В голове совсем незнакомые мне мысли

Дик Сэнд знал все это, но хладнокровие ни на мгновение не покидало его. Он заранее учел все возможные последствия своей попытки. Бездействовать дальше было опасно: воздух внутри конуса был уже настолько испорчен, что путешественникам стало трудно дышать, а свободное пространство все уменьшалось. Лучший инструмент, который Дик Сэнд мог выбрать, чтобы просверлить отверстие в стене, был ружейный шомпол с винтовой нарезкой для извлечения пули на конце. При быстром вращении он вгрызался в глину, как бурав. Диаметр отверстия получался, правда, не больше диаметра шомпола, но этого было достаточно. Воздух мог проникнуть и через такую узкую дырочку. Геркулес, подняв фонарь, светил Дику Сэнду. В запасе было еще несколько свечей, и можно было не бояться, что они окажутся в темноте. Через минуту шомпол прошел стену насквозь. Тотчас же послышался глухой шум, похожий на звук, с каким пузырьки воздуха пробиваются сквозь толщу жидкости. Воздух вырывался из конуса, а вода быстро прибывала и остановилась на уровне проделанного отверстия. Значит, его просверлили слишком низко, и оно вышло наружу под водой… – Придется повторить! – хладнокровно сказал Дик Сэнд, поспешно заткнув отверстие комком глины. Подъем воды прекратился, но уровень ее успел повыситься примерно на восемь дюймов. Дыхание становилось затрудненным, так как кислорода в воздухе осталось мало. Пламя в фонаре стало красным и постепенно тускнело. Дик Сэнд принялся сверлить тем же способом второе отверстие, на фут выше первого. Если и эта попытка окончится неудачей, вода внутри конуса поднимется еще выше… Но надо было рискнуть! В то время как Дик Сэнд буравил стену в новом месте, послышался крик кузена Бенедикта: – Так вот оно что! Теперь все понятно! Геркулес направил луч света на кузена Бенедикта. Лицо энтомолога выражало глубокое удовлетворение. – Да, да… Понятно, почему эти умные насекомые покинули свое жилище! – говорил кузен Бенедикт. – Они предчувствовали наводнение! О, это инстинкт, это инстинкт, друзья мои! Термиты хитрее нас! Гораздо хитрее! И, высказав таким образом свое отношение к событиям, кузен Бенедикт умолк. В это мгновение Дик Сэнд, просверлив скважину в стене, потянул шомпол к себе. Снова послышалось то же бульканье. Вода поднялась еще на один фут. Значит, и это отверстие оказалось ниже уровня разлива! Положение было поистине ужасным. Миссис Уэлдон, к ногам которой уже подступила вода, взяла на руки сына. Все задыхались в тесном пространстве, у всех шумело в ушах. Фонарь почти не давал света. – Неужели весь конус находится под водой? – одновременно прошептали Дик Сэнд и Мэделин, не услышав друг друга. Чтобы выяснить это, нужно было просверлить третью скважину – в самой верхушке конуса. Но если эта последняя попытка окажется такой же неудачной, как две предыдущие, путешественникам грозила немедленная гибель. Остаток воздуха вырвется наружу, и вода заполнит весь конус. – Миссис Уэлдон, – сказал Дик, – вы знаете, в каком мы положении. Если мы будем медлить, пригодный для дыхания воздух кончится. Если же и последняя попытка окажется неудачей, вода затопит весь конус. Спастись мы можем только в том случае, если верхушка конуса выступает из воды. Надо рискнуть… Согласны ли вы? – Я согласна, Дик, – ответила миссис Уэлдон. В эту минуту огонь в фонаре погас от недостатка кислорода. Миссис Уэлдон и ее спутники оказались погруженными в полнейший мрак. Дик Сэнд взобрался на плечи Геркулеса, который уцепился за одну из боковых перегородок. Только голова гиганта выступала из воды. Миссис Уэлдон, Джек, Мэделин, кузен Бенедикт и Нэн забились в верхние ярусы термитника. Дик Сэнд наметил место, и шомпол начал быстро погружаться в глину. Здесь стенка была толще и тверже, и сверлить ее было труднее. Дик продолжал работать с лихорадочной быстротой. Он был охвачен ужасной тревогой, ибо сквозь узкую скважину через несколько мгновений в конус ворвется либо свежий воздух и с ним жизнь, либо вода и с ней смерть! Вдруг послышался пронзительный свист. Сжатый воздух с силой вырвался наружу… но сквозь отверстие блеснул свет. Вода внутри конуса поднялась еще на восемь дюймов и остановилась на этом уровне, так что Дику Сэнду не пришлось затыкать дыру. Очевидно, уровни воды снаружи и внутри термитника сравнялись. Итак, верхушка конуса поднималась над водой. Миссис Уэлдон и ее спутники были спасены! В термитнике раздалось радостное «ура», среди которого громовыми раскатами звучал мощный бас Геркулеса, и тотчас же были пущены в ход ножи. Пролом в верхушке конуса постепенно расширился, пропуская свежий воздух и первые лучи восходящего солнца. А едва с конуса собьют верхушку, легко будет вскарабкаться на стену и тогда уже решить, как добраться до ближайшего холма, недосягаемого для наводнения. Дик первым высунул голову наружу… Из груди его вырвался крик. И тут же раздался свист, хорошо знакомый путешественникам по Африке, а особенно Мэделин – свист летящей стрелы. Дик Сэнд успел разглядеть в ста шагах от поселения термитов лагерь туземцев, а в десяти шагах от конуса, на затопленной равнине, длинные пироги, в которых сидели туземные воины. С одной из этих лодок и пустили целую тучу стрел, когда голова Дика появилась над верхушкой конуса. В двух словах Дик Сэнд рассказал все это своим товарищам. Схватив ружья, Дик, Геркулес, Актеон и Бат высунулись из отверстия и открыли огонь по этой лодке. Несколько туземцев упали. Дикие вопли и беспорядочная стрельба из ружей были ответом на залп наших путников. Но что могли сделать Дик Сэнд и его товарищи против сотни воинов, окруживших их со всех сторон? Термитник был взят приступом. Миссис Уэлдон, ее сына, кузена Бенедикта схватили и бросили в одну из пирог. Они не успели даже попрощаться, не успели пожать в последний раз руки друзьям, с которыми их разлучили. Несомненно, африканцы действовали согласно заранее полученным распоряжениям. Первая пирога увезла миссис Уэлдон, маленького Джека и кузена Бенедикта, и Дик Сэнд видел, как они исчезли среди туземных хижин. Самого Дика, Мэделин, Нэн, старика Тома, Геркулеса, Бата, Актеона и Остина бросили во вторую пирогу, которая поплыла в другую сторону. В этой пироге сидели двадцать воинов, а вслед за ней плыли еще пять больших пирог. Сопротивление было бессмысленно, но все-таки Дик Сэнд и его товарищи пытались бороться. Они ранили нескольких африканских солдат. Но для того чтобы усмирить их один из туземцев взял Мэдди за волосы, немного оттянув назад и приставил лезвие к её горлу. В тот момент все сразу же перестали сопротивляться. Переезд длился всего несколько минут. Однако в тот момент, когда пирога причаливала, Геркулес могучим прыжком выскочил на берег. Двое туземцев бросились к нему, но великан взмахнул своим ружьем, как палицей, и оба преследователя упали с проломленными черепами. Через минуту, счастливо избежав града пуль, Геркулес скрылся в лесу, как раз когда туземцы, перетащив Дика Сэнда и его спутников на берег, заковывали их в цепи, как рабов! После наводнения, превратившего в озеро равнину, где находилось поселение термитов, вид местности изменился до неузнаваемости. Лишь конусообразные верхушки двух десятков термитников поднимались над поверхностью воды в этом своеобразном пруду. Ливень вызвал стремительный подъем уровня воды во всех притоках Кванзы, и ночью река вышла из берегов. Кванза, одна из крупных рек Анголы, впадает в Атлантический океан в ста милях от места крушения «Пилигрима». Кванзе самой природой предназначено стать внутренним водным путем в этой части португальской колонии. Пароходы уже поднимаются по ее нижнему течению, и не пройдет и десяти лет, как они поплывут к ее верховью. Таким образом, Дик Сэнд поступил вполне правильно, когда искал на севере судоходную реку. Ручеек, вдоль которого он вел свой отряд, впадал прямо в Кванзу. Если бы не внезапное нападение, которого Дик Сэнд не мог предвидеть, он нашел бы реку в расстоянии одной мили от поселка термитов. Маленький отряд погрузился бы на плот, который нетрудно было соорудить, и благополучно добрался бы до португальских поселений в низовьях Кванзы. Туда часто заходят пароходы, и там путешественники были бы в полной безопасности. Но судьба распорядилась иначе. Замеченный Диком лагерь туземцев был разбит на холме по соседству с тем термитником, который оказался для путников роковой западней. На вершине холма росла огромная смоковница, под раскидистыми ветвями которой свободно могло бы уместиться пятьсот человек. Под сенью смоковницы, как в укромном убежище, только что расположился на отдых целый невольничий караван. Агенты работорговца Алвиша гнали несчастных, оторванных от родных селений невольников в Казонде, на главный рынок черного товара. Оттуда рабов по мере надобности отправляли в бараки на западном побережье или же в Ньянгве, в область Больших озер. Из Ньянгве они следовали в Верхний Египет или на рынки Занзибара. В лагере Дик Сэнд и его спутники тотчас превратились в рабов. Пусть Дика и Мэделин не разлучили, видимо по приказу, но Тома и его товарищей негров отделили от них. Со стариком Томом, с его сыном, с Остином, с Актеоном и бедняжкой Нэн, хотя они и не были африканцами, стали обращаться так же, как с туземными невольниками. Новых пленников, несмотря на их отчаянное сопротивление, обезоружили, разбили на пары и каждой паре надели на шею длинную, в шесть футов, палку с развилками на концах, замыкавшихся железной скобой. Таким образом, невольники вынуждены были идти гуськом, не отклоняясь ни на шаг ни вправо, ни влево. Помимо этой рогатины, их сковывали попарно тяжелой цепью, опоясывавшей их бедра. У них оставались свободными руки – но только для переноски тяжестей и ноги – но только для ходьбы, а не для побега. И в таком положении они должны были брести под палящим солнцем целые сотни миль, подстегиваемые кнутом надсмотрщика – хавильдара. Рассеянные по всей длине каравана, обессиленные только что выдержанной борьбой, Дик и его товарищи не сделали больше ни одного движения. Отчего им не удалось убежать, как Геркулесу? Но на что мог надеяться беглец? При всей его могучей силе чего мог ожидать он в этой ужасной стране, где против него были и голод, и дикие звери, и туземцы? Быть может, скоро он будет завидовать своим товарищам, попавшим в неволю! А между тем пленникам не приходилось рассчитывать ни на какое снисхождение со стороны начальников каравана. Эти последние – арабы и португальцы – говорили между собой на непонятном для пленников языке, а с невольниками объяснялись только угрожающими жестами и окриками. Дика Сэнда и Мэделин не заковали в цепи. Они были белыми, и работорговцы, видимо, не решались обращаться с ними как с остальными. Их обезоружили, но цепей не надели, зато один из надсмотрщиков не спускал с них глаз. Дик все время оглядывал лагерь, ожидая, что сейчас покажутся Негоро или Гаррис. Они не появлялись. Караван, расположившийся на отдых под гигантской смоковницей, насчитывал в своем составе не менее восьмисот человек – около пятисот невольников обоего пола, двести солдат-туземцев и около сотни носильщиков, надсмотрщиков и агентов работорговца. Надсмотрщики были набраны из арабов и португальцев. Трудно представить себе, как жестоко эти люди обращались с невольниками. Они избивали их по всякому поводу, а тех, кто падал от истощения, приканчивали ударом ножа или пулей, так как их уже нельзя было продать. Зверская жестокость помогала удерживать невольников в повиновении, но в результате такого обращения караван терял по пути не меньше половины рабов: некоторым удавалось бежать, а остальные устилали своими костями караванные пути из внутренних областей Африки к берегу океана. Нетрудно понять, что агенты-европейцы были подонками, выброшенными из своей страны, преступниками, беглыми каторжниками или бывшими владельцами невольничьих кораблей, ускользнувшими от виселицы. К такому человеческому отребью принадлежали и Негоро с Гаррисом. Они служили у одного из крупнейших работорговцев Центральной Африки, Жозе-Антониу Алвиша, хорошо известного всем мелким торговцам «черным товаром»; лейтенант Камерон сообщил о нем любопытные сведения. Солдат для охраны невольников работорговцы вербовали большею частью среди туземцев. Но охота на людей не являлась монополией работорговцев. Негритянские царьки тоже устраивали кровавые набеги на своих соседей и с той же целью: побежденных – мужчин, женщин и детей – победители превращали в рабов и продавали работорговцам за несколько ярдов коленкора, за порох, за ружья, за розовые или красные бусы, а в голодные годы, как говорит Ливингстон, нередко даже за горсть маиса. Среди пятисот невольников каравана Алвиша было очень мало пожилых людей. Дело в том, что после набега всех пленников старше сорока лет беспощадно убивали на развалинах горящего селения или вешали на окрестных деревьях. На рынок отправляли только молодых, здоровых невольников, невольниц и детей. Не больше десятой части побежденных оставалось в живых после таких кровавых побоищ. Этим объясняется, почему так страшно обезлюдела Экваториальная Африка, где обширные области обращены в пустыню. Нагота всех этих детей и взрослых была едва прикрыта лоскутами жесткой материи, которую делают из коры некоторых деревьев и называют в этих краях «мбузу». Можно ли представить себе что-либо более ужасное, чем это человеческое стадо: женщины в язвах от бича хавильдаров, измученные, истощенные дети с окровавленными ногами, которых матери старались нести на руках, несмотря на свою тяжелую ношу, молодые люди, связанные рогатинами, более мучительными, чем кандалы каторжников! Вид этих несчастных, еле живых людей с неслышным голосом, этих «скелетов из черного дерева», как сказал о них Ливингстон, мог бы разжалобить даже дикого зверя. Но все эти несчастья нисколько не трогали надсмотрщиков – арабов и португальцев, которые, по словам Камерона, были еще более жестоки, чем арабы. Само собой разумеется, что за пленниками был установлен строжайший надзор как во время похода, так и на стоянках. Дик Сэнд сейчас же понял, что о побеге нечего и думать. Но как же тогда найти миссис Уэлдон? Никаких сомнений не могло быть: и ее, и ее сына захватил Негоро. Португалец постарался разлучить ее с остальными ее спутниками. Зачем это ему понадобилось, Дик Сэнд не понимал. Но что тут чувствуется рука Негоро, сомневаться было невозможно, и сердце Дика обливалось кровью при мысли об опасностях, угрожающих миссис Уэлдон. «Ах! – повторил он. – Подумать только, что я мог пристрелить и того и другого негодяя и не сделал этого!» К нему снова и снова возвращались мучительные мысли. От каких страшных несчастий избавила бы их смерть, заслуженная смерть Гарриса и Негоро! От каких тяжких горестей избавила бы она по крайней мере тех, с кем эти торговцы человеческим мясом обращаются как с рабами! Он ясно представил себе весь ужас положения миссис Уэлдон и маленького Джека. Ни мать, ни сын не могли рассчитывать на помощь кузена Бенедикта. Хорошо еще, если он сумеет позаботиться хоть о самом себе. Несомненно, их всех троих уже увлекли в какой-нибудь глухой угол Анголы. Но кто понесет в дороге больного мальчика? «Его мать, – говорил себе Дик. – Да, его мать! Для него она найдет силы. Она сделает то же, что делают несчастные рабыни! И, как они, она упадет на дороге. Ах, если бы Господь дал мне очутиться лицом к лицу с этими палачами…» Но он сам был пленником. Он был одной из голов этого стада, которое надсмотрщики гнали в глубь Африки. По крайней мере, Мэделин была рядом с ним и Дик знал как она. Пока девушка была возле него, Сэнд знал, что ничего ужасного с ней не случится. Нет, он просто не мог позволить чтобы с ней что-то случилось, чего бы ему это не стоило. Но он не знал, ведут ли Негоро и Гаррис сами ту партию невольников, в которую попали их жертвы. Здесь уже нет Динго, некому отыскать след Негоро и поднять тревогу при его приближении. Только один Геркулес мог еще прийти на помощь несчастной миссис Уэлдон. Но разве можно надеяться на такое чудо? И все же Дик цеплялся за эту надежду. Он повторял себе, что Геркулес на свободе. В его преданности можно было не сомневаться. Ради миссис Уэлдон Геркулес сделает все, что только в человеческих силах. Да, либо Геркулес постарается идти за ними и дать о себе знать, либо, если он потерял их следы, он попытается объединить свои силы с Диком и Мэдди, – может быть, похитить их или освободить силой. Во время ночного отдыха, замешавшись в толпу невольников, такой же черный, как они, не сможет ли он обмануть бдительность солдат, добраться до Дика с Мэделин, сломать их оковы, увлечь их в лес? А тогда втроем, свободные, чего только не сделают они для освобождения миссис Уэлдон! Река дает им возможность спуститься к побережью, и Дик Сэнд, лучше зная теперь все трудности, стоящие на пути к спасению, успешнее осуществит свой план, так не вовремя расстроенный нападением туземцев. Юный моряк переходил от отчаяния к надежде. Но благодаря своей энергичной натуре он не поддавался унынию и готов был воспользоваться малейшей возможностью, которая могла ему представиться. Но вот Мэделин была совсем не такая как Дик. Казалось, она уже совсем потеряла надежду на спасение. Дик Сэнд давно заметил, когда девушка не может одолеть грусть скорбь или что-то тому подобное, её глаза становятся будто бы стеклянными. Как у куклы, бесчувственными и равнодушными, они не выражающими никаких эмоций. Сейчас Мэделин просто уставилась в одну дальнюю точку и смотрела на неё не отводя взгляда. Дику показалось, что Мэделин смирилась с тем, что это конец, полный крах. Но где-то в глубине души он знал, что Мэдди никогда бы не посмела вот так просто сдаться. Прежде всего следовало узнать, к какому из рынков ведут агенты свой караван. Возможно, конечным пунктом маршрута была одна из факторий Анголы, до которой оставалось всего несколько дневных переходов. Но если караван шел во внутренние области Экваториальной Африки, то впереди лежали еще сотни и сотни миль пути. Главный невольничий рынок находился в Ньянгве, в области маньемов, на меридиане, который делит Африканский континент почти пополам, в стране Больших озер, по которой путешествовал тогда Ливингстон. Но от лагеря на берегу Кванзы до Ньянгве было очень далеко – путь должен был длиться много месяцев. Это заботило Дика больше всего: ведь из Ньянгве не стоило даже пытаться бежать. Если бы миссис Уэлдон, Дику, Мэделин, Геркулесу и прочим неграм даже и посчастливилось вырваться из плена, насколько трудным, чтобы не сказать – невозможным было бы возвращение к океану по этому длинному пути, полному опасности! Но скоро у Дика Сэнда появились все основания полагать, что караван должен скоро прибыть на место. Даже не понимая языка, на котором говорили между собой начальники каравана – то была смесь арабского с каким-то из африканских наречий, – он все же заметил, что они часто произносят название одного из важнейших невольничьих рынков этих мест. Название это было «Казонде», и Дик знал, что Казонде – центр работорговли в Анголе. Это, естественно, навело его на мысль, что именно там решится участь всех пленников – они попадут в руки местного царька или же в руки какого-нибудь богатого работорговца. Дик Сэнд, прилежно изучавший географию, знал все, что было известно о Казонде. Расстояние от Сан-Паулу-ди-Луанда до этого города не превышает четырехсот миль, и, следовательно, от лагеря на Кванзе до невольничьего рынка было не больше двухсот пятидесяти миль. Дик высчитал это приблизительно, приняв за основу переход, совершенный его маленьким отрядом под водительством Гарриса. В обычных условиях такой путь можно пройти за десять – двенадцать дней. Но так как караван уже был обессилен пройденной дальней дорогой, Дик удвоил это время и решил, что на переход от Кванзы до Казонде потребуется не менее трех недель. Ему очень хотелось поделиться своими догадками со старым Томом и его товарищами. С Мэдди он уже успел переговорить об этом, она лишь посмотрела на Дика и кивнула головой. Для негров было бы некоторым утешением узнать, что их не уведут в дебри Экваториальной Африки, в те страшные края, откуда нет никакой надежды выбраться. Достаточно было бы бросить им мимоходом несколько слов, чтобы сообщить им то, чего они не знают. Но удастся ли это сделать? Том и Бат – случай соединил отца с сыном, – Актеон и Остин, скованные попарно, находились в правом конце лагеря. За ними наблюдали хавильдар и дюжина солдат. Дик, который мог свободно передвигаться, решил постепенно сократить расстояние в пятьдесят шагов, отделявшее его от группы невольников, включавшей и его товарищей. Мэделин с удивлением посмотрела на него, её глаза уже выражали удивление и непонимание. Когда Дик посмотрел на девушку, она задала ему беззвучный вопрос: "Что ты делаешь?", на что Сэнд лишь приложил указательный палец к губам, приказывая не подавать виду, на что Мэдди сложила руки на груди. Он стал осторожно приближаться к неграм. Вероятно, старый Том угадал намерение Дика, – он что-то шепнул своим товарищам, и те стали внимательно следить за Диком. Они не двигались, но готовы были смотреть и слушать. Вскоре Дик с небрежным видом прошел половину расстояния. Теперь он мог бы уже крикнуть Тому название города, куда направляется караван, и сказать, сколько приблизительно может продлиться дорога. Но было бы еще лучше сообщить ему более подробные сведения и условиться, как им держать себя во время пути. Поэтому он продолжал двигаться вперед. Сердце его исполнилось надежды. Уже лишь несколько шагов отделяло его от желанной цели, как вдруг надсмотрщик, словно вдруг разгадав его замысел, с воплем бросился ему наперерез. Солдаты, прибежавшие на крик надсмотрщика, тотчас же грубо оттолкнули Дика, а Тома и его спутников погнали в противоположный конец лагеря. Вне себя от гнева Дик Сэнд бросился на надсмотрщика. Он попытался выхватить у него из рук ружье и оторвал ствол от ложа. Но человек восемь солдат напали на него и отняли обломок ружья. Разъяренные, они разорвали бы юношу на части, если бы не вмешался один из начальников каравана – высокий араб с жестоким лицом. Это был тот самый Ибн-Хамис. Он произнес несколько непонятных Дику слов, и солдаты послушно удалились, оставив свою жертву. Теперь стало совершенно очевидно, что страже было строго приказано, с одной стороны, не давать Дику общаться с товарищами, а с другой – сохранить ему жизнь. Кто мог отдать такие приказания, кроме Гарриса или Негоро? Мэделин поспешно подошла к Дику и оттащила его за локоть на то же место где они находились прежде. Дик только и успел открыть рот для того чтобы что-то сказать девушке, как она дала ему пощёчину. Не то чтобы сильно, но и не слишком слабо, с умеренной силой. После этого она сказала: – Образумился?! Тебе мозги не отшибло случайно?! Почему ты сказал мне от том, что думаешь, но не сказал, что собираешь сказать это Тому с его товарищами? Я что нахожусь здесь для того чтобы не давать вытворять тебе всякую нелепость? Сначала просвещай меня в свой план, а если я одобрю его, действуй. Ведь, как я поняла, чувство логики у тебя исчезает сразу после того как появляется идея. Понял? Не дождавшись ответа Мэделин немного отошла от юноши, прислонилась спиной к дереву и уставилась в ту самую точку, куда увели их друзей. Дик Сэнд лишь цокнул на быстрый монолог Мэделин и посмотрел на неё укоризненным взглядом. В этот момент – в 9 часов утра 19 апреля – раздался хриплый звук рога и грохот барабанов. Отдых кончился. Через мгновение все – начальники, солдаты, носильщики и невольники – были уже на ногах. Невольники разобрали тюки с поклажей и выстроились в колонну, впереди которой встал надсмотрщик с развернутым ярким знаменем. Раздался сигнал к выступлению. Послышалась негромкая песня. Но пели не победители, а побежденные. И в этой песне звучала подкрепленная наивной верой угроза их палачам, их угнетателям: "Вы гоните меня на побережье, но когда я умру, на мне уже не будет ярма, и тогда я приду и убью вас!" Хотя вчерашняя гроза прошла, небо все еще хмурилось. Было время «мазики» – второго сезона дождей в Экваториальной Африке. Дождям предстояло идти еще две-три недели, особенно по ночам, и для невольничьего каравана это должно было стать дополнительным тяжким испытанием. Ранним пасмурным утром караван покинул берег Кванзы и направился прямо на восток. Пятьдесят солдат шагали впереди, по сотне с обеих сторон колонны, а остальные составляли арьергард. Невольникам было бы трудно бежать, даже если бы они не были скованы. Женщины, дети, мужчины шли вперемешку, а надсмотрщики бичами подгоняли их. Кое-где видны были несчастные матери, которые кормили на ходу грудного младенца, а на свободной руке несли второго ребенка. Другие вели за собой по жесткой колючей траве голых и босых детей. Начальник каравана, жестокий араб Ибн-Хамис, тот самый, который вмешался в столкновение Дика с надсмотрщиком, зорко следил за своим стадом: он прохаживался вдоль колонны, то пропуская ее вперед, то вновь обгоняя. Ибн-Хамиса и его помощников мало занимали страдания пленников, но они не могли не считаться с солдатами, которые добивались увеличения пайка, и с носильщиками, которые требовали более частых остановок. Из-за этого возникали споры, а то и грубая перебранка. Надсмотрщики вымещали свою злобу на несчастных пленниках. Все время раздавались угрозы хавильдаров и вопли невольников, и шедшие в последних рядах ступали по земле, орошенной кровью рабов, идущих впереди. Дику так и не удалось переговорить со своими товарищами, потому что их вели в первых рядах каравана. Они шли гуськом, пара за парой, отделенные друг от друга рогатинами, которые не позволяли им повернуть головы. Бичи надсмотрщиков полосовали их спины так же часто, как спины остальных несчастных. Бат в паре с отцом шел впереди, ступая осторожно, чтобы не тряхнуть рогатиной, выбирая путь поудобнее, потому что за ним по этому же пути должен был пройти Том. Время от времени, когда хавильдар немного отставал, он произносил слова ободрения, и некоторые из них долетали до Тома. Когда он замечал, что Том устал, то старался даже замедлить шаг. Мучительнее всего для бедного малого было то, что он не мог повернуться назад и посмотреть на горячо любимого отца. Том, несомненно, был рад, что видит сына, но старику приходилось дорого платить за это утешение. Сколько раз горькие слезы катились из его глаз, когда бич надсмотрщика опускался на спину Бата! Эти удары были для отца больнее, чем если бы плеть обрушивалась на него самого. Актеон и Остин, скованные друг с другом, шли за ними в нескольких шагах и подвергались таким же истязаниям. Как завидовали они Геркулесу! Какие бы опасности ни угрожали ему в этих диких местах, он по крайней мере был свободен и мог бороться за свою жизнь! В первые же минуты плена старый Том поведал своим товарищам всю горькую правду. Бат, Остин и Актеон с глубоким изумлением узнали, что они находятся в Африке, что их привело сюда и завлекло в глубь страны двойное предательство Негоро и Гарриса и что им нечего рассчитывать ни на какое снисхождение со стороны людей, к которым они попали в плен. Со старухой Нэн обращались не лучше, чем с остальными пленными. Она шла вместе с другими женщинами в середине каравана. Ее сковали с молодой матерью, у которой было двое детей – грудной младенец и мальчик лет трех, едва научившийся ходить. Нэн, охваченная жалостью, взяла на свое попечение этого мальчика, и в глазах молодой рабыни блеснула слеза благодарности. Нэн несла ребенка, спасая его и от утомления, которое его наверняка убило бы, и от беспощадного бича надсмотрщика. Но это была тяжелая ноша для старой Нэн; она боялась, что сил ее хватит ненадолго, и думала о Джеке. Она представляла себе мальчика на руках у матери. Джек похудел за время болезни, но все же был слишком тяжел для ослабевших рук миссис Уэлдон. Где она теперь? Что с ней сталось? Свидится ли с ней когда-нибудь ее старая нянька? Дика Сэнда с Мэделин вели почти в самом хвосте. Со своего места они не могли разглядеть ни Тома, ни его спутников, ни старой Нэн. Голова длинной колонны была видна лишь когда они проходили через какую-нибудь равнину. Они шагали, погрузившись в грустную задумчивость, из которой их не могли вывести даже крики надсмотрщиков. Дик не думал ни о себе, ни о тяготах, которые ему еще предстояло перенести, ни о пытках, быть может, уготованных для него Негоро. Его всецело поглощала тревога о миссис Уэлдон. Тщетно вглядывался он в землю, в колючие кустарники, окружавшие тропу, в склоненные ветви деревьев… Он нигде не видел следов, которые сказали бы ему, что она прошла здесь. Если ее действительно отправили в Казонде, то другого пути тут не было. Чего только не отдал бы Дик, чтобы получить хоть какое-то указание, что и она идет туда же, куда ведут их всех! Каждый раз смотря на его спутницу, которая шла рядом с ним, ему ставало ещё более тревожно. Да, Мэделин была рядом, но хватит одного слова Негоро или Гарриса, как и их тут же разлучат. Но если у этих двух палачей есть веская причина для того чтобы оставить их вместе, то свою задумку они рушить не станут. Хотя, кто знает на что способны работорговцы. Мэделин чувствовала и думала тоже самое. Если и их разлучат, то как дальше действовать? Как быть? Оба словили себя на мысли, что очень привязались друг к другу за время путешествия. Как только происходит что-то внезапное, первая мысль у каждого: "Как там она?" "С ним всё в прядке?" "Интересно, каково ей?" "С ним же ничего не случилось, правда?" Сразу же возвращалось то самое чувство, которое Дик и Мэделин испытывали, когда гроза только начиналась, когда Мэдди не могла идти, а Дику ничего не оставалось, как взять её на руки. Чувство, из-за которого сердце начинало биться чаще, а иногда даже пропускало удары. Что-то похожее на чувство, которое часто описывают в книгах. "Так это что...Симпатия? Нет, определённо нет! Это никак не может быть симпатией, это скорее просто привязанность друг к другу... Скоро пройдёт..." говорили себе они. Таково было телесное и душевное состояние Дика Сэнда и его товарищей. Но как ни велика была их тревога за собственную участь, как ни тяжелы были их страдания, они не могли без жалости глядеть на мучения окружавшей их толпы изнуренных рабов, не могли не испытывать возмущения при виде зверской жестокости надсмотрщиков. Увы! Они не в силах были ни помочь одним, ни оказать сопротивление другим. На двадцать с лишним миль к востоку от Кванзы тянется сплошной лес. Однако деревья здесь, то ли потому, что их губят местные насекомые, то ли потому, что стада слонов вытаптывают молодые побеги, растут менее густо, чем в прибрежной полосе. Идти по такому лесу было легче, чем пробираться сквозь заросли кустарников. Но и тут в изобилии рос хлопчатник кустами высотою в семь-восемь футов; из хлопка его вырабатывают обычные в этих краях ткани с черными и белыми полосами. Иногда тропа углублялась в настоящие джунгли, где и рабы и стража утопали в высокой растительности. Из всех местных животных только слоны и жирафы могут поднять голову выше этих тростников, похожих на бамбук, этих трав, стебли которых достигают дюйма в диаметре. Агентам надо было великолепно знать местность, чтобы не заблудиться в таких зарослях. Ежедневно караван выступал на заре и только в полдень делал остановку на один час. На привале развязывали несколько тюков с маниокой, и хавильдары скупо распределяли между невольниками эту жалкую пищу. Если солдаты успевали разграбить по пути какую-нибудь деревню, к этому скудному завтраку добавлялись два-три батата и кусочек мяса – козлятины или телятины. Но утомление было так велико, а отдых столь недостаточен – в дождливые же ночи и просто невозможен, – что, когда приходил час раздачи пищи, невольники едва могли есть. Не прошло и недели после того как караван покинул берега Кванзы, а уже десятка два невольников упали без сил в пути и стали добычей хищных зверей, следовавших за караваном. Львы, пантеры и леопарды поджидали обреченных, которые уже не могли от них спастись, и каждый вечер после захода солнца их рычание раздавалось так близко от лагеря, что ежеминутно можно было опасаться нападения. Прислушиваясь к рычанию хищных зверей, звучавшему в темноте особенно грозно, Дик Сэнд с ужасом думал о препятствиях, которые подобная встреча могла представить замыслам Геркулеса, об опасностях, на каждом шагу угрожавших ему в этих тропических лесах. И все же, если бы у них с Мэдс появилась возможность бежать, они не колебались бы ни секунды.