Жутко громко и запредельно близко

***

Сичэнь был уверен, что Ваньинь лишь дразнит его и, без воспоминаний о той ночи, никогда не решится на поцелуй. Ваньинь думал, что Сичэнь слишком скромен и кроток, чтобы позволить ему закончить начатое… Они оба ошиблись, и в тот момент, когда поцелуй всё же случился, повели себя прямо противоположно прежним своим действиям. Цзян Чэн испугался. Он только что поцеловал Цзеу-Цзюня, Первого Нефрита, и лишь потому, что вспомнил о поцелуе, которого, возможно, и не было… вдруг эти воспоминания не все имели место быть в прошлом? Однако факт оставался фактом, он поцеловал Лань Сичэня без всяких последствий, а ведь они могли быть, они должны были быть за такую непозволительную дерзость. Как только Ваньинь понял это, то отшатнулся, ощущая на губах привкус разочарования и ловя на грани сознания запоздалую мысль, которая шептала, что этот поцелуй был самым прекрасным из всех случившихся с ним поцелуев. — Простите, я перешёл черту… я не должен был… — замямлил он, словно провинившийся подросток, смутился и, в конце концов, совершил попытку отойти, но наткнулся на твёрдую руку, в это мгновение уверенно обхватившую его талию. — Ты не вспомнил, что было между нами, — полувопросительно сказал Лань Хуань и, притянув его обратно, коснулся лбом лба, закрыл глаза. В его голосе сквозила горечь. — Прости меня. У нас было всё, и ты для меня всё… Знаю, я не достоин даже твоего взгляда, но что бы ты сейчас обо мне ни думал, что бы ни ответил, я должен сказать… независимо от духовной связи, независимо от моего положения и нашего прошлого, я люблю тебя. Я так сильно люблю тебя, А-Чэн. — Глава Лань… Сичэнь, если позволите… — шёпотом ответил Цзян Чэн, словно боялся разрушить момент, — кое-что я всё-таки вспомнил… Вы поцеловали меня в беседке у озера накануне того дня, когда я воспользовался тёмной техникой обмена. И я был не против. — Тут я не согласен. Кажется, в тот раз ты начал первым, — Сичэнь тоже заговорил шёпотом. — А что было дальше? Это ты вспомнил? — Нет. Что случилось дальше я не знаю, но хорошо помню раннее утро следующего дня, как собрал лекарей и приказал всё подготовить… а ещё, что ты решил, будто я тобой манипулировал, подстроил всё так, чтобы ты захотел… — у Ваньиня перехватило дыхание, и он напрягся, — …захотел… захотел затащить меня в постель, — он отдёрнул руки и оттолкнул его. Память восстановилась, собирая по кусочкам незавершённый паззл, всё от так называемой семейной встречи и до разговора с духом матери... закружилась голова и гнев бесконтрольно вспыхнул в груди, на время затмевая всё прочее. — У тебя совсем мозги отшибло, Сичэнь?! Какого хрена ты бросился меня спасать?! Чем ты думал, когда решил, что я… — Цзян Чэн всплеснул руками, не находя приличных слов для описания ситуации. — А ты? — неожиданно резко ответил Лань Хуань. Он, не успев определиться, как именно реагировать на такую внезапную перемену, просто ответил тем же. — Не стану спрашивать, откуда ты знаешь... Это не важно. Важно другое. Ты сам, ты был в здравом уме, когда собрался умирать? Когда решался на такой опасный поступок?! — Вот не надо переводить стрелки! Я действовал от чистого сердца, а ты оскорбил мои искренние чувства… — Ваньинь не замечал, как Цзыдянь, всё ещё обвивающий сяо Лебин, искрится молниями, даже не соприкасаясь с телом хозяина. — Как ты вообще додумался-то до такого?! — Я признал свою ошибку. Господин Вэй достаточно ясно дал понять, что я не прав. Я уже просил прощения и прошу его снова! — Я думал, что могу доверять тебе, я думал ты... — глава Цзян удручённо покачал головой, собираясь с укором взглянуть на главу Лань, но вместо этого застыл на месте и подавился собственными гневными словами. — Подожди, что ты только что сказал? Скандал был предсказан Сичэнем ещё тогда, когда он в одинокие бессонные ночи после возвращения из Цинхэ не мог найти себе места и прокручивал в голове разговор, на который всерьёз не рассчитывал, и именно поэтому сейчас ему удалось частично сохранить самообладание. — Я сказал, что ты совершил опрометчивый и опасный поступок, не посоветовавшись со мной, с тем, кто непосредственно к этому относился. Я не желал быть спасённым… тогда не желал, а ты не должен был делать всё в одиночку. Мы могли пройти через это вместе, если уж тебе так захотелось меня исцелить! — строго высказал он. — Нет, не это… — медленно, будто заторможено, повторил Цзян Чэн, не обращая внимания на резкость сказанных слов. Он снова переменился к удивлению своего собеседника, — до этого. Что ты сказал до этого? Лань Хуань растерялся, это поведение совершенно спутало его мысли. — Тут я не согласен, в тот раз ты начал первым? Ты об этом? — Нет, другое… — раздражённо повторил Ваньинь. Сичэнь не мог понять, что скрывается за его взглядом. Злость? Обида? Ненависть? Разочарование? Он впервые видел, чтобы глава Цзян смотрел на него вот так, и, мысленно возвращаясь к их диалогу, наконец, понял, что тот имеет в виду. — Я сказал, что люблю тебя. — Что? — Я люблю тебя. Люблю. Ты специально заставляешь меня повторять? Цзян Чэн насупился и обиженно отвернулся, убирая налобную ленту за ворот ханьфу. — Специально! Мне хочется покрошить тебя на мелкие кусочки, потому что, какого хрена это было, Сичэнь? Но я не могу! Просто вот смотрю на тебя и пальцем пошевелить не могу, потому что я… зараза!.. Потому что я тебе верю. — Веришь? — с надеждой уточнил Лань Хуань, и сам подошёл к нему, чтобы обнять. Ваньинь передёрнул плечами, но на второй раз сопротивляться не стал и прижался спиной к широкой груди главы Лань, ощущая как сердце сжимается от болезненной нежности. — Как никому другому, — тихо ответил он. Сейчас в нём сражались тысячи эмоций: от злости и раздражения до желания и страсти, хотелось одновременно ударить этого невыносимого человека и обнять, потому что, по сути, они так долго не виделись, так долго не говорили и не были рядом. — Прости меня, — выдохнул Сичэнь, зарываясь носом в его волосы, — прости. Ты вправе выгнать меня, вправе ненавидеть, но я не заберу своих слов назад. Я люблю тебя и повторю это столько раз, сколько захочешь, — он сделал короткий прерывистый вдох и добавил срывающимся дрожащим голосом. — Ты вернулся… вернулся ко мне. Я уже не надеялся… я уже думал, что… Цзян Чэн повернулся в его руках, заглянул в глаза и стёр катившиеся по щекам слёзы. — Хватит с нас потерь, как считаешь? Я мог действительно поступить так, как ты сказал, но сколько мы будем ходить друг за другом, мой бесценный Нефрит? Сколько? Если дороги каждой жизни всё равно приведут нас друг к другу? С тобой и без того невероятно сложно во всём, а если ещё и я стану обидчивой юной госпожой, мы никогда не поладим. — А-Чэн, ты шутишь? — Лань Хуань улыбнулся сквозь слёзы. Тот только кивнул и закрыл глаза, из последних сил сдерживая эмоции. Их объятия стали крепче, сердца забились в унисон. — Не оставляй меня больше… что бы ни случилось, не оставляй, — Сичэнь взял его лицо в ладони и стал покрывать поцелуями, собирая губами капли всё же проступивших слёз. — Если только ты обещаешь доверять мне… доверять, что бы я ни делал, какие бы бредовые, по твоему мнению, идеи не пришли мне в голову. — Что угодно. Всё, что угодно. Главное, что ты жив и невредим. Они нашли губы друг друга и на этот раз поцеловались нежнее, отзывчивее, чувственнее… — Я думал то же самое… когда пошёл на тот шаг… — между поцелуями шептал Ваньинь, — я хотел, чтоб ты… жил… чтобы ты, наконец, понял, как важна жизнь… чтобы ты был счастлив… — Но это невозможно без тебя. Как я мог стать счастливым без тебя? — Дурак! Какой же ты всё-таки дурак, Сичэнь! Упрямый, глупый… — Цзян Чэн отстранился. Лань Хуань склонил голову на бок. — Саньду Шэншоу, кажется, лукавит, говоря, что был абсолютно искренен в своих чувствах? — Я? Что ты имеешь в виду? — Ты тоже не доверял мне, — насмешливо повторил Сичэнь, подражая ему, — ты ведь был уверен, что я люблю другого и связан с ним? Ну, признайся. Ты же не надеялся на взаимность даже тогда, когда я сказал что с Цзинь Гуанъяо ничего не было. И даже тогда, когда узнал про духовную связь... Ваньинь выдержал его взгляд, потом отмахнулся и бросил. — Да, иди ты! — он вывернулся из объятий. Лань Хуань умилительно улыбнулся. — Мой прежний А-Чэн, — произнёс он, сияя искорками счастливых глаз. — Вот скажи честно, — разозлился тот, — ты хочешь меня довести? — Я просто хочу тебя, этого достаточно, — Сичэнь улыбнулся ещё шире, когда Цзян Чэн окончательно вспылил, но не стал наблюдать за ним долго, а схватил за руку и дёрнул на себя, заключая в чуть более крепкое кольцо рук, чем до этого, — прости. Не злись, я просто рад тебя видеть… тебя прежнего. Знаешь, как жутко громко кричала моя душа от боли, когда я понял, что обречён видеть на твоём лице безразличие до конца дней? Примерно так же велика моя радость теперь, когда я нахожусь так запредельно близко к тебе, А-Чэн. Поэтому я говорю, что хочу тебя… хочу тебя видеть, хочу быть с тобой, слушать тебя и…  — он не договорил, встретившись с дерзкими и лукавыми огоньками любимых глаз. Коварная ухмылка Ваньиня не обещала ничего хорошего. — Стоит бояться своих желаний, — вкрадчиво сказал он и, воспользовавшись эффектом неожиданности, толкнул его к полкам с книгами… несколько фолиантов при этом ухнули на пол… Ваньинь прижался к нему всем телом и вместе с поцелуем стал развязывать белоснежное ханьфу, методично отталкивая руки, пытающиеся ему помешать. — П-подожди, послушай, мне кажется, здесь не очень удачное место… — Лань Хуань отбивался не в полную силу, но ему действительно было некомфортно… кабинет не место для таких развлечений. — О, да что ты? А мне кажется, что вполне удачное, — Цзян Чэн справился с завязками нижних одежд и коснулся рукой уже очень твёрдой плоти, обхватил её пальцами, с удовольствием замечая, как напрягся Сичэнь. Тот начал дышать глубже, прекратил попытки помешать ему и повёл головой в сторону, словно разъярённый тигр, ещё не готовый к атаке, но уже способный на это. — Ты играешь с огнём, А-Чэн… ты только что пришёл в себя… ты прекрасно знаешь, чем это кончится. — Огонь моя стихия, — шепнул он и одним поглаживающим движением пальцев заставил Лань Хуаня задохнуться от переполнивших его ощущений, — да, я только пришёл в себя, — согласился Ваньинь, обжигая дыханием шею возлюбленного, — я вспомнил всё и желаю мстить. Будь ты моим врагом, я бы использовал Саньду, но ты… ты нечто большее, Сичэнь, а потому вот тебе ответ на твой последний вопрос. Я прекрасно знаю, чем это кончится. — Я бы… не был… так… уверен, — Сичэнь прикрыл глаза и вцепился ему в плечо, пытаясь выровнять дыхание, и больше ничего сказать не смог. Цзян Чэн улыбался, наслаждаясь его реакцией, но очень скоро стал серьёзен и потянулся к губам… коснулся сначала осторожно, а после уверенно, увлекая не только его, но и себя в головокружительный поцелуй… он ласкал его рукой, не в состоянии оторваться, всё больше и больше погружаясь в приятную истому удовлетворения вместе с ним. — А-Чэн, — Лань Хуань выдохнул его имя и запрокинул голову, скинув ещё пару книг и собственную серебристую шпильку. Ваньинь хрипло усмехнулся, уткнувшись ему в грудь, задел своей шпилькой за ханьфу, и пурпурный цветок лотоса упал в объятья серебристого дракона. — Благопристойный Первый Нефрит, Неподражаемый Цзеу-Цзюнь, так слаб передо мной… так… — Замолчи! — Сичэнь резко выпрямившись и, перехватив инициативу, мгновенно поменялся с ним местами. В распахнутом ханьфу и с растрёпанными волосами он казался по-домашнему уютным и желанным, но его настроение было прямо противоположным его внешнему виду. Лань Хуань нашёл взглядом ленту, запрятанную в фиолетовом ханьфу, выхватил её и с твёрдой уверенностью обмотал запястья Цзян Чэна, поднимая их над головой и припечатывая рукой к полке. — Ты этого добивался? — с тенью угрозы спросил он, прежде чем захватить губами нежную кожу его шеи. По телу Ваньиня прошли мурашки, и он непроизвольно дёрнулся. — Сичэнь! — попытался возмутиться он, но это совпало с новым поцелуем в шею, и оттого прозвучало как сладкий стон удовольствия. — Ты сказал, что знаешь, чем это кончится, — Сичэнь одним быстрым и чётким движением развернул его к себе спиной, не отпуская рук над его головой. Сейчас он был в том состоянии, когда вырваться из его цепкой хватки едва ли представлялось возможным… Второй рукой Сичэнь уже шарил под ханьфу Цзян Чэна безошибочно угадывая каждую завязку, державшую нижние одежды. Цзян Чэн дважды попытался оттолкнуть его, и дважды безуспешно. Он уткнулся лбом в книги и почти утробно зарычал, почувствовав, как длинный палец Первого Нефрита проник в него, а за ним и второй, доставляя некий дискомфорт. — Какого хрена ты делаешь? Прошло столько времени и… — его голос сорвался и охрип, дыхание перехватило, когда Сичэнь без предупреждения заменил пальцы на член. Ваньинь и забыл, каким он может быть большим … как может пульсировать внутри доставляя болезненное наслаждение. — Я предупреждал, — прерывисто ответил Лань Хуань и скользнул ладонью по бедру ему на живот и ниже, обнимая пальцами такой же возбуждённый орган, как и его собственный, — и просить прощения за это не буду. Цзян Чэн совладал со сбившимся дыханием. — Хватит болтать! Раз начал, действуй! — он откинул голову назад, и, не желая подчиняться окончательно, сам прижался к нему, плотнее и глубже... одновременно с этим рука Сичэня медленно опустилась по стволу его члена и снова поднялась вверх... Ваньинь, за неимением других возможностей, вцепился в верхнюю перекладину полки обеими руками. — Знал бы ты… как… меня… бесишь! — вырвалось сквозь зубы, когда горячие поцелуи стали покрывать шею и часть плеча, с которого сползло ханьфу. — Так это… определённое… название… твоего чувства… ко мне? — спросил Лань Хуань. Он не хотел причинять ему боль, но вся эта ситуация и поведение Цзян Чэна сыграли свою роль, и теперь ему оставалось только постараться сохранить остатки контроля над собой, но Сичэнь прекрасно понимал, что не сможет… То, что Цзян Чэн был с ним, рядом, такой же прежний, так же скрывающий за маской вспыльчивости свою ранимую душу, грело сердце и вдохновляло. Остановиться сейчас было бы преступлением для них обоих. — Названия? — едва соображая, что несёт, спросил Ваньинь. Он уже не контролировал ничего и не пытался сопротивляться, а только обмяк и держался на ногах лишь потому, что Лань Хуань всё ещё крепко прижимал его связанные запястья к книжной полке. — Ты сказал… у твоего… чувства ко мне… есть определённое… название. — Сичэнь! — Цзян Чэн понял, о чём он говорит, но ответить не смог, наслаждаясь ласками настолько умелыми и правильными, что слова отказывались формироваться в осмысленные фразы… — Сичэнь! — А-Чэн… А-Чэн… — Сичэнь страстно брал его, не замечая неудобного положения, не замечая того, что стихия, бушующая на улице, давно успокоилась, а под ногами валяются книги, предметы одежды и части интерьера в виде статуэток и украшений… Они растворялись друг в друге, и чем ближе подходили к финалу, тем больше игнорировали всё, что происходит вокруг. Не было разницы услышат их или нет, прервут их или нет, они, наконец, вдвоём — только это и было важно. Лань Хуань больше не покрывал поцелуями его шею, он уткнулся носом в смятый ворот фиолетового ханьфу и шептал что-то нежное, что-то, от чего Ваньиню хотелось кричать, признаться в любви Первому Нефриту десятью тысячами способов во всеуслышание. — А-Хуань, — выдохнул Цзян Чэн, когда понял, что больше не выдержит. Он прикусил губу и кончил, содрогаясь всем телом… — Сичэнь... Тот уступил ему право первенства, но тоже не заставил себя ждать долго и подошёл к финалу, как только почувствовал тёплую влагу на своей руке… От того, как Ваньинь шептал его имя, он готов был умирать и воскресать десятки раз, лишь бы слышать это снова и снова… Сичэнь совершил ещё несколько мощных толчков и тоже расслабился, не в состоянии выровнять дыхание и прийти в себя... — За это не буду просить прощения, — повторил он. Цзян Чэн хмыкнул. — За это и не надо… — он тяжело дышал. — Ты невероятный, невозможный, удивительный и прекрасный во всех смыслах человек, чем чудовищно меня бесишь, и, всё же, название чувства, о котором ты спрашивал… — Не говори! — перебил Лань Хуань, снова повернул его к себе и впился губами в сладкие и такие долгожданные губы. Связанные запястья, наконец, оказались на свободе, но Ваньинь был настолько обескуражен этим напором, такой внезапной необузданной страстью кроткого и спокойного Сичэня, что просто отпустил себя, позволяя рукам свободно упасть на чужие плечи. И прежде чем поцелуй завладел его чувствами, он успел подумать: «Я тоже люблю тебя. Я так сильно тебя люблю».