тело все в кровоподтеках, локти с коленями разодраны в мясо. Наемник молча поднял девушку на руки. Холодный нос тут же коснулся его груди, Дана вся прижалась к телу Айзека. Она крепко вцепилась в его футболку, как в спасательный круг в бушующем море и не отпустила, даже когда брюнет уложил ее на кровать, только сильнее сжала ткань в кулаки. Ему пришлось лечь рядом, смять Дану в свои объятия, накрыть одеялом, чтобы хоть немного согреть ее. Тихий плач на его груди резал слух не хуже острого клинка Арона. Дрожь маленького измученного тела под рукой переходила и на него самого. Он злился. Он кипел изнутри. Горечь гнева змеей ютилась под грудной клеткой, кольцами сжимаясь вокруг сердца, укрощая его удары. Ядовитый аспид внутри был голодным до кровавых жертв. Клыки же давно покрылись смертоносной отравой. Кровь в венах уже давно утеряла свой алый цвет, извращена в черную желчь. Ему было необходимо впиться в кого-то. Пойти на охоту. Впустить свой яд в кого-нибудь. Он знал, в кого. — Забери меня с собой, — почти беззвучно заговорила Дана, прижавшись к боку парня теснее. — Тебе там не место. Айзек пресек ее интерес к своему миру еще в начале их встреч. Он запретил ей спрашивать что-то про Обитель. Дана была чужой ему, его мрачной стране. А она все лезла и лезла, стараясь вырвать хоть часть ответа на все свои вопросы. — А здесь мне место?! — девушка скинула с себя тяжелую руку наемника и села. Она теперь смотрела на него сверху вниз, хмурясь, сжав дрожащие губы в тонкую полоску. Ей казалось, что в зеленых глазах и вовсе нет жизни, Айзек так безразлично смотрел на нее, что хотелось разреветься в голос. — Здесь ты сможешь начать жить нормально, а в Обители угробишь себя, — парень тяжело вздохнул, склонил голову набок и жестом позвал девушку обратно. — Что для тебя нормально? Жить с отчимом, который каждый день пытается тебе присунуть? — ее глаза сощурились в презрении и обиде, и Дана вновь зашмыгала носом. — Тебе лучше не знать о моих нормах, — Айзек односложно отмахнулся, не было никакого желания развивать этот диалог. Ее никак не должна касаться тема Обители. — Я до сих пор чувствую на себе его мерзкие руки, губы… — она скривилась в отвращении, сжалась вся. — Как он лапал меня. Отвратительно… Почему ты не хочешь мне помочь? — Я не спасатель. И не альтруист, чтобы делать что-то бесплатно, — парень сжал в кулак подушку у себя под головой. Его начинало все это раздражать. Ему бы сейчас выдержку Арона с его умением плевать на все. Шатенка горько усмехнулась. Кивнула, будто все понимала. А ни черта она не понимала и не поймет никогда. Безмозглая дура с кашей вместо мозгов, если сама полезла в логово ядовитого змея. Знала, что может умереть, и все равно лезла, даже тогда, когда он начал предупредительно шипеть. Отпугивает, не желая нападать. Айзек выругался про себя, когда Дана принялась стягивать с себя халат, обнажая перед ним свое тело. Ее раздевание не было красивым или каким-то завораживающим, плавным. Лишь механические движения деревянными руками. Она показывала не себя, а товар. — Это все, что у меня есть, — она заговорила тихо и ровно, почти на грани с обреченностью. В ее взгляде уже не было ничего. Ни страха, ни отвращения. Пустота. — Дана. Оденься, — Айзек стиснул челюсти до скрежета зубов. — Я не хочу… Больше не могу ощущать его на своей коже. Не могу, — она была разбита, растоптана и не имела возможности собрать себя сама, раз просила Айзека зализать свои раны. Дана перешла черту, предложив ядовитому змею себя. Не должна была, но рискнула. Ей больше нечего было ему дать. Она замерла под изничтожающим взглядом. Зеленые глаза скользили по телу от плеч к небольшой груди с розовыми сосками. Во рту начала собираться слюна. Айзек запрещал себе думать об этой девке, а сейчас она предстала пред ним во всем величии своей наготы. И предлагала. Только бери. Его рука напряглась, когда Дана взяла ее за запястье, подняла и накрыла огромной ладонью свою грудь. Твердый от холода сосок приятно уперся во внутреннюю сторону, и Айзек не стал отстраняться. Иногда ему нужно было идти на уступки и брать натурой. Если она так хочет этого — получит. — Хода обратно не будет. Он сел, облокотившись спиной на изголовье кровати, и потянул девушку на себя, взяв ее за руку. Дана без сопротивления перелезла к нему на колени и теперь пыталась стянуть с наемника футболку. Айзек сразу же пресек эти попытки, сказав одно только твердое «нет». Он хотел касаться ее кожи своей, чувствовать жар. Его дурманила одна только мысль об этом. Он не хотел привязываться к девчонке из внешнего мира, да и ни к кому вообще. Ему не нужны никакие лишние чувства. На все плевать. Так проще держаться. Его кожа стала гусиной, когда Дана коснулась его шеи ледяными губами. Она еще не отошла от душа и больше походила на комок снега, чем на человека. Ее ладони прошлись по широким плечам вниз. И Айзек сморщился. Ему должно быть плевать, а он замирает при каждом ее касании. Мерзко. Еще хуже, что ему нравится. О, ему очень нравится. Ему крышу рвет, когда холодные губы осторожно целуют его шею, подбородок, щеки. Его заводит роль мнимого защитника для перебитой жизнью девчонки. Ему нравится настолько, что пульс учащается, жарко становится, а в штанах тесно. Он тянет ее ближе к себе. Гладит спину, плечи. Касается груди, сжимает ее, обводит пальцами соски и наслаждается тем, как замирает Дана. Она трепещет в его руках. Как маленькая бабочка, мотылек-самоубийца у языка пламени. Ее завораживает пляска огня, ей хочется тепла, но, приблизившись, она опаляет свои прекрасные крылышки. Кричит от боли. Она сладко стонет, тает под горячими губами Айзека. Он целует ее шею, плечи. Втягивает в рот кожу, прикусывает и отпускает, оставляет свои следы. Вздрагивает, замирает в его руках, почти забывает, как дышать, ощутив прикосновение мокрого языка сразу с двух сторон от соска. С удивлением следит за двумя темно-розовыми половинками, ютящимися на ее груди. Кусает бусину, оттягивает и посасывает. Айзек не смеет сдерживать усмешки под пытливым взглядом серых глаз. Ей нравится, он точно знает. Читает ее по дыханию, мурашкам на коже, пульсу, голосу. Он знает женское тело слишком хорошо, чтобы улавливать каждую вибрацию. Он сам сплошной комок оголенных нервов. Кровь уже давно отлила от мозга к члену. И высидеть спокойно уже нереально. В паху болит и зудит от желания. Одно движение бедер Даны, и он кусает ее плечо, с силой сжав зубы на бледной коже. Дана визжит и дергается в сторону, упираясь боком в руку наемника. Он извиняется без слов. Молча целуя укус, зализывая его. Девушка вновь расслабляется, краснея в лице, согреваясь окончательно. И ей уже не противно, не страшно. По ее телу гуляют руки — сильные, перевитые венами и жилами. Она хотела сама. Без принуждения, по своему желанию. Выдыхает шумно, томно, когда широкая ладонь гладит ее бедра, а после накрывает промежность. Он не двигает ладонью, лишь немного выставляет палец вперед. Стон разочарования заставляет Айзека злорадно ухмыльнуться, а Дану заерзать, стараясь потереться о пальцы. Мокрые складки скользят взад-вперед, и каждый раз, когда ладони должен коснуться клитор, Айзек отстраняет ее, и Дана едва ли не воет. В ее животе уже давно все стянуло с такой силой, что она ударяет парня по плечам. — Скотина! — Сама такая. Он жалится над ней, глядя на раскрасневшееся лицо и полные желания глаза. Чувствует ее дрожь под своей рукой. Не мешает, когда она непослушными пальцами расстегивает его ремень и джинсы. По нему проходится электрический импульс от паха по всему телу, когда ладонь Даны опускается ему на член. Поглаживает, сжимает. Пульсация отдается болью в головке. Айзек может заставить себя потерпеть такую наглость, но это не к чему, если оба сгорают от желания. Он приподнял девчонку, чтобы немного спустить свои штаны с трусами. По телу прошла волна приятной дрожи, когда он опустил Дану обратно, и та с наглым выражением лица заерзала, прижимаясь текущей киской к паху. Он тихо матерится, изнывая от желания войти в эту в край обнаглевшую, набравшуюся смелости девку. А Дана будто мысли его читает. Приподнимается, хватаясь за плечо наемника одной рукой, а второй направляя в себя член. Закусив губу, насаживается осторожно и медленно. Мучительно медленно для них обоих. — Утром ты пожалеешь об этом, — с хрипом в голосе проговаривает Айзек, подавшись бедрами вверх, войдя глубже. Его пробирает такой жар, что хочется окунуться в ледяную воду. В Дане самое настоящее пекло. Мокро, узко, тесно и адски жарко. Айзек сжимает челюсти, дышит через нос и держится, чтобы не кончить сразу же. Он слишком долго думал о ней. И бабочка снова обжигает крылья, стонет. А он сходит со своей северной параллели, утратив последние частички холодного разума. Видит только ее перед собой. Темные волосы, серые глаза и бледная кожа. — Это будет только утром. Ей все равно, что будет завтра. Что будет дома. Может, она вообще не вернется туда. Сейчас ее волнует только Айзек. Все его тело. Змеиное нутро. Весь он. Она дрожит в приятной истоме, ощущая, как парень сжимает ее в кольце своих рук, как удав сжимает добычу. Он тихо смеется над ее словами. Она кажется ему наивной, глупой. Айзек помогает ей двигаться на себе, схватив за ягодицы, плавно опускает и поднимает ее. Дана жмется к его груди, прячет лицо на крепком плече. И фрикции становятся частыми, резкими. Наемник подстраивает нужный ему темп, сдавливая ягодицы девушки до красных следов. Девчонка тянется к нему, чтобы обнять за шею. Целует подбородок, нижние скулы. И в голове мысли окончательно путаются. Беспорядочно бьются в черепной коробке, создавая своим вихрем образ Даны. Он говорит ей что-то. Шепчет на ухо то, что не говорил ни одной девушке в своей постели. Раздвоенный язык скользит по ушной раковине, мочке, и шатенка прижимается плотнее. Один. Два. Три. В ушах звенит. И она громко стонет, зажмурившись, вздрагивает, когда внизу живота что-то взрывается, растекаясь тягучей истомой по всему телу. Ее пробирает дрожь от мелких судорог внутри. Растворяется в Айзеке, когда он прижимает ее к себе за талию. Его трясет не меньше от частых сокращений упругих стенок. Каждая судорога отдается в нем с такой силой, что ему хочется укусить Дану. Оставить на ней свой кровавый след. Его голову туманят только ощущения. Он чувствует, что уже совсем на краю. Еще чуть-чуть и… Толчок, второй, третий. Айзек успевает выйти за секунду до конца. Он кончает, вязкой струйкой спермы пачкая живот Даны и свою футболку. Они еще немного задержались в такой позе, восстанавливая дыхание, а потом Дана соскользнула с бедер Айзека на кровать, кутаясь в одеяло. Кажется, в ее глазах появился страх, а в груди зарделась дыра, когда Айзек начал собираться. — Я в душ, — коротко разъяснил наемник, глянув на затихшую девчонку. Айзек лгал. Она это знала. Он не уйдет сейчас. Примет душ, подождет, пока уснет Дана, и оставит ее одну. Она знала, и ей становилось невыносимо больно. А на что она рассчитывала? Будто ее кто-то действительно заберет отсюда.***
Дана проснулась одна, как и ожидала. Осознание того, что она была права в своих догадках, ничуть не помогало. Слезы обиды текли из уголков глаз, и шатенка кричала в подушку, ощущая себя полнейшей дурой. Ее снова кинули. Бросили одну гнить в этой пропасти. Она бы нацарапала на лбу Айзека, что он лжец и предатель, но не знала, встретит ли его теперь вообще. Как не знала и того, что дома она не обнаружит отчима. Только кучу полиции, скорую и десятки перепуганных соседей, утверждающих как один, что ничего не видели и не слышали. Она потеряется в своих мыслях, когда ей скажут, что отчим, видимо, сильно напившись, так неудачно упал с лестницы, что переломал себе ребра, позвонок в трех местах, ноги, лишился нескольких пальцев, а в конце от невыносимой боли откусил себе язык. А соседи все еще ничего не слышали, изредка косясь на дорогу, ведущую к Обители.