Ускользающая частота

Красота редко бывает мягкой или утешающей. Наоборот — подлинная красота всегда вызывает тревогу. Красота — это ужас. Что бы мы ни называли прекрасным, мы трепещем перед этим. — Донна Тартт, «Тайная история».

Аластор смотрел кинофильмы до того, как Вокс попал в ад. Он любил «Кота Феликса» в свое время — немой мультфильм, который показывали в 1919 году; он сходил по нему с ума, ломал голову всю неделю. Он видел механический телевизор в конце двадцатых годов, но это его не впечатлило. Радио всегда было его любимым медиа, и он был рад, что не дожил до тридцатых годов, чтобы увидеть, как умирает его излюбленное времяпрепровождение, и его заменяет гугл-коробка. Радио было самым продвинутым изобретением, когда он попал в Ад. Это были великолепные годы: радио в каждом доме, как когда он был на Земле. Он гордился своими шоу и знал, что людям нравится это. Но затем Вокс вышел на сцену, и Аластор потерял своё место. Телевизионный демон поднялся над всеми — непреодолимая сила, как и он сам. И самое худшее — это восхождение не было быстрым, как резко отрывать с кожи пластырь, чтобы боль не длилась долго — нет, нет; это было чертовски медленно… и, к его ужасу, болезненно. Они работали вместе, и Аластору это нравилось — в то время у Вокса был ЭЛТ-монитор вместо головы. Он был не так уж и плох поначалу, и он высказывал неплохие идеи. Вокс заставлял Аластора смеяться, часто, и вовсе не театрально, как он смеялся обычно. Но потом… «Лучше не вспоминать этот провал», — говорил он себе. Радиодемон любил удивляться, быть абсолютно на грани от волнения, быть заинтригованным! По крайней мере, он мог сказать, что был в своей тарелке. Но глубоко внутри Аластор был человеком порядка: он ненавидел перемены, потому что перемены означали неизвестное, а неизвестное означало потерю контроля. Конечно, Аластору нравилось неожиданное, но всё ещё подчиняющееся его правилам. Он импровизировал на сцене, играя на скрипке или пианино, и, в самый разгар действия, он убивал таким множеством творческих способов, вдохновлял резню из ниоткуда… Это было весело, это было увлекательно! Аластор превращался во всё, что хотел, но он не мог управлять технологиями. Радиодемон не мог контролировать молодого Вокса, когда он штурмом захватил Город Пентаграмм. Он был моложе, умнее, и ужасно обаятелен — настолько, что Аластор не мог это игнорировать: это было недопустимо. Демон-олень никогда не встречал такого ни в жизни, ни после смерти, и он не искал нового, когда Вокс оставил его ради работы с Валентино. Аластор находил всё вокруг себя унылым, поэтому он начал выступать на сцене и убивать. Он хотел чувствовать. Ну, Вокс заставлял его чувствовать, он заставлял чувствовать почти всё сразу — и всего сразу было слишком. Как электричество, мощное, как гром, — едва оно поразит, ты больше не будешь прежним. Смотреть Воксу в глаза, пока он приказывал что-то, чувствовалось… забавно. Пылающий шар белой ярости сформировался в животе Аластора и распространился по его телу при этих мыслях. Он снова и снова чувствовал себя ребёнком в бухте, рядом с окровавленной мёртвой матерью; руки Аластора трясут её, пытаясь разбудить, пока рядом заливаются лаем собаки — звук отовсюду, горячие слёзы падают с его лица… Он не понимал, что плачет: на подергивающихся губах появилась улыбка, растягивающаяся шире каждую секунду. Он был парализован, собаки наступали, и он был беспомощен. Аластор дважды моргнул и сфокусировал взгляд на маленьком устройстве, которое лежало перевернутым на кофейном столике. Он крепко сжал микрофон и нахмурил брови, но его улыбка стала еще шире, подёргиваясь в уголках губ. Радиодемон хотел выбросить это, но он не мог даже коснуться него. Он посмотрел на записку, которая пришла вместе с устройством, лист белой бумаги, сложенный пополам. Он прочитал её уже почти сотню раз. Аластор взял её с осторожностью, развернул методично — так же как он делал надрезы на всех своих жертвах, когда потрошил их. Слова были написаны аккуратным почерком и казались искренними. Аластор ненавидел, как это скручивало его живот. Он почувствовал, что голод внезапно усилился и что-то ещё, что он не мог осознать; он ненавидел это тоже. Ярость оттеснила всё остальное, и через несколько секунд он заставил свой микрофон исчезнуть и взял эту глупую штуку в руки. Экран загорелся, когда его лицо поровнялось с ним, яркость ослепила Аластора, застывшего, как олень перед фарами. Как только радиодемон привык к ней, он осмотрел устройство: оно выглядело как лист бумаги в том смысле, в котором он не мог понять — оно не было похоже ни на один другой экран, который он видел раньше. Его красные глаза снова посмотрели на записку и нашли слово, которое он искал. — «Зажгись», — сказал он, всё ещё хмурясь, его улыбка ослабла. — Ну, это кажется уместным, я полагаю! — прощебетал Аластор, и смеховая дорожка прозвучала вокруг него, отдаваясь эхом. — Ты, черт возьми, не знаешь, что это, так ведь? — Экран сбился, и голос Вокса прозвучал через маленькие динамики на устройстве. Аластора передернуло, и он чуть было не уронил его. — Спокойно, детка: я просто хотел сказать привет. Не показываясь лично, хотя я бы хотел увидеть твое милое лицо, — продолжил телевизионный демон, полный уверенности в себе, словно точно знал, как отреагирует Аластор. Этот приводящий в ярость тон вызвал мурашки по спине Аластора, и радиодемон напомнил себе, что он чувствует ярость и больше ничего. — Что это за буффонада? Как ты посмел отправить мне это дерьмо чтобы шпионить за мной? — сказал Аластор, сжимая устройство между когтями в перчатках, раскалывая экран, но не ломая его до конца. — Ты думаешь, я тупой? У меня есть причины, чтобы не держать эту ерунду! Пауза на другом конце устройства, а затем приглушенное фырканье: — У тебя нет электроники из-за меня? Вот это забавно, мне нравится! Ты всегда был умным парнем, — Вокс усмехнулся, и брови Аластора дернулись трижды. — Мне жаль, что я тебя так напугал, сладкий, но что я могу сказать? Мне очень нравится превосходить великого радиодемона. — На этот раз Вокс легко рассмеялся, но перестал, когда почти что увидел, как Аластор сжимает челюсть, несмотря на то что он просто транслировал звук через вай-фай. — Ты закончил, дорогой? У меня есть дела, и, честно говоря, мне это совсем не нравится. Ты невыносим! — весело сказал Аластор, сжал губы и подошел к красному стулу в другой части комнаты, чтобы сесть у окна. Он скрестил ноги и положил свободную руку на изогнутый подлокотник из дуба. — Эй, я просто хотел поговорить. Я правда не хотел, чтобы тебе было неприятно, но ты не отвечаешь на мои звонки и даже письма. Просто удели мне пять минут лично, а потом я оставлю тебя одного. — Вокс не просил — это было явное требование. Прерывистые фрагменты музыки и ток-шоу, которые, кажется, транслировались очень давно, создали симфонию в комнате, прежде чем Аластор пришел в себя и решил ответить. — Зачем мне это делать? — Он вонзил когти в блестящую древесину стула, царапая поверхность: — Разве я не устарел? — Его глаза обратились в циферблаты, злость возрастала: — С чего это ты вдруг передумал? — Слова вылетели, прежде чем он мог что-то сделать, чтобы остановить их. Гнев сменился страхом, свет в его глазах потускнел. Он замер, его копыта в идеально чистых двухцветных оксфордах упёрлись в винный коврик. Аластор ждал насмешек и приготовился кинуть эту адскую штуку в стену или, может быть, просто сломать её пополам; но проблема была не в этом, на самом деле, — она была в том, что он решил сдержаться — Смотри, — голос Вокса был высокопарным, но более сочувственным. — Я знаю, что я сказал, приятель. — Это звучало как сожаление, но Аластор не хотел обманывать себя. — Давай заключим сделку. Я буду держаться подальше от этого экрана и его динамиков, если ты примешь его как подарок и приедешь ко мне. Клянусь, без шуток, — сказал Вокс, не дожидаясь ответа Аластора. Радиодемон почти мог представить, как Вокс в шутку кладет руку на сердце, убирая за голову вторую руку. Он знал его слишком хорошо. Он ненавидел это. Аластор уставился на экран, уголки губ подняты, брови высоко и почти касаются волос. Он пытался отказаться, но не мог, его язык запутался на, казалось, целую вечность. Статическая и слабая искаженная музыка наполнила тишину, пока слова не вырвались с его губ без его согласия: — Где и когда? Белый шум прозвучал на мгновение из динамиков устройства совпадая со звуками, издаваемыми Аластором. Телевизионный демон вернулся. — Какой хороший мальчик, — похвалил Вокс, и Аластор тихо зарычал на устройство. — Шесть часов вечера. Сегодня. У антикварного магазина, который тебе всегда так нравился. У нас свидание? — спросил телевизионный демон наполовину серьезно, наполовину мурлыкая в шутливом тоне. — Прежде чем я соглашусь принять участие в этой нелепой встрече, у меня есть другие условия, — раздался голос Аластора, его лицо было слишком близко к экрану. — Во-первых, никогда больше не отправляй мне подарков. Во-вторых, у тебя ровно пять минут — ни больше, ни меньше. В-третьих, если мне не понравится то, что ты собираешься сказать, я сейчас же уйду, и ты не будешь пытаться остановить меня, если не хочешь, чтобы я оторвал тебе руки. Это бизнес, а не свидание! — Его восторженный тон вернулся, но сопровождался звуками сломанных записей, играющих по кругу. — Это все? — спросил Вокс почти снисходительно. — Больше никаких прозвищ — и мы заключили сделку, мой дерзкий коллега, — ответил Аластор искаженным голосом, брови суженны, улыбка, болезненно широкая, всё ещё на месте. — Отлично! Я начал скучать без того, как ты выходишь из себя. До скорой встречи, Аластор, — проговорил Вокс, прежде чем экран снова замерцал и снова стало тихо. Аластор сидел на месте ещё пять минут, глядя на устройство и размышляя, уничтожить его или нет. Он встал и потёр переносицу, издал напряжённый, но довольный звук. Радиодемон быстро прошёл в ванную, завернул устройство в полотенце и бросил его в ящик. Когда он посмотрел на часы, было уже пять часов вечера. Он улыбнулся, как когда Ангел однажды предложил отсосать ему, и выскочил из своей комнаты. Щёлкнув пальцами, Аластор снова крепко сжал микрофон.