Prayers

Ники всегда думал, что будет чувствовать прикосновения своих родителей на своей коже долгое время после самого контакта. Тепло их ладоней на своих, на своем затылке, на своей голове. Но нет. И Ники оцепенел достаточно, чтобы не ощущать, как чувство вины постепенно скапливается в его желудке, не чувствовать вину, поднимающуюся по его горлу, когда он сбрасывает руку отца со своего плеча и лишь уголками губ улыбается матери, желающей ему хорошей дороги. Не то чтобы он их уже не разочаровал, в любом случае. ++++ Первый раз это происходит случайно. Ники вернулся в свою комнату, в его ушах до сих пор звенят слова молитв, а горло уже превратилось в пустыню, повторяя их. Везде тихо, и Ники впивается зубами в руку, чтобы заглушить звуки рыданий. Он засыпает с пересохшим горлом и ватой в голове, а просыпается с синяками от укусов по всем рукам и очередной жуткой головной болью. Он встаёт с кровати и просто надевает кофту с достаточно длинным рукавом, чтобы скрыть его пальцы и предплечья. ++++ В самолете он сидит, почти превратившись в клубок из нервов, пассажир рядом с ним покачивает ногой, убирая откидной столик, после того, как милая стюардесса посылает ему вежливую улыбку сэр, простите, могли бы вы, пожалуйста….? Спасибо за ваше содействие. Ники борется с соблазнительной мыслью просто похлопать соседа по плечу и попросить перестать, но тяжесть сковала все его конечности и тупая боль в его горле буквально давит на его голосовые связки, и мотивация говорить в слух покидает его. Вместо этого, он закрывает глаза, укладывая голову на небольшую синюю подушку, выданную ему авиакомпанией. Он до сих пор не снял наушники, но с выключенным телефоном знакомая тишина заполняет его голову и превращается во что-то странное — он не слышал этого оттенка тишины раньше — и продолжает играть в его ушах. Мальчик хватается за подлокотник с такой силой, что его костяшки становятся белыми. Ники против этого действия ничего не имеет, так как осознаёт тревогу, которую чувствуют люди перед тем, как самолёт взлетит, и они окажутся в тысячах километрах над землей. Мятная конфета, которую он положил в рот ранее, постепенно растворяется по мере того, как самолёт набирает высоту, пока всё, знакомое Ники, не кажется ему отдалённым, маленьким пятнышком в большой вселенной. Ники накрывается одеялом, лишь на краю сознания замечая, что оно настолько длинное, что касается пола. Он вновь прижимает голову к ужасно маленькой подушке, и через несколько секунд он засыпает глубоким сном. ++++ Во второй раз это тоже происходит почти что случайно. Ники встаёт поздним утром, берет два куска тоста со стола и выбегает из дома. У него почти никогда не бывает аппетита по утрам, и, когда Ники пытается есть по пути в школу, его вырывает, и из него выходит почти всё содержимое желудка. После этого желание есть пропадает совершенно, он пропускает обед, чтобы доделать незаконченную вечером домашнюю работу. Лишь вернувшись домой он осознаёт, что за весь день ничего не съел, но даже тогда не чувствует голода. ++++ Он просыпается под заглушенный гул мотора и тихие голоса стюардесс, проходящих по рядам с тележками. Запах самолётной еды никак не улучшает ситуацию, и он пытается не заострять внимание на мальчике рядом, пытающемся сдержать рвотный рефлекс из-за запаха. Ники все равно что-то берет, когда стюарт предлагает ему выбрать курицу или говядину. Мясо аккуратно обёрнуто в фольгу, Ники обращает на это внимание, и он немного рад тому, что не может чувствовать запаха, даже когда еда относительно рядом. Он отрывает кусочки от остывающего хлеба и смотрит на желе, которое, вроде бы, должно быть десертом. Шторка иллюминатора около его сиденья до сих пор поднята, и он смотрит на проплывающие по небу облака, пропадающие внизу — единственный знак, что они двигаются вперёд. Он закрывает шторку и пару раз моргает, чтобы его глаза вновь адаптировались к изменившемуся освещению в салоне. Он выдыхает, звук получается похожим на небольшой вздох, но недостаточно громким для него полноценного. День выходит очень ярким, а он желает лишь темноты. Даже когда окно было закрыто, а свет в салоне приглушен, он все равно ощущает, что на улице светло, и Ники снова засыпает, потому что лишь тогда полная темнота поглощает его. Он испытывает непонятное приятное чувство, думая об этом. ++++ На третий раз это уже не случайность. У него в голове были мысли, голоса, кричащие и шепчущие ему что-то и звучащие как его собственный голос. Он впивается ногтями в кожу, приказывая мозгу сфокусироваться на этой боли. Это работает, но небольшие полумесяцы заживают на его ляжках и коленях лишь через две с половиной недели, а шрамы сходят еще дольше. ++++ Он прибывает в Германию поздним летом, вскоре после того, как засыпает и просыпается, ощущая и не ощущая боль, видя и не видя пустые сны. Он поправляет лямки рюкзака на плечах и проходит паспортный контроль, следуя за толпой на получение багажа, где он почти сразу узнаёт свой ярко-желтый чемодан. Он чувствуется, физически и образно, тяжелым в руках, вещи, находящиеся в чемодане, и волна тревожности, начинающая поглощать его. Ники требуются все свои силы, чтобы подать заявку на программу обмена. Вся ложь, рассказанная его родителям, оставляет горькое послевкусие во рту. Это ведь будет подготовкой к его будущему, единственной в своём роде возможностью. Он не упоминает о мыслях, что, возможно, будущего у него не будет вообще, ощущая себя так, как сейчас. Он не упоминает, что чувствует себя оцепеневшим, застывшим в своём же теле, в своём же теле ему некомфортно. Не упоминает, что это для твоей же пользы и мы так тебя любим его родителей раздражают его нервы настолько, что он почти что тонет, будто кто-то или что-то тянет его на дно, и он не может всплыть обратно на поверхность. Ники тащит чемодан за собой, проверяя время, и все случается за секунды. Он видит свое имя на одном из самодельных плакатов, который держит молодой человек примерно одного с ним возраста, и он почти бессильно улыбается, поднимая руку и размахивая ей в воздухе. «Николас?» — спрашивает он, предлагая взять его чемодан. «Можно просто Ники, » — кивает он, слыша свое имя, но вежливо отказывает. — «Эрик, правильно?» «Ага» — Эрик улыбается, а Ники опускает голову в попытке сфокусировать взгляд на почти девственно чистой плитке аэропорта, вместо того, чтобы смотреть на Эрика. Потому что парень смеётся, и он красивый, и он всё то, чем Ники не является. — «Пойдём, родители ждут нас на улице в машине, они очень хотят встретиться с тобой». Ники отвечает простым окей, пойдём, несмотря на то, что его живот сводит от необходимости встречать родителей Эрика, незнакомых взрослых людей, которые будут присутствовать в его жизни следующие двенадцать месяцев, и у него нет места, где можно было бы спрятаться. Он в другой стране с незнакомыми улицами с незнакомыми названиями, окружённый людьми, говорящими на неродном ему языке. Если Эрик и ощутил его беспокойство, то ничего не сказал. Он смеётся, улыбается и говорит, что его семья первый раз принимает участие в чем-то подобном, и он очень рад, что наконец в его доме будет жить кто-то еще его возраста. Ники потихоньку разжимает кулак, зажимавший рукав его толстовки, и улыбка так и не сходит с его лица. Ники встречает родителей Эрика и сразу понимает, откуда в его глазах такой яркий блеск. Ники быстро обнимают двое взрослых, но отпускают, как только он напрягается, почти сразу, в их руках, несмотря на всего его всё хорошо, правда. Ники ведёт себя тихо в машине, но отвечает на все адресованные ему вопросы. Он старается изо всех сил, и он замечает то, как они улыбаются, почти что c любовью, когда он говорит, пытаясь связать немецкие слова в предложения из ничего. Отец Эрика не очень остроумно шутит, и мать Эрика слишком занята ведением автомобиля, чтобы ударить своего мужа по руке, поэтому она лишь тихо стонет и просит его не создавать неловкие ситуации перед Ники. Эрик смеётся, вставая на сторону своей матери, отчитывает отца, и Ники улыбается, закусывая верхнюю губу. Смотрит на свои колени и думает, почему ему нельзя иметь это. ++++ «Как тебе Германия?» «Мам, я только приехал» — говорит Ники, двигаясь на своей только что заправленной кровати, оставляя попытки разобрать чемодан. «Да, но ты знаешь себя», — вздыхает она на другом конце провода, и Ники может представить разочарованное выражение ее лица, присущее ей, когда он где-то рядом. — «Я всегда очень волнуюсь за тебя». «Прости» «Мы с твоим отцом столько тебе дали», — говорит она, — «но посмотри на себя. Тебе еще нет восемнадцати, а ты уже хочешь уехать от нас». «Мама!» — смеётся он, его пальцы несознательно вцепляются в край своей, уже и так помятой, толстовки, пока он пытается воспринять это лишь как шутку, как это и было задумано. «Мы любим тебя», — заключает она наконец. — «Не забывай звонить нам минимум раз в неделю, хорошо?» «Да, хорошо, конечно. Тоже тебя люблю», — Ники ждет, пока она не положит трубку, и бросает телефон на кровать. В дверь стучат, и голова Эрика появляется в проеме, когда Ники отвечает. «Я слышал, ты разговаривал по телефону, поэтому подождал, пока ты закончишь. Родители сказали передать это тебе», — он показывает на стопку одеял и подушек в своих руках, и Ники невольно удивляется, как он смог постучать с этим всем в руках. — «Это дополнительные. Сейчас лето, поэтому ты можешь убрать их в шкаф, если тебе не пригодится». «Прости, что все эти неудобства ради меня…» — Ники хочет взять их, но Эрик лишь смеётся и кладёт все на кровать, — «и да, спасибо». «Пожалуйста», — говорит он, и его взгляд падает на вещи, которые Ники достал из чемодана. — «Дай знать, если тебе вдруг что-то нужно». «Хорошо», — кивает Ники, лишь немного помедлив. Эрик посылает ему ещё одну улыбку и уходит из гостевой комнаты. Ники смотрит на свой не до конца распакованный чемодан, какие-то вещи бережно сложены, какие-то просто кинуты друг на друга. Почему-то он больше не хочет заканчивать начатое. Вместо этого, он толкает телефон еще дальше от себя и садится обратно на край кровати. ++++ Ники не требуется много времени, чтобы обосноваться и заполнить то, что не было заполнено Эриком. Гостевая комната, в которой он живет, была убрана и украшена, и он пытается проглотить узел, формирующийся в его горле, когда он думает обо всем, что сделал Эрик и его семья для него. Все это лишь для того, чтобы Ники чувствовал себя как дома в стране почти в восьми тысячах километров от места, где он живет с родителями. Спасибо, говорит он, но понимает, что этого недостаточно. Что его самого недостаточно. Он помогает отцу Эрика готовить, а его матери — мыть посуду. Он улыбается на их похвалы какой милый мальчик, наслаждаясь подтверждениями, но голоса в его голове твердят, что они просто ведут себя вежливо — они не имеют этого ввиду, он не заслуживает ничего из этого. И он чувствует себя так, так плохо, когда они поворачиваются к Эрику и шутят почему ты не можешь быть таким как Ники, Эрик? Улыбка Ники становится напряжённой, но Эрик не Ники, и поэтому он смеётся. Он наклоняется в личное пространство Ники, обнимает его за талию и говорит Ага, я знаю, будто он действительно гордится им, будто он действительно рад, что Ники лучший сын, нежели Эрик, и Ники подавляет желание заплакать. «Ты теперь часть семьи», — шепчет Эрик ему на ухо, когда они поднимаются в свои комнаты, и Ники застывает у входа, его рука останавливается над ручкой двери. Семья. Это слово на вкус как вина и слезы на его языке, и приносит лишь ощущение фантомной боли. Ожидания. Он снова в церкви, молится. В исправительном центре, где слова вбивают ему в мозг. На ужине, где взгляды не доходят до его глаз, тяжелая пустота. Взгляды неодобрения. Он кивает, подскочив, шепчет да, я знаю, и чуть не хлопает дверью. Семья Эрика не ходит в церковь по воскресеньям, не делает пауз, чтобы помолиться Богу перед едой и не зовёт Ники Николас. Белье пахнет свежестью и немного кондиционером, который использует семья Эрика, и оно мягко касается его кожи. Ники утыкается лицом в подушку и пытается выкинуть из головы мысли, которые норовят сломать те его части, которые ещё не были сломаны. Он натягивает одеяло до подбородка, вдыхает и потом выдыхает. Единственный источник света — окно, заглушенное сочетание искусственного света фонарей и луны, и на улице слышен лёгкий гул машин, составляющий ему компанию. Он закрывает глаза. Ищет спасение. ++++ Ники не помнит точную дату и время, когда все пошло к чертям. Его родители всегда были такими, еще до того, как он открылся и признался, что мальчики ему нравятся больше, чем девочки. Он не знает, почему это так сильно на него влияет, ведь девятилетний Ники просто принял бы всё как есть, продолжил бы жить, как раньше, потому что все было хорошо. Он не понимает, почему четырнадцатилетний Ники продолжает слышать невысказанные грубые слова в речах своих родителей или в их действиях c подтекстом, который есть, но вроде и нет. Возможно он просто слишком много анализирует. Возможно. Возможно звучит не уверенно, однако Ники уверен, что он не достоин ничего и никого. Прошло уже три с половиной года, и ничего не изменилось с тех пор, как он понял, что, возможно, что-то не так с ним и тем, как он думает. Он все равно улыбается и смеётся, шутит, и всё нормально, потому что это все искренне, и он не подделывает счастье, может быть все, в конце концов, хорошо. С ним все нормально. Нормально. И это нормально чувствуется правдой настолько, что становится ложью. ++++ Эрик идёт с Ники гулять и показывает ему места, переполненные вооруженными видеокамерами и картами на разных языках туристами. Ники чувствует себя похожим на них: не на своём месте, но, одновременно, там, где ему надо быть, и он даже мог быть одним из этих туристов, если бы, в свое время, не принял импульсивное решение приехать сюда по обмену. Эрик также ведёт Ники в музей искусств, так как это место кажется ему лучшим вариантом, чем клуб или поле для баскетбола или что-либо в этом роде, и он понимает, что сделал правильный выбор, когда видит искреннюю радость и восторг на лице Ники. А еще он замечает небольшую, почти ностальгическую улыбку в том, как направлены вверх уголки его губ, и она заставляет его сердце дрогнуть. Они проводят там долгое время. Ники настроен прочитать все подписи к картинам и скульптурам, и иногда он подзывает Эрика, прочтя что-то особенно глубокое или поэтичное, повторяя все это своим восхищенным голосом. Эрик считает это невероятно милым, потому что он сам ведёт себя именно так в книжном магазине или библиотеке. Эрик не берет Ники за руку, вместо этого показывая ему свои любимые места в городе. Со стороны это похоже на свидание: Эрик ведёт Ники в свое любимое кафе, где звучит странная поп-музыка, а не классическая или какая-то еще, которая должна быть атмосферной и успокаивающей. Ники садится около окна и почти что тает на диване, прижимая их сумки к своей груди. Эрик отошёл, чтобы сделать заказ, и он проводит время, рассматривая интерьер и дизайн кафе, понимая, сколько работы ушло у хозяина на его создание. Он бросает взгляд на человека, открывающего новую страницу своего скетчбука, и сразу же отворачивается. Он, в какой-то степени, чувствует себя извращенцем просто наблюдая за появлением искусства. В этом действии есть своеобразная интимность, свидетелем которой Ники не хочет становиться. Он должен чувствовать что-либо — тоску, зависть, грусть, что-нибудь — но нет. Он прикусывает губу настолько сильно, что чувствует металлический вкус крови. Ники не осознаёт, что Эрик вернулся, до тех пор, пока звук отодвигающегося из-за стола стула не напомнил ему об этом. «Прости», — говорит он, ослабляя хватку вокруг их сумок, и передаёт Эрику его. Эрик смотрит на него, словно пытается понять причину извинения: «Ничего страшного?» «Прости», — повторяет Ники, сжимая руку под столом, притягивая свою сумку еще ближе к себе. ++++ Ники постоянно улыбается и часто выглядит счастливым. Смех приходит к нему очень легко, и иногда это единственная вещь, которую он в себе ещё узнаёт. Его оценки всегда отличные, несмотря на количество ночей, проведённых в слезах, вместо учебы, несмотря на то, что он делает домашнюю работу за два часа, а не тридцать минут, потому что с тех пор как все это произошло, он не способен нормально концентрироваться. Наверное именно поэтому никто из его друзей или учителей не сомневался в том, что с ним все хорошо. Никто не сомневался в отсутствии у него депрессии, потому что когда у тебя депрессия, ты постоянно грустный. Большую часть времени Ники сомневается, что у него вообще есть депрессия. ++++ Не надо прилагать много усилий, чтобы его сломать. Никогда. Немного больше похвалы, там и тут, немного настоящей привязанности и любви, настолько искренней, что кажется, будто она ненастоящая. Вот и всё. Ники смотрит на свою тарелку, переполненную едой, потому что ты еще растёшь и тебе надо больше есть, и на его глаза начинают наворачиваться слезы. Он быстро моргает, чтобы никто их не заметил, но в следующую секунду он плачет, и ладонь Эрика прижата к его затылку, пока он сам двигается ближе, чтобы притянуть его в свои объятия. Его родители отодвигают стулья и подходят к ним со взволнованным выражением на лицах. Он беспорядочно дышит и не знает, что ответить на их мягкие что случилось? Ничего не случилось. Ничего плохого не случилось, у него нет оправдания своему поведению. У него нет оправдания своему нытью, грусти и злости. Но Эрик продолжает его держать, пока слезы не высыхают, а его родители не отходят от них, пока Эрик не просит их заканчивать с ужином и мыть посуду, пока он поможет Ники дойти до ванной и умыться. Эрик смотрит, как Ники включает кран и набирает воду в свои руки. Он задерживает дыхание. После выдоха он дышит немного ровнее и больше не плачет, смотря на себя в зеркало, видя лишь красные глаза и покрасневшие щеки. «… Иногда я думаю, почему не могу иметь всего этого», — говорит Ники, его голос невероятно тихий, он почти шепчет. Смешок после этого выходит сдавленным, и он закрывает глаза руками. — « Это потому что я ужасен? Потому что я не заслуживаю ничего хорошего?». Эрик отвечает не сразу, поэтому Ники просто вдыхает тишину, уже отчитывая себя в голове. Ну и зачем ты всё это сказал? Он не твой. «ОНИ тебя не заслуживают» Ники подскакивает, напуганный голосом Эрика. Он опускает руку и смотрит ему прямо в глаза. Со сжатыми губами и напряженными плечами Эрик выглядит очень мрачно. «Я знаю, что ты не поверишь ни одному слову, сказанному мной», — продолжает Эрик на английском. — «Я хочу, чтобы ты знал, что ты замечательный. Мои родители думают, что ты замечательный. Они знают тебя всего неделю, и уже готовы тебя усыновить». Ники саркастично смеётся, пытаясь проглотить ком, уже начавший формироваться в его горле. «… Хорошо», — говорит он. Он смотрит на раковину и капли воды, недостаточно тяжелые, чтобы скатиться вниз в слив. «Хорошо…», — повторяет он, несмотря на то, что слово ощущается чужим в его рту, словно ложь. ++++ После нервного срыва Ники за ужином, ничего не изменилось. Они обращались с ним так же, как и до этого, когда они не знали, что Ники — бомба с таймером, который вот-вот прозвенит, и у него неожиданно случится срыв или паническая атака. Слова почему ты такой? И перестань себя так вести были до сих пор написаны на внутренней стороне его локтей, вместе с бесполезный, ты не мой сын, пидор, что ты имеешь в виду, которые были легко различимы на его теле, ногах, шее, лбу. Слова, не его, но они переплелись с его личностью и стали всем, что у него есть и всем, что он есть. Тишина означает, что у него уже есть шрамы и раны, с которыми ему надо разбираться, но не появится новых, причиняющих боль при каждом его движении. Ники благодарен за эту тишину. ++++ В очередное воскресенье Ники спит до полудня. Он устало моргает, пытаясь сконцентрироваться на том, что вокруг него. Тупая головная боль напоминает ему, что он проспал слишком долго, у него проскальзывает желание вновь уснуть, но лишь посмотрев на часы Ники решает, что, возможно, надо вставать. Он проходит в кухню и видит Эрика, учащегося за обеденным столом. Его тетради и книги расположены так, что Ники сомневается, может ли Эрик найти в этом беспорядке хоть что-то. Он поднимает голову, когда слышит мягкие шаги, его пальцы застыли над клавиатурой компьютера. «Привет!» — встречает он его, вставая, чтобы взять руку Ники в свою. Ники пытается не думать слишком сильно об этом жесте. — «Пойдём, сделаем тебе кофе». Ники выдыхает, и это похоже на наполовину сформированный смешок, потому что он не особый фанат кофе, и он уверен, что именно Эрик обожает этот напиток. Но он позволяет ему довести себя до кухни и сделать себе кофе. В итоге он не опустошает чашку, слишком поглощённый рассматриваем пустоты за Эриком мозг не сфокусирован ни на чем. Скорее всего это не ничего, потому что человеческий мозг не может представить себе ничто, но ни на одной конкретной мысли он не задерживается. Его внимание вновь возвращается, когда Эрик двигается и теперь стоит в его поле зрения. За потерянное им время кофе остыл, и страница, на которой была открыта страница тетради Эрика, заполнилась строками текста, аккуратными до такой степени, что были почти не читаемы. Эрик смотрит Ники в глаза, его пальцы переплетены вокруг пустой кружки, пока он думает. Ники смотрит в ответ, потому что он неплох в гляделках, если не начинает сходить с ума или смеяться. Эрик первым сдаётся, аккуратно ставя чашку на отполированную поверхность стола. Он широко улыбается, и Ники удивленно мигает. «Знаешь что? Давай испечём что-нибудь» Ники смеётся из-за неожиданного предложения, но не сопротивляется, когда Эрик тянет его на кухню, а потом в ближайший супермаркет купить ингредиенты, которых не нашлось дома. ++++ Каникулы заканчиваются с нежным огорчением. Начинается учёба, и Ники тонет в словах, которые он понимает и не понимает, общаясь с людьми на улице и в школе. Его затягивает в водоворот представлений учителям и одноклассникам, повторяющихся лиц, которые он не может сопоставить с именами. Эрик представляет Ники своим друзьям на обеде, и они немедленно включают его в свой разговор, одаривая улыбками, мимолетными касаниями и вопросами о том, как ему Германия. Он отвечает, что все нормально, и даже если он этого не чувствует, все равно ему приятно знать, что эти слова оберегают его от других вопросов, осуждения и странных взглядов. Возможно, он никогда полностью не почувствует этих слов, но в стране, где никто его не знает, никто не знает, кто он, они ближе к правде, чем ко лжи. Внимание Эрика переключается с одного человека на другого, так же, как и его собственное. Есть мальчик, который смотрит в глаза тому, с кем говорит и постоянно кивает, чтобы показать свое нераздельное внимание. Девочка, которая часто смеётся, и ее глаза при этом становятся похожи на небольшие полумесяцы. Человек, который ни мальчик, ни девочка, и Ники смотрит на них с восхищением и широко открытыми глазами, когда они разговаривают. Леон, Андреа и Ю Чженг. На удивление легко поддаться динамике их группы и забыть обо всем, и Ники игнорирует пятнадцать непрочитанных сообщений от своих американских друзей и три от родителей. ++++ В их параллели заметно постоянное напряжение, шепчущее это последний год школы и вам надо начинать думать о том, что вы будете делать дальше, среди учеников и учителей, и именно поэтому Ники сидит рядом с Андреа на обязательной лекции на тему выбора будущей карьеры. Лектор рассказывает презентацию, и видно, что она знает ее содержание, но не знает, как это содержание использовать. Она говорит о будущих планах, университетах и дипломах, и как преумножить свои успехи, и Ники сползает немного ниже на своём стуле, закусывая губу, потому что всё чего он хочет сейчас — перестать существовать. «Ты знаешь, ничего страшного, если ты ещё не думал, что хочешь делать дальше», — говорит Андреа, все это время тихо сидевшая рядом с ним, и Ники почти верит ей, убежденный ее равнодушным тоном. — «И это нормально, если ты об этом не думал, потому что просто не думал, что доживешь до этого». И Ники внезапно понимает. Будто один огонёк, понимает другой, рождённый из одной звёзды, одного пепла. «Окей», — говорит он, и это конец их разговора. Он проглатывает все те вещи, которые хочет выразить, но не может подобрать слов, и, понимает какая-то часть его, у неё в голове то же самое. ++++ Всю ночь Ники глубоко спит, забывая вещи, заполняющие его мысли днем. Эрик бодрствует всю ночь, смотря в потолок, прежде чем начать читать статью, которую ему и читать не надо. Факт остаётся фактом. Ники спит слишком много, а Эрик — слишком мало. Ники замечает, что Эрик не спит по ночам, сидя над тетрадями, эссе и заданиями, лишь когда однажды идёт в ванную. Приглушённый желтый свет лампы около дивана исходит из гостиной. Эрик печатает что-то на компьютере, делает конспекты или пишет эссе — Ники слишком сонный и уставший, чтобы ему было до этого дело. Когда он подходит к дивану, Эрик сразу поднимает голову. Очки скрывают его уставшие глаза. Эрик выглядит немного удивлённым, возможно потому, что Ники ценит сон больше всего — отчаянная попытка победить свою постоянную усталость и измотанность. «Кошмар?» — спрашивает он, двигая конспекты вокруг него, освобождая место. Ники трясет головой, хмурится при виде пустой чашки горячего шоколада на столе, которую только что допили, так как на дне еще немного сыро, разводы еще не успели сформироваться. Эрик не задаёт больше никаких вопросов, хлопая по сиденью рядом. — «Тут не очень удобно, но садись». Ники садится, глухой шум в его голове грозит перейти в головную боль. Он опирается на подлокотник дивана и мягко выдыхает, положив голову на подушку, его взгляд устремлён на что-то чёрное, а может и ни на что в принципе. Эрик продолжает печатать, и когда, двадцать или тридцать минут спустя, он вновь поднимает голову, Ники уже спит, его глаза и рот прикрыты, дыхание выровнялось, что уже само по себе почти достижение, учитывая как сложно Ники дышать днем, со всем дополнительным весом на его груди. Эрик встаёт, идёт в комнату и приносит одеяло, чтобы укрыть им Ники. Потом он садится обратно на диван, еще тёплый от его тела, и переключает свое внимание на ноутбук. ++++ Когда Ники просыпается, из кухни до него доносится запах готовящегося завтрака и разговоры родителей Эрика. Его голова немного болит, пока он пытается окончательно проснуться. Его тело протестует, не желая выбираться из своего тёплого кокона. Эрика рядом нет, но его компьютер заряжается на тумбочке. Он встаёт, все еще закутанный в одеяло, и идёт в ванную. На своём пути на завтрак он врезается в Эрика, надевшего свежую футболку, а его волосы еще влажные после душа. Ники уже хотел улыбнуться и поприветствовать его, однако Эрик успевает первым, спрашивая, как он спал. Ники кивает, шепчет неплохо, спасибо. Родители Эрика уходят раньше, чем они, а вместе с ними уходят и мелкие препирательства и безобидный флирт. Они вдвоём сидят за столом друг напротив друга в тишине, комфортной настолько, что Ники даже немного не по себе. Он проглатывает еду и смотрит на свою полную тарелку, а затем на аккуратно режущего свои блинчики Эрика. «Пожалуйста, ложись спать пораньше», — произносит он немного неуверенно. — «Ты убиваешь свой организм». Ники сразу чувствует, как все его тело пробирает страх, когда Эрик удивленно поднимает бровь. Это не его дело — какая ему разница, когда Эрик ложиться спать. Не то чтобы его слова что-то изменят. «Хорошо, Ники», — говорит Эрик, что заставляет Ники проглотить извинение, почти сорвавшееся с его губ, — «я постараюсь». Я постараюсь звучит так, будто он действительно об этом подумает, хотя может и не будет этого делать. Я постараюсь звучит как обещание, которое Ники не может сдержать. Поэтому он просто опускает голову и кладёт в рот еще один кусочек блина. ++++ Эрик пахнет как еще не начавшийся шторм, и Ники не понимает, как такой как он может чувствоваться как штормовые облака с молниями в глазах, когда он смеется. Ники не знает, действительно ли Эрик ему нравится, или он просто цепляется за первого человека, проявляющего к нему доброту. ++++

Когда он падает, вокруг тихо

++++ Иногда, в плохие дни, его руки трясутся. Будто напоминая ему вот, смотри, ты даже свое тело контролировать не можешь — ты НАСТОЛЬКО бесполезен. Он роняет вещи и не может ничего сделать, поэтому просто стоит и смотрит, как они падают на пол, потом еще минуту смотрит вниз, перед тем как начинает всё поднимать. Это происходит не в замедленной съемке, не как фильмах, в моменты, когда рефлексы героя спасут либо его самого, либо вещи, опрокинутые им. Но, возможно, это потому, что Ники сдался еще до того, как это началось. Кружка, которой он пользовался со дня своего прибытия, теперь разбита на куски с неровными краями и острыми концами. Она разбилась, в некотором роде, красиво, на осколки размером с ладонь. Он наклоняется, чтобы начать убираться, и думает, что именно так можно было бы собирать по кусочкам его разбитое сердце. Как только все убрано, он перестаёт четко видеть мир вокруг себя, но не потому, что он забыл надеть свои линзы. На его глаза наступают слезы, вата вновь наполняет его голову. Он сползает на пол, ужасные звуки вырываются из его горла. Он почти не замечает, что Эрик заходит в комнату, садясь на колени рядом с ним, но вздрагивает, когда Эрик берет его руку посмотреть на порез на ладони. Ники этот порез даже не заметил. Он позволяет Эрику смыть кровь и пытается усмехнуться, когда Эрик наклеивает на его ладонь пластырь с Хэллоу Китти. Усмешка звучит, будто он задыхается. Он отдёргивает руку и подносит ее к своему лицу, чтобы вытереть слёзы или скрыть их. «Почему я настолько бесполезен?» — спрашивает Ники, незаметно для себя переходя на английский. — «Почему я не могу удержать даже чёртову чашку?». Его дыхание ускоряется, становясь похожим на волны, разбивающиеся о берег во время шторма. Обычно, он не забывает все вокруг во время таких срывов, но с Эриком он чувствует себя в безопасности, как под тёплым одеялом ночью. «Ты не бесполезен, Ники», — мягко говорит Эрик, медленно отодвигаясь, чтобы дать ему немного места. «Да что ты знаешь?», — спрашивает Ники, вцепляясь в ткань своих штанов, уходя в себя, и Эрик вспоминает все шрамы от ногтей на руках Ники. Он не отвечает, но садиться ближе. «Иди сюда», — говорит он, вытягивая руки. Ники не двигается, но смотрит на него, пока слезы катятся по его щекам, и его губы сжаты, чтобы сдержать все рыдания, которые стремятся вырваться наружу. Эрик медленно прикасается к Ники, передвигая его к себе на колени, когда тот не отталкивает его. Это странно и неудобно, нос Ники постоянно задевает плечо Эрика, а его острые колени впиваются в ляжки Эрика. Но последний просто шепчет подбадривающие слова в волосы Ники и гладит его по спине, пока легкие поскуливания Ники не превращаются в настоящие слезы и почти переходят в истерику. Ники не позволяет себе вот так просто потерять контроль над собой. Его уже ломают вещи, случившиеся с ним, а он просто смотрит, пока теряет все, над чем он работал годами. Но плакать так в чьих-то руках, просто плакать — Внезапно рука Эрика становится тяжелой, грузом, грозящим вновь утопить его. Мир в его глазах плывет, грудь поднимается и опускается, в попытках успокоиться. «Ты стоишь чего-то», — шепчет Эрик. — «Ты значишь для меня столько, что иногда я не знаю, куда себя девать». И Ники не заслуживает слов Эрика, его доброту, его самого. Он, должно быть, сказал что-то вслух, потому что Эрик вздыхает и прижимает его к себе ещё сильнее. Ники плачет и плачет, пока его голова не начинает болеть, пока он не начинает беспрерывно икать, пока он не становится пустым, опустошённым. Его глаза и горло необычно сухие, усталость окутывает его, и он отключается. ++++ Ники просыпается в своей кровати и решает, что Эрик должен был донести его обратно в его комнату после его срыва в кухне. В его голове знакомая боль, и, несмотря на то, что проспал он тринадцать часов, он все равно невероятно уставший. Он хочет встать с кровати, но не может заставить себя это сделать, его тело не подчиняется ему, в голове еще присутствует сон. Он закрывает глаза и через какое-то время вновь засыпает. ++++ Онемение сильнее вины, и он не разговаривает с Эриком, и Ники считает, что ему тоже должно быть плохо, потому что Эрик тоже перестаёт с ним разговаривать, оскорбленный тишиной Ники, либо пытаясь дать ему немного комфорта. Он его вообще не беспокоит, кроме редких «ужин готов» по вечерам. Иногда Ники не отвечает на его зов, но когда он приходит, то на столе всегда стоит тарелка, обёрнутая фольгой со стикером, напоминающим ему разогреть еду, со смайликом и всем прочим. Иногда Ники разогревает еду, иногда ест холодной. Но он всегда моет тарелку и кладёт обратно на место, откуда она была взята изначально. Эрик перестал делать уроки в гостиной поздно ночью, переместившись в свою комнату, скорее всего, чтобы не пересекаться с Ники. Это странно, потому что это лишь подтверждает все убеждения Ники по поводу его самого — он неприятный, он бесполезен, ужасен и противен, и он должен бы уже совершить самоубийство, потому что всем будет все равно. Логически, Ники понимает, что это не правда, потому что Эрик всегда четко доносил все свои мысли по поводу Ники — он достоен, он блестящий. Но эмоционально и психологически до него ничего не доходит. Ники тащит себя обратно в комнату и достаёт свой дневник со всеми записями на ломаном немецком непонятными словами о его лжи, рычагах, суициде и ненависти к себе. Он закусывает губу и пролистывает страницы, пока не находит свежую, последняя запись на которой была всего неделю назад. Его руки и пальцы будто заморожены, ощущение, что зима началась раньше. Он сжимает и разжимает ладонь, чтобы часть онемения ушла. Он берет ручку и начинает писать на английском. ++++ Простыми словами, все примерно так. Ники не хочет, чтобы Эрик его чинил. Эрик не считает, что Ники сломан. ++++ Школа все равно остаётся школой, полной домашней работы и заданий, требующих сдачи, дополненных контрольными и тестами и всем, что происходит в перерывах. Однажды кто-то читает лекцию о здоровье, пытаясь сделать ее интерактивной, раздаёт листы бумаги и даёт им инструкции что писать, что-то вроде вещи, которые вам в себе нравятся, вещь, которую вы хотите и которую вы не хотите в себе изменить. Ники смотрит на лист, сжав ручку в руке. Что-то гудит в его ухе, он слышит, как другие пишут что-то без промедления. Кто-то смеется в ответ на самокритичную шутку, и вдруг он просит выйти, чувствуя как тревожность охватывает его. Он выходит и чувствует, что его глаза начинают слезиться, когда он чувствует чью-то руку на своём плече. Он напряжённо разворачивается, и его подруга улыбается, ее глаза как обычно напоминают полумесяцы. «Я сказала учителю, что мне нужно выйти в уборную», — говорит она, похлопывая по карману с виной, ощутимой в ее взгляде. — «Я хотела предложить тебе салфетку, но у меня самой было слишком много нервных срывов на прошлой неделе, и я не успела купить новых пока что». Ники пытается посмеяться после этих слов, пока она ведёт его в медкабинет. Он садится на одну из кушеток, вытирая лицо рукавом, и она садится рядом, найдя коробку салфеток в одном из ящиков. «Я хочу умереть», — говорит Ники, найдя в себе голос, и необычная легкость охватывает его, когда он понимает, что человек рядом чувствует то же, что и он. «Солидарна», — смеется она, оперевшись на спину с улыбкой на лице. — «Хреново, когда кто-то просит перечислить вещи, которые тебе нравятся в себе, когда ты настолько себя ненавидишь. Ещё хуже, когда за тридцать секунд ты можешь назвать пятнадцать вещей, которые тебе не нравятся, но за пять минут не придумываешь ничего хорошего о себе». «Я даже не знаю, почему я здесь», — его голос ломается в середине предложения. — «Я просто хочу умереть, чтобы не надо было разбираться со всем этим». «Да?» «Да» Они замолкают после этого, ее рука — тёплое присутствие около руки Ники. Через какое-то время слезы высыхают, и сложно не закрыть глаза, учитывая насколько они сухие. Ники разворачивается и говорит Андрее идти обратно в класс, она пожимает плечами да, конечно, я очень надеюсь, что ты не решишь умереть здесь, передаёт ему коробку с салфетками, гладит по ноге и уходит. Ники не знает, когда и каким образом засыпает, но когда просыпается, Эрик сидит рядом, на краю кровати, его пальцы в волосах Ники, нежно распутывают их. Ники держит глаза закрытыми, но пододвигает голову ближе, улыбаясь, в ответ на усмешку Эрика. И это настолько приятно, что Ники решает не душить Андрею за то, что та сказала Эрику, что случилось и где он. ++++ Ники снова в Америке, ему почти семнадцать, и он в клубе с друзьями, где вышибала почти не смотрит на их плохо подделанные удостоверения. Он сказал родителям, что идёт к другу на ночёвку, и Ники не чувствует себя настолько виноватым, насколько должен, потому что, технически, скоро они именно это и сделают. «Ты такой красивый мальчик», — кидает кто-то, трогая его за щеку, спину, талию. Музыка громкая, воздух горячий, и щеки его краснеют. Я не гей, хочет сказать он. Но Ники улыбается в ответ, уголки его губ поднимаются, и мужчина не знает, что это значит, пока Ники не вырывает на пол, и ему надо сделать несколько шагов назад. Мужчина больше его не трогает, и он не против этого. Ники смотрит, как он уходит, его голова все ещё кружится от количества алкоголя в его теле. Он обнаруживает, что стоит в углу, опираясь на стену. Он чувствует горький и кислый вкус желчи во рту и вспоминает время, когда он болел. Его мама ставила ведро около его кровати и выносила его, когда его рвало тем, что он смог съесть. Его друзья где-то, нигде, везде. Они вытаскивают его из клуба, смеясь над чем-то или ничем. Воздух густой и холодный так поздно ночью или рано утром, жестче, чем теплый запах пота внутри клуба. Разница значительна, и Ники ощущает себя пораженным, немым, пьяным в стельку. Он до сих пор может слышать музыку, гремевшую сквозь все его тело, может чувствовать руки мужчины на своей талии. Его друзья пихают его в такси, забираются после него, и вдруг все, о чем можно было волноваться испаряется, сон покрывает его глаза и погружает в темноту. ++++ Ники засыпает в Америке, а просыпается в Германии. Его подушка влажная от пота или слез. Он лишь слегка помнит как отключился, вкус алкоголя до сих пор у него на губах. У Ники редко бывают кошмары, сны о прошлом — еще реже. Его спрашивают, видит ли он будущее во снах, но он уверен, что видит настоящее. Альтернативные реальности, параллельные вселенные. Места, где он может найти убежище вдали от дома. Он смотрит на часы, тикающие на стене напротив. Он переворачивает подушку на другую, еще сухую, сторону и засыпает. ++++ Эрик редко работает по ночам в своей комнате, что не должно удивлять Ники, потому что большую часть времени они рядом. Всегда сгорбленный над его домашней работой или рабочими листами за обеденным столом, кофейным столиком перед диваном. Иногда Ники наблюдает за Эриком, когда он работает, все будто застывает, если Эрик сконцентрирован, и лишь время идёт своим ходом. Это чувство очень странное, так как Эрик всегда напоминал Ники шторм, приносящий хаос внутрь него, сбивающий стены и уносящий крышу, заставляя его переосмыслить все, что он знал о себе. Вещи, которые он принял, прижал к себе, несмотря на шипы. Вещи, за которые он цеплялся так долго, что они слились с ним, кожа постепенно затянула раны, шипы и всю его боль. Тишина не смущает ни одного из них, хотя Ники думает о миллионах вещей, тысячи хочет сказать вслух. Он никогда не был уверен, его одноклассники называли его тихим и стеснительным, а с друзьями он всегда был громким. Ники больше не понимает какой он на самом деле. Его характер будто искусственный, его доброта и счастье были лишь логическим продолжением вины и стыда. «Твои волосы стали длиннее», — внезапно говорит Ники, взяв мысль с потолка, не связано со всем, о чем он думал до этого. «Да, я думаю?», — отвечает Эрик, немого растерянно. — «Надо в ближайшее время сходить в парикмахерскую». «… нет», — отвечает Ники, пытаясь казаться спокойным, когда Эрик смотрит на него. Он чувствует тепло, подступающее к его лицу. Ники очень надеется, что сможет скрыть насколько он покраснел. — «Не обрезай их. В смысле. Тебе идет, так что…» «Оу», — Эрик улыбается, его взгляд смягчился, и он выглядит так, будто ему только что рассказали секрет, знать который он не должен. — «Значит, наверное, я буду их отращивать». Ники выглядывает из-под подушки, в которую он уткнулся лицом, начав разговор, но увидев дразнящую улыбку Эрика, он вжимается в наволочку еще сильнее, сжимая ее пальцами настолько сильно, насколько может. «Окей», — его голос немного приглушен, и это кажется Эрику самой милой вещью в мире. ++++ Ники смеется, когда Эрик целует его в первый раз, лишь небольшое касание губами его щеки. Оно легкое, почти невесомое. Он напрягается, но почти сразу расслабляется, слегка выдыхая и притягивая Эрика обратно в свое личное пространство. Вся жизнь проносится перед его глазами, когда губы Эрика касаются его. Жизнь, в которой Ники возвращается в Америку, женится на католической девочке из его церкви или соседней, которую одобрили его родители. Жизнь, где у них будет двое детей и собака. Жизнь, в которой они стареют, наблюдают за взрослением своих детей и их свадьбами. «Я хочу этого», — шепчет Ники в рот Эрика. Его нос прижат в щеке Эрика, его ладонь — к руке. На вкус Эрик как кофе, который они только что выпили вместе, с послевкусием шторма на горизонте. Эрик улыбается и передвигает их в более удобную позу, и да, именно этого он хочет, думает Ники. Проклятье и все прочее ++++ Что-то началось. Что-то мягкое и едва различимое, словно биение сердца нерожденного ребёнка. Возможно, эта не та метафора для их отношений, но им все равно, потому что они оба знают, что это такое. Знают, какие у них отношения, несмотря на отсутствие понятных слов, чтобы это выразить. ++++ Ники уже давно не воспринимает концепцию времени, все его дни слились в один, пробелы в воспоминаниях заполнились темнотой вместо вещей, двух или трёх там, где вещей должно быть слишком много. Эрика расстраивает, что Ники не может вспомнить, что он делал за неделю до нервного срыва. Они гуляют по парку, погода идеальна, солнце не слишком сильно парит. У Ники в руках фотоаппарат, он фотографирует цветы и деревья, незнакомцев на скамейках, Эрика. Ники очень красивый, уголки его губ подняты наверх, глаза блестят, пока он фотографирует, его пальцы слегка выглядывают из кофты, которую он украл у Эрика утром. Сердце Эрика полно, переполнено любовью. Эрик настолько влюблён. Его застаёт врасплох, когда Ники тыкает пальцем в его щеку. «Буууп» И внезапно они бегут, Ники смеется, пытаясь спрятаться от Эрика, но последний хватает его за талию и притягивает к себе, чтобы пощекотать. В конце концов они оба падают на траву и смеются. Их животы и щеки болят от смеха, и Эрик решает, что ему абсолютно все равно запомнит ли Ники эти моменты, потому что он будет рядом, даже когда Ники не будет помнить. ++++ «Мы должны сходить в поход», — предлагает Леон в один из дней, когда на голубом небе почти нет облаков или ветра. Это предложение пришло не из неоткуда, так как они не проводили много времени вместе вне школы с начала учебного года. «Вау! Отличная идея», — сразу же вскрикивают Ю, даже не поднимая головы от того, что они пишут в данный момент. — «Мы не думали, что сможем доехать на место, вернуться и потусить там за одни выходные, длящиеся два дня, когда проверяли в последний раз. Не, технически, мы, наверное, можем, но чьи-то родители слишком сильно оберегают своих детей». Леон надувается, услышав саркастичный тон Ю, а остальные просто пытаются не улыбаться слишком заметно. «Предложение то неплохое. Мы можем переночевать у кого-то дома, а назвать это походом», — пожав плечами советует Андреа. «Я, конечно, предпочёл бы спать внутри на удобной кровати. Но, Леон, если тебе очень хочется, ты можешь поставить палатку где-нибудь в парке. Я уверен, кто-то помимо тебя оценит романтическое наблюдение за звёздами», — дразнят Ю, вовремя отодвигаясь, чтобы Леон их не толкнул. «Давайте тогда остановимся на этом. На варианте с ночевкой», — говорит Эрик. Может потому, что они никогда раньше этого не делали, никто не возражает. ++++ В конце концов, они решают собраться в доме Эрика, так как это, очевидно, самое удобное место для их встречи по каким-то магическим и непонятным причинам. Возможно, потому что у родителей Эрика нет никаких возражений, а не потому, что всем лень убираться у себя после. Обычно Ники и трое других членов семьи Клозе, делили приготовление ужина между собой, но когда к ним добавилось ещё 3 человека, ужин стал заданием для семи человек. Должно быть неудобно, с таким количеством людей в небольшой кухне, и, отчасти, это так и было, но они умудряются справиться с готовкой с минимальными потерями. После ужина родители Эрика уходят в свою комнату, целуя Эрика и Ники в лоб на ночь, и Эрик смеется, вместо того, чтобы смущаться. Леон начинает открыто хохотать, когда Ники уворачивается, чувствуя небольшой дискомфорт, Ю ухмыльнулись на другом конце стола. Это мило и мягко, не сравнимо с острым унижением родителей Ники в церкви или на семейных обедах. Они включают маленький телевизор семьи Клозе, пока каждый из них устраивается на полу или на диване, руки и ноги переплетены с чьими-то еще. Ники тихо смеется, когда пальцы Леона шевелятся на его талии, и смотрит, как его друзья успокаиваются, и фильм начинается. Андреа сидит на полу, откинувшись головой на колени Ю, на которых также опирается Леон, решивший лечь поперёк них. Эрик прижат к Ники, и Ники может положить свою голову ему на плечо, если хочет, а он очень хочет. «Куча мала!», — кричит Леон и случайно ударяет Ю рукой, а те ударяют его в ответ, потому что какого хуя. Все смеются, но скоро успокаиваются и сосредотачиваются на фильме. Ники больше нравится смотреть фильм с друзьями, чем сам фильм как таковой, потому что не может вспомнить, когда в последний раз он смотрел фильм в Америке, и его друзья сидели вот так прижавшись друг к другу. У них всегда была выпивка и алкоголь, чтобы показать их молодость, или мужественность, или независимость, или что-то в таком роде. Они всегда отказывались трогать и прикасаться друг к другу, потому что они все парни, а парни не обнимаются, даже если они пьяные, и у них не осталось никакой логики и чувства направления, если даже они уже не помнят собственные имена. Но сейчас его рука переплетена с рукой Эрика, а ноги Леона потихоньку передвинулись под ляжку Ники, потому что так теплее. Андреа засыпает первой с рукой Ю в своих волосах. Леон начинает отключаться, веки и конечности его стали вдруг очень тяжелыми, пусть он и чувствует, что будто бы летает, фильм заканчивается до того, как он действительно засыпает. Ю нежно расталкивают Андрею, и они по очереди принимают душ перед сном. Их «кровать» состоит из одеял и подушек на полу гостиной, потому что у них в доме нет такой кровати, на которой поместилось бы пять человек. Когда они все устроились, Леон предлагает, видимо, душ смыл с него всю сонливость, накопленную за просмотром фильма: «Давайте поиграем в «правду или действие», но без действий, ибо там всем уже тепло и удобно, и никто не хочет двигаться». Ю резко вдыхают, но звук заглушён одеялом, в которое они закутаны: «Правда или правда, неимоверно богатый выбор». «Да, почему нет?», — говорит Андреа, несмотря на то, что ее глаза действительно закрыты, будто она сейчас уснёт. — «Но не то чтобы осталось много вещей, которые мы не знаем друг о друге. Говорить почти не о чем». «Ты думала, я буду задавать обычные вопросы, типо «на кого ты запала» или что-то такое?», — произносит Леон, морща нос, хоть этого и не видно в темноте. — «Мы и так знаем, что ты влюбляешься во всех подряд и уже сомневаешься, что это любовь, Ники и Эрик вместе, и это очень мило и пушисто, и я хочу расплакаться от этого, а Ю и я не хотим отношений на данный момент. Ю скажут мне, если они вдруг влюбятся». «Мы скажем?», — сухо спрашивают Ю. — «Мы не хотим всех распугать, не сказав даже привет». Леон решает проигнорировать этот комментарий, а Ники смеется, уткнувшись в спину Эрика. Он обезоружен, когда Эрик поворачивается к нему и пытается его успокоить, и очень надеется, что Эрик не слышит неимоверно частое биение его сердца. Эрик обнимает Ники одной рукой, притягивая ближе к себе, и закрывает глаза, как будто у Ники не было только что маленького нервного срыва из-за неожиданного прикосновения. Ники не знает, куда ему девать свои руки, но потом вес обнимающей его вокруг талии руки испаряется, и Эрик бережно берет ладонь Ники в свою, кладя ее на свою грудь. Эрик ничего не говорит, лишь громко и глубоко вдыхает и выдыхает, и Ники понимает, чего он просит от него. Да, хочет сказать Ники, потому что чувствует биение сердца Эрика под своими пальцами, сквозь ткань пижамы и кожу, и оно настолько же быстрое, насколько и Ники. Он хочет сказать да и спасибо. Но не говорит, просто прижимая вторую руку к первой и закрывает глаза. Все именно так, как должно быть, именно здесь его место, там, где биение его сердца и сердца Эрика сливаются в одно, где ткань пижам и одеяла, лишь в сантиметрах от своих друзей. Именно здесь он абсолютно счастлив. ++++ «Прости!», — выкрикивает Ники, извиняясь, когда, резко открыв дверь в ванную, замечает Андрею, переодевавшуюся после душа. Он быстро возвращается в гостиную, где Леон и Ю уже смеются над его неудачей. Ники краснеет и хочет, чтобы Эрик был здесь, а не покупал им завтрак на улице, чтобы не смущаться в одиночку. Андреа выходит в футболке, которая явно ей велика, и сушит волосы полотенцем. «Это я виновата: не закрыла дверь», — пожимает плечами она и садится на их импровизированную кровать. «Надень штаны», — ноет Леон. Ники уходит от взгляда Андреи с того момента, потому что он первый раз видит своих друзей в таком свете, и ему действительно не хочется знать. «Что? Никогда этого не видел?», — говорит Андреа, поднимая майку, и Ники понимает, что она имеет в виду тонкие и аккуратные шрамы на ее ногах, слишком знакомые ему самому. — «Я думала, мы уже прошли через все это». Леон стонет, будто ему больно, Ю пожимают плечами. «У тебя тоже шрамы есть», — в какой-то момент произносят они, будто делая обычное замечание или обсуждая погоду. — «Они не все от своих рук, но они есть у нас всех». «Да я знаю», — вздыхает Леон, взъерошивая свои волосы, и откровение заставляет что-то в Ники болеть, потому что они все по своей натуре лицемеры. Они не будут — или не могут — любить себя так, как любят других, всегда советуя что-то, что сами никогда не используют. Из-за этого они все саморазрушительны и обречены с самого начала, их дружба основана на эгоизме и желании быть нужным. Но это не страшно. Не страшно, потому что они уже прошли через это. Не страшно, потому что любовью друг к другу они компенсируют отсутствие любви к себе, и они полностью приняли это. ++++ Тело Ники состоит из строк негативных слов других людей, ставших им самим. Он пытался взять себя в руки, закрыть глаза на все эти слова, закрыть глаза в принципе и заменить все позитивом. Но это не сработало. Не работает до сих пор. Это раздражает его, потому что он настолько привык к ним, что когда Эрик зовёт его красивым, «дорогой» и «любимый», невероятно сложно запомнить это и заменить старые слова на эти. ++++ «Я восхитительный, признай это», — смеется Ники, садясь на Эрика, в попытках казаться более устрашающим. «Я не говорил, что ты не был восхитительным», — возражает Эрик и кладёт руки на бёдра Ники, чтобы тот не упал. — «С тобой так хорошо». «Конечно», — Ники не выглядит ошарашенным неожиданным признанием, но он лишь скрывает свою улыбку за рукавом кофты, пытаясь удержатся за Эрика другой. — «Как скажешь». «Ты красивый», — улыбка Эрика становится шире, пока он смотрит на лицо Ники, который в процессе скрывания своего лица пытается понять, что делает Эрик. — «Идеальный». «Перестань воровать мои слова», — Ники играючи толкает Эрика в плечо, немного ноя, кладя свой подбородок Эрику на плечо. — «Я тоже милый. Люби меня». Эрик смеется на эти слова и целует Ники в волосы: «С радостью». ++++ Родители звонят Ники через неделю, и Эрик смотрит, как Ники запирается в своей комнате, а потом выходит с красными глазами и покрасневшим лицом. Когда это происходит, Эрик ведет Ники на балкон, чтобы звуки проезжающих машин могли заглушить шёпот. Эрик сидит на перилах, смотря на масштабность всего и ничего, и Ники сидит у его ног. Эрик поворачивается, чтобы посмотреть на дорогу под ними, вздыхая, когда его рука находит волосы Ники, мягкие и слегка влажные после душа, который он принял, чтобы унять отчаяние и боль и все прочее. Он закусывает губу с такой силой, что она начинает кровоточить. На его губах появляется мягкая улыбка, когда Ники прижимается к нему, и они сидят так, в тишине. Ники никогда не говорит, а Эрик не спрашивает. Это работает, и, в конце концов, только это имеет значение. ++++ Эрика вообще не раздражает, когда Ники строит планы с их друзьями. Он целует Ники в лоб, когда тот пытается глазами сказать прости, что тебя не пригласили, хотя они наши друзья. Эрик улыбается и Эрик улыбается и обнадеживающе обнимает Ники. «Развлекайтесь», — шепчет он Ники в волосы, — «ты этого заслуживаешь». Его улыбка становится еще шире, когда Ники кивает, пусть и не совсем решительно. ++++ Они сидят на диване, смотря что-то по телевизору, когда Эрик замечает, что Ники необычно тихий, в сравнении с его обычным смехом и критикой ужасного сюжета. Эрик знает, что он только что поговорил с родителями, и хочет завернуть его в одеяло и обнимать, пока Ники не станет хорошо. Но лишь посмотрев на Ники, свернувшегося на диване с коленями около груди, он понимает, что ему не нужен сейчас никакой физический контакт. Он просто возвращает свой взгляд на телевизор и фокусируется на сюжетной линии сериала. «Я гей», — внезапно произносит Ники. Эрик поворачивается к нему, но глаза Ники устремлены на телевизор, лицо меняет цвет вместе с картинкой на экране, выражение лица абсолютно нейтральное. «Хорошо», — отвечает он Ники и продолжает смотреть сериал. Он больше ничего не говорит, но сжимает руку Ники крепче, когда пальцы последнего переплетаются с его собственными. ++++ После этого ничего заметно не меняется. Ники по-прежнему Ники, с его улыбками, открытыми жестами и громким смехом, который можно услышать отовсюду, даже с закрытыми дверьми. Простыми объятиями и прикосновениями, дающими людям радость на весь день. Ники по-прежнему Ники. У него бывают нервные срывы на уроках, когда его глаза мечутся повсюду, губы дрожат, а глаза и нос становятся красными, с его самокритичными шутками и самоироничным смехом. Что-то всё-таки изменилось. Но Ники этого ещё не знает. ++++ В восемнадцать и почти девятнадцать они идут плавать голышом в полночь, надеясь, что их не поймают. Ники медленно ныряет в бассейн, вода становится его второй кожей. Они не брызгают друг в друга водой, а восторженно глядят на звёзды и Луну над ними. Пол ночи они целуют друг друга в лоб, пусть в поцелуях и много хлорки. Оставшуюся часть ночи они вымывают эту же хлорку из волос друг друга. Иногда Ники пишет Эрику, когда они в одной комнате, и, если бы он хотел, он мог бы поднять голову и увидеть улыбающегося Эрика, печатающего ответ. Они планируют поехать на границу с Францией или Бельгией или другой страной, на языке которой они не разговаривают, сделать что-то глупое и романтичное, пусть это всего лишь принятие желаемого за действительное, но то, о чем можно мечтать. В этом есть что-то поэтическое, как пляжи зимой. Как прятаться в книжных магазинах, чтобы переждать дождь, или думать о доме, в который уже нельзя вернуться. Как чувствовать себя голым и не на своём месте, но в безопасности и защищённым одновременно. И когда их руки тянутся друг к другу перед самой красивой церковью, какую Ники только видел, он смеется. ++++ Ники шепчет в плечо Эрика, когда они обнимаются. Шепчет, что-то вроде я благодарен за то, что ты делаешь. Спасибо за существование и ты заслуживаешь все лучшие вещи в этом мире. Что-то вроде прости меня за то, что я не могу дать тебе всего и я думаю я эгоист, потому что хочу этого. ++++

 И Эрик шепчет в ответ в волосы Ники. Что-то вроде я люблю тебя таким, какой ты есть. Я тебя очень люблю и я горжусь, что ты здесь. Что-то вроде я понимаю и да, я знаю. ++++ Эрик возвращается домой полностью промокшим, его майка пристала к телу, вода с волос капает прямо на пол. Эрик опирается рукой за стену, другой снимая кроссовки и носки. Пара ног в мягких тапочках медленно подходит к нему. Их владелец смеется и накрывает голову Эрика полотенцем, лежащим в его руках. «Я же говорил тебе, что будет дождь», — говорит Ники с ноткой забавы в голосе, помогая Эрику сушить волосы. «Я знаю», — стонет Эрик. Его голос заглушён полотенцем. «Идём, тебе нужно принять горячий душ, иначе заболеешь», — Ники берет Эрика за руку и ведет в ванную. И Эрик не может не улыбаться из-за этого действия, потому что именно он вёл Ники в ванную в его первый день в Германии. Бабочки улетели из его живота в горло, и Эрик не знает, счастье это или гордость или оба одновременно. Когда Ники отпускает его руку, тепло остаётся, постепенно пробираясь в его грудь. ++++ «Это ведь нормально, что мне больше не больно, да?», — спрашивает Ники однажды, когда они уходят из гостиной, чтобы лечь спать, потому что он боится задавать эти вопросы при свете дня, а темнота его немного успокаивает, покрывает, когда ему это необходимо. «… То, что больше не больно, не делает это нормальным», — вяло отвечает Эрик, протирая глаза. — «Тебе может быть не больно, потому что ты уже слишком привык. Когда ты онемел, это не делает ничего нормальным». «Ага», — выдыхает Ники и оставляет эту тему, направляясь в их комнату, — «так и думал». ++++ «Ты такой идиот», — говорит Ники, отталкивая лицо Эрика от себя, трясясь от смеха. «Но я твой идиот», — смеется Эрик, поймав его руку и обвив ее своими пальцами. «Ты серьезно сейчас…», — драматично вздыхает Ники и отталкивает Эрика от себя, — «Я не могу. Я тебя не знаю». «Окей, окей, ухожу», — говорит Эрик, отодвигаясь от Ники и вставая с дивана, на котором они сидели, — «папе нужно помочь с готовкой, в любом случае. Пока!». «Не попадайся мне на глаза!», — кричит Ники ему в догонку и, вздохнув, закрывает дверь, в попытках заглушить тупую боль внутри от слишком долгого смеха. Он подходит к столу и садиться за него, и изливает свою душу на страницы дневника, потому что это единственная вещь, которая ему всегда хорошо удавалась. ++++ Ники и Эрик заходят в кафе и прямо около входа замечают машущую им руку. Леон и Андреа еще не приехали, но по виду Ю похоже, что они сидят тут уже какое-то время, их чашка кофе лишь наполовину полна. Сегодня на них мягкие пастельные тона, желтый и голубой, в отличие от обычных чёрного на чёрном или белого на белом. Ю лишь пожимают плечами в ответ на взгляд Ники: «Мама и отец сказали, что мы должны выглядеть как девочка, так как, технически, мы — девочка. Но, честно, мы думаем, что цвет не должен ассоциироваться с полом». Ники открывает рот, чтобы сказать я понимаю или что-то такое, но выходит лишь прости. «Ничего. Сейчас все хорошо», — смеются они. — «Завтра может уже не хорошо, но для этого у нас есть вы, а у вас — мы». Ники проглатывает ком, начавший формироваться в его горле, потому что эти слова значат, что он больше не один, несмотря на все то время, что он провёл рыдая в своей комнате, думая, что ничего не значит для своих друзей, думая, будут ли о нем вспоминать, если он умрет. У меня есть вы, а у вас — я значит, что, пусть по-отдельности они все и сломаны, но хотя бы свои раны они могу зализывать не в одиночестве. «Ага», — произносит он, видя входящую в кафе Андрею, а за ней — Леона, — «именно так». ++++ Ни Эрик, ни Ники не упоминают, что на Библии на прикроватном столике Ники начала собираться пыль. Но никто из них не упоминает, что Ники знает Библию от корки до корки, части ее — наизусть, после тех времён, когда ему надо было повторять ее четверостишия, пока губы не немели, а сознание не начинало плыть. ++++ Они говорят я тебя люблю настолько легко, что слова будто почти ничего не значат, но они полностью честны друг с другом. Это лишь обнадёживание, постоянное напоминание. Как ты вообще можешь быть настоящим, мне настолько повезло иметь тебя в моей жизни стоят за легкими признаниями в любви. И когда они не говорят этого вслух, рука вокруг талии, легкие, почти незаметные, поцелуи в щеку говорят все за них. Они находят я тебя люблю в одном лишь существовании. ++++ Они вновь на балконе; Эрик сидит на перилах, его ноги свисают с них в сторону улицы, голова Ники опирается на перила. На улице поздний день, почти вечерний бриз или мягкое солнце делают погоду достаточно приятной. Они ходили в кафе за обедом с друзьями после школы, и Ники нутром чувствовал, что если бы они ели в самом кафе, то их обязательно бы выгнали за огромное количество шума, исходящего от них, когда они вместе. Уличная кошка позволяет им себя погладить, и пожилая женщина этажом ниже, которую Эрик знает половину своей жизни, дала им еще тёплое печенье. Они закончили делать всю домашнюю работу, и все у них хорошо. Но что-то все равно не так. «От тебя у меня появляется желание иметь будущее», — говорит Ники, закрывая глаза и слыша выдох Эрика. — «И это страшно». ++++ В Эрике ощущается постоянство: его прищуренные глаза, смех, мышцы и кожа. Ники чувствует себя слишком эфемерным по сравнению с ним. Эрик — звезда, постоянно горящая и невероятно яркая, неприкосновенная, а Ники — метеор. Которому суждено сгореть скорее, чем солнцу. Которому суждено лишь пролететь мимо. Именно это он сейчас и делает. Пролетает мимо. И потом сгорает до тла. ++++ В очередной выходной они все впятером сидят в библиотеке и «учатся» — но Ники не уверен, считается ли спящая Андреа и Ю, читающие детектив с соседней полки, учебой. Эрик встает, чтобы взять что-то с полок, а потом подходит к библиотекарю, так как не находит книги, которую искал. Ники понимает, что он пойман за наблюдением, когда Леон толкает его в бок с игривой улыбкой. «Вы, ребята, настолько влюблены. Это мило». Ники знает, что он не шутит, но, несмотря на это, поднимает бровь и шепчет, в надежде, что не слишком покраснел: « Ну и когда мы скажем Ю, что они тебе нравятся, чтобы мы могли ходить на двойные свидания?». Леон поднимает бровь в ответ, видя попытку Ники перевести тему насквозь: «Конечно, как скажешь». «О чем говорим?», — интересуется Эрик, кладя книги на стол. «Да так, ни о чем», — говорит Ники, пресекая попытку Леона сказать что-либо по-существу. — «Просто наш дорогой друг Леон безнадежно влюблён в Андрею». «Конечно! Кто же ее не любит», — показывает Леон рукой на Андрею, спящую на столе, положив голову на руки. — «Милейший ребёнок во вселенной. Нужно защищать ее любой ценой». «Она старше, чем ты, ребёнок», — вставляют Ю, изо всех сил сдерживая улыбку. «Неважная деталь, которую можно легко опустить. Там лишь пара месяцев». Ники быстро переводит взгляд на Эрика, когда Ю и Леон начинают бурно обсуждать Андрею, но так же быстро отводит глаза, потому что Эрика лишь развлекает эта перепалка, а уши и щеки Ники стремительно краснеют, дыхание становится более частым. Он не хочет наблюдать за ними, потому что Ники влюблён в этого парня и признание, принятие этого, возможно, сделает все еще хуже. ++++ Эрик напоминает ему о том, какие чувства должны ассоциироваться с домом. Безопасность, принятие, понимание. Дом в Америке состоял из двух людей, ядовитых молитв и токсичного чувства вины, ожиданий, впивавшихся в кожу как когти, и борьбы, всегда оканчивавшейся однотипной тишиной поражения. Люди находят дом в местах, он находит дом в людях, и Ники боится, что будет, когда они его покинут. Он ожидает ощущения пустоты, отсутствие сердца и сознания. Ники не хочет позволить себе этого. Этого — улыбок, прикосновений и заверений, того, чего, как он думал, не достоин. Он всегда был эгоистичным. Эгоистичный мальчик, хочет чего-то, что он не заслуживает. Он смотрит, как Эрик общается со своими друзьями: группа измученных людей подходящих друг другу, как пазлы из разных наборов. Они не подходят идеально, а даже если и так, то картинку они не складывают. Но он позволяет себе иметь это, он всегда был настолько вот жадным. ++++ Эрик каким-то образом становится частым гостем постели Ники, а Ники — в его. Родители Эрика изо всех сил старались делать вид, что ничего не знают, но позже Эрик возвращается в комнату с явным выражением боли на лице, бутылкой смазки и коробочкой презервативов в руке. И Ники смеется до боли в животе и слез на глазах. Они все сохраняют в нижнем ящике прикроватной тумбочки Эрика, пусть ничего никогда и не происходит, и они оба довольны этим. ++++ «Ты думаешь, я действительно влюблён в тебя?», — спрашивает Ники шепотом, уткнувшись в шею Эрика. Эрик хмыкает и поворачивается лицом к Ники: «Почему ты спрашиваешь?». «Не знаю», — честно признаётся Ники. — «Мне кажется, я использую тебя как опору? Теория Привязанности? Не очень честно по отношению к тебе вроде…». «Возможно?». «Я серьезно, Эрик», — хмурится Ники. — « Что ты будешь чувствовать, если твой возлюбленный прямым текстом скажет: ой, вот я на самом-то деле тебя не люблю — я просто хватался за тебя, потому что я сломан, а с тобой мне кажется, что все хорошо». «Я считаю, что мой возлюбленный только что именно это и сказал: другими словами, но с тем же посылом», — говорит Эрик, и Ники слышит улыбку в его голосе. — «И я не особо волнуюсь». «Почему?» «Потому что у всех нас примерно одинаковые страхи, дорогой», — Эрик кладёт руку Ники на талию и притягивает ближе к себе. — «Мы все эгоисты, потому что хотим оставить кого-то в своей жизни. Я хочу, чтобы ты остался. Я хочу, чтобы ты понял, что многого стоишь. До тех пор, пока ты согласен, причина мне не важна». Ники сжимает кофту Эрика сильнее и шепчет: «Честно, ты говоришь как герой одной из тех сопливых романтических книг, которые сейчас нравятся твоему отцу. Не могу сказать, что у нас с ним похожие вкусы». «У меня в запасе есть еще одна ужасная строчка, которая сможет тебя убедить», — смеется Эрик, совершенно не поддавшись комментарию Ники. «Ну и?» «Ничего страшного, если ты меня пока не любишь», — отвечает Эрик низким голосом, легко и почти незаметно целуя Ники в губы. — «В этом случае, мне нужно будет просто сильнее постараться, чтобы ты таки влюбился». «Ты только что убедил меня ненавидеть это». ++++ Иногда Андреа дарит им цветы. Красивые. Которые она собрала из своих комнатных растений. Она ставит в вазу те, что уже начали увядать. И когда Ники спрашивает ее о них, она говорит ты не думаешь, что в этом есть что-то поэтичное? Они проживают всю жизнь в ожидании цветения, а когда они наконец расцветают, вся остальная жизнь — уже угасание. Это как-то печально, говорит Ники. В этом вся я. И ты. И она смеется. Думай так. Они достигли своей цели; они прошли через многое прежде чем достичь лучшего момента своей жизни. Может, смерть — это облегчение. Или, может, это всего лишь возвращение в начало цикла. Может, они наконец счастливы. Она пожимает плечами. Я не знаю. Откуда мне знать. Ники вновь смотрит на увядающие цветы в вазе, с их угасающими тонами. Как они становятся лишь тенью того, чем были раньше, чем могли бы быть. Он поворачивается к Андрее, со словами на губах, но она уже почти ушла в кухню наполнить их пустые чашки чаем. ++++ «Знаешь, я никогда раньше не был на море», — внезапно произносит Эрик, поднимая глаза от книги, которую читает. «Хм?», — Ники не перестаёт писать в своей тетради. «Bärchen», — зовёт Эрик, кладёт книгу в сторону и начинает вторгаться в личное пространство Ники, — «Engel? Liebling? Schatz?» «Прекрати», — Ники отталкивает лицо Эрика от себя. — «Ты имеешь в виду, что никогда не был на пляже в Америке? Я запомню». Эрик хватает его руку: «Съезди со мной?» «Ты не особо тонко намекаешь, да?», — спрашивает Ники, пытаясь не засмеяться. Это у него не получается, потому что Эрик решает начать его щекотать. Это настолько по-детски, что Ники смеется до боли в животе и горле. ++++ Когда-нибудь, многие годы спустя, Эрик от него уйдёт. Ники проснётся в пустой постели и пустой квартире. И от их жизни вместе останутся лишь фотографии в аккуратных рамках на полке или камине. Возможно уйдёт именно Ники. Посреди ночи, настолько легкими шагами, что никто больше никогда его не найдёт. Лунный свет и тени скроют его, и он исчезнет, словно сон, никогда не бывший реальностью. Может они оба сны. Может ничего из этого не должно быть правдой. ++++ Ники смотрит на свое отражение в зеркале ванной комнаты. Он думает, что зеркало уже должно было бы запотеть, но он стоит не в душе уже 10 минут, с тех пор как оттуда вышел. Так что зеркало уже начинает приходить к своему изначальному виду. Он стоит в ванной уже слишком долго — капли воды на его теле уже высохли, плитка под его ногами отдаёт холодом. Он отводит глаза от своего отражения и одевается, чтобы не начать трястись от холода. Он сушит волосы полотенцем, потом уходит и больше не смотрит в зеркало. ++++ Каким-то образом они никогда не ссорятся. И Ники очень сильно кажется, что Эрик очень старался, чтобы между ними не было никаких конфликтов. Эрик слишком понимающий — и, пусть Ники и безмерно благодарен за это, в нем есть немного злости и разочарования, он волнуется за Эрика и его механизмы решения проблем. Эрик редко говорит о своих чувствах так, как это делает Ники. Количество контроля над собой в нем вызывает уважение, но и волнение вместе с этим. Ники не верит в магическое излечение. Пусть ветки и листочки растут очень точными узорами, они все равно берут корни из одной почвы. И именно таким Ники и находит Эрика: в уязвимом состоянии, брови нахмурены, рука на лбу, очки забыты рядом с его локтем. Он быстро дышит, его спина поднимается и опускается, и Ники физически чувствует тревожность, исходящую от него. В мире много вещей, которые Ники делает плохо, и успокаивать кого-то с панической атакой — одна из них. Он никогда не знает как успокоится сам. Что там до других. Но он все равно встаёт на колени рядом с Эриком и берет его руку. Эрик, на удивление, позволяет. И это странно, потому что Ники не нравится, когда его трогают во время панических атак. Он кладёт руку Эрика себе на грудь и глубоко дышит. Настолько, насколько сам может, конечно. Его дыхание стало намного менее глубоким с тех пор, как ему постоянно приходится носить на груди невыносимый груз. Вход, выход. Медленно, нерешительно. Ники всегда был тем, у кого постоянно случались неконтролируемые панические атаки. И видя Эрика таким — пусть тот и упоминал, что иногда с ним тоже это случается, когда все становится слишком — его сердце немного разбивается. Будто он видит себя в ком-то другом, и думает, какого другим, когда у него самого одна из таких атак. Вина появляется у него в горле и поднимается выше и выше. Он пытается все это сглотнуть. Сейчас не о нем. Сейчас о Эрике. Он продолжает дышать настолько спокойно, насколько может, то, что никогда не делает сам, так как ему это не помогает. Он почти уверен, что может слышать неровное и быстрое биение сердца своей рукой. Именно таким он слышит свое сердце большую часть времени. К его удивлению, дыхание Эрика начинает замедляться, чем дольше он имитирует дыхание Ники. «Спасибо», — шепчет Эрик, и в середине слова его голос ломается. «Все хорошо», — говорит Ники и думает, сколько же действительно времени Эрик сидел в таком состоянии, а он этого не замечал. Думает, сколько ночей он не спал, волнуясь по поводу всего, что есть, было и будет. Думает, сколько ночей Эрику приходилось физически выматывать себя, чтобы просто уснуть. Но Эрик притягивает к себе и обнимает его, и сейчас лишь это имеет значение. «Останься», — произносит он, его голос заглушён шеей Ники. — «Пожалуйста». «Я и не планировал уходить», — медленно отвечает Ники, и, во всех смыслах, он говорит это абсолютно серьезно. ++++ Ники сказал бы, что губы Эрика на вкус словно молитва, что-то святое, но Бог не-родителей — ненастоящий Бог, и он не видит смысла молиться пустому понятию, когда его спасение — настоящий человек. ++++ «Я люблю тебя», — говорит Эрик на идеально правильном английском, несмотря на то, что время уже позднее, и они прижаты друг к другу под одеялом. Он мягкий, его глаза прекрасны. Они лежат лицом друг к другу в кровати. Ники считает, что никогда не привыкнет к таким взглядам от других, никогда не привыкнет к мягким, но решительным прикосновениям, никогда не привыкнет к чувству, когда тебя кто-то любит. И он хочет извиниться, хочет сказать Эрику, что ему жаль, что его любимый человек — полный беспорядок и хаос, хочет сказать, что он мог влюбиться в кого-то по-лучше, но: «Я тоже тебя люблю», — говорит он вслух, притягивая руку Эрика к себе для поцелуя. — «Спасибо, что любишь меня». Эрик улыбается, и это самое лучшее, что Ники видел в своей жизни. ++++ Выпускной проходит незаметно, тихо и спокойно, как и предшествующие ему экзамены. Он начинается с широких улыбок и своих внутренних шуток, и оканчивается улыбками со слезами на глазах и еще небольшим количеством внутренних шуток. Достижения озвучены, дипломы выданы. Обещания даны, пустые и те, которые будут сдержаны. Ники не перестаёт плакать с начала церемонии, но в этот раз он подготовлен: в его руках коробка салфеток. Андреа забирает ее, когда Эрик кладёт руку Ники на талию и притягивает к себе для фотографии. «Ники, я так тобой горжусь», — Эрик не отпускает его даже после того, как фотография была сделана. — «Я рад, что ты здесь, вместе с нами». Ники с трудом дышит, одновременно с этим обвивая руками Эрика. Но он хватает зад его кофты и мягко смеется: «Ага». Потому что все эти годы Ники не хотел быть здесь, все эти годы он провёл, зная, что до выпускного он не доживет, потому что он совершит самоубийство, все эти годы он провёл со своими демонами в одной комнате — это сейчас он может посмотреть всем этим демонам в глаза и сказать может, я никогда не буду достаточно сильным, чтобы вас прогнать, но сейчас я уже могу смотреть вам в глаза, а не закрывать их и надеяться, что вы исчезнете. Все это время он приучал себя думать, что дальше ничего не будет, потому что в существовании уже нет смысла, но мысли, что каждое утро он может просыпаться рядом с Эриком, рука последнего вокруг его талии, и мысли, что он может свободно смеяться и обниматься со своими друзьями, сейчас достаточно. Достаточно. Эрик разговаривает со своими родителями — они оба отпросились с работы, чтобы увидеть выпуск своего сына и Ники — Ю стоят рядом с Леоном и его родителями, потому что их родители не пришли, но они выглядят невероятно счастливыми от этого, и машут Ники, заметив, что тот за ними наблюдает. Потом Ники видит в толпе Андрею и хочет подойти и забрать свои салфетки у нее, но она разговаривает с кем-то из учителей, и он решает, что это может подождать. Пальцы Эрика лишь слегка переплетены с Ники, будто дают ему шанс отстраниться и уйти, если тот захочет. Но он не хочет, и знает, что не захочет никогда. Это, конечно, не их «долго и счастливо». Ники по-прежнему не может контролировать постоянное чувство вины в своём животе, не может контролировать свои мысли и чувства. Они с Эриком будут ссориться, как и со своими друзьями, с его родителями и кузенами, которых Ники пока что не встретил. Он будет сожалеть о том, что произошло, что произойдёт. У него будут рецидивы, будут ещё панические атаки и нервные срывы. Его первой реакцией на вещи по-прежнему будет я хочу умереть. Но однажды у него не было даже мысли о будущем. А сейчас он думает в будущем времени. ++++ Они прощаются со своими друзьями, невысказанные обещания застывают у них на губах, и оставшаяся часть их группы уходит в противоположенном направлении. Ники прекрасно осознаёт ту тяжелую тишину, окружающую их по пути домой, но он не открывает рта, составляя, придумывая и меняя местами предложения, которые он мог бы сказать, и все возможные сценарии развития событий после. Логически он понимает, что они будут вместе после выпускного, но боль, которая досталась ему от людей, покинувших его, потому что он — это он, все равно подступает к его горлу. Ники и Эрик успешно возвращаются домой без единого упоминания того, как скоро они сами должны будут попрощаться, того, что Ники скоро сядет на самолёт до США и оставит Эрика и всю жизнь в Германии позади. Возможно потому, что ни один из них не хочет позволить другому уйти, а может потому, что ни один из них не умеет прощаться. Ники скоро его покинет. Это случится через несколько дней, и Эрик практически видит это на горизонте, слышит шаги за углом. Они с самого начала знали, что все это — жизнь, которую они сделали себе — временно, словно фейерверк или распускающиеся цветы. Это был длинный сон, туманный и полный вещей, которые они не запомнят, и волшебство скоро закончится. Они проснутся, и Эрик будет один в постели, в которой он просыпался годами, а Ники будет протягивать руку кому-то, кого не будет рядом, чтобы держать ее. Эрик напоминает себе, что надо об этом поговорить перед сном, но в последнюю секунду он передумывает, восхищаясь тем, насколько спокойным выглядит Ники, когда что-то такое скоро произойдёт. Хотя, скорее всего, он волнуется гораздо больше, чем показывает, и именно на него все это повлияет сильнее всего. Вместо этого, он прикасается губами к шее Ники, все также его целует, все также его любит. Беззвучные разговоры всегда начинаются и заканчиваются рукой Эрика, касающейся спины Ники, когда они засыпают, и когда они просыпаются. Лишь на четвёртое утро Ники поворачивается к нему, а не остаётся в их привычном положении для объятий (он — маленькая ложка), и выдыхает около шеи Эрика, медленно выходя из объятий. «Что такое?», — сонно интересуется Эрик, приподнимаясь на локтях. «Ты», — говорит Ники, садясь на кровати со своим дневником в руках. — «Ты идиот. Хотя из нас двоих, я всегда считал, что я идиот». «Что?», — спрашивает Эрик, теперь действительно запутавшись. Ники игнорирует его и пролистывает несколько страниц, пока Эрик устраивается поудобнее, полностью садится на кровати. Он не долго ищет, и… «Оу» На листах картона написано полное имя Ники, номер полета, его время и дата. Но это не важно, когда Эрик осознаёт, что Ники ему показывает. Это обратные билеты. ++++ Эрик ждёт его в аэропорту, когда Ники выходит. Времени больше не существует, его вообще никогда не существовало. Ничего не изменилось, но что-то сдвинулось, что-то вроде déjà vu, но невыносимо далекое от этого. Эрик машет ему, и Ники видит плакат в его руках. На нем написано Ники и смешно нарисовано сердечко. Это так сентиментально, но глаза Ники все равно наполняются слезами, и он начинает бежать, забывая про все свои планы выглядеть спокойно. Эрик смеется, когда он врезается в него, обвивает руками Ники, притягивая его близко к себе, но пытаясь при этом не упасть. Я люблю тебя, не говорит ни один из них. «Давай», — Эрик похлопывает Ники по спине. — «Пойдём домой. Папа и мама нас ждут». Ники отпускает его, немного ошеломлённо. Все выглядит немного слишком невероятным, пусть у него и было больше года на принятие того, что сейчас это его жизнь. Дом. И ему нравится как это звучит. Ему нравится звучание «дома» и все позитивные значения этого слова и ни одно негативное. Ему нравится звучание «дома», состоящего из мягких одеял, которые он даже не сложил перед отъездом, нескольких кружек, купленных им родителями Эрика, увядающих цветов на его столе. Ему нравится звучание «дома», потому что дом принадлежит человеку, напоминающего ему бурю и затишье перед ней. Эрик берет чемодан Ники, а Ники берет руку Эрика в свою. «Я бы хотел съездить с тобой на море однажды», — говорит Ники, не смотря на Эрика, потому что рука Эрика тёплая рядом с его рукой, и этого достаточно, чтобы напомнить ему о его существовании. Вместо этого, он смотрит на выход, делает несколько шагов вперёд и ярко улыбается: «Думаю, тебе понравится».