В голове совсем незнакомые мне мысли

Немного опомнившись, девушка начала рассматривать комнату. Помещение средних размеров было полностью окрашено в белый цвет, но со временем белая комната стала сероватой. Никакой мебелью даже не пахло, комната была пуста. Единственным источником света здесь - два окна. И то, на них были крепко поставлены железные прутья. Одно из окон выходило на главную улицу, другое на густые, непроходимые джунгли. А подоконники, которые сливались со стенкой были настолько широкими, что на них можно было спокойно сесть. Сомневаться в том, что это помещение было для заключенных не приходилось. Железные прутья на окнах, такая же железная дверь на замке, полностью пустая комната - всё это оставляло желать лучшего. Надев сапог обратно на ногу, Мэделин встала с грязного, до жути пыльного пола и подошла к окну, которое выходило на главную улицу. Девушка, хоть и была уверена, что это не поможет, дёрнула решетку. Естественно, ничего не вышло. Тогда девушка просто села на подоконник поджав под себя ноги. Некоторым людям, порой интересно следить за прохожими через окно. Это их забавляет. Но когда ты сидишь буквально за решеткой в безысходной ситуации, тебе просто наплевать на всех них. Мэделин сидела прислонившись к стене около окна, стала вглядываться в лица местных. Среди всей толпы было легко узнать Алвиша в его вычурной одежде. Он вместе с Негоро, который, к слову, уже подоспел к Алвишу, о чём-то разговаривали. По видимому, Негоро рассказывал о своих планах на Дика и Мэделин, на что Алвиш лишь скривил лицо. Сомневаться не приходилось, этот человек имеет собственный план мести. В один момент Негоро повернул голову в направлении окна Мэделин и его губы скривились в злобной ухмылке. Мэдди не сдержавшись от злости стукнула рукой по прутьям, зашипев потом от боли в руке. Естественно легко догадаться, почему Негоро помешал туземцам расправиться с Диком: он хотел перед казнью подвергнуть юношу жестоким пыткам, на которые так изобретательны дикари. Пятнадцатилетний капитан был во власти судового кока. Мэделин так же. Теперь не хватало только Геркулеса, чтобы месть Негоро была полной. Через два дня, 28 мая, открылась ярмарка – "Лакони", на которую съехались работорговцы из всех факторий внутренней Африки и множество туземцев из соседних провинций. С самого раннего утра на обширной читоке Казонде царило буйное оживление, которое трудно описать. Четыре или пять тысяч человек толпились на площади, если не считать рабов Алвиша, среди которых были Том и его товарищи. Эти несчастные именно потому, что они чужестранцы, несомненно должны были особенно заинтересовать работорговцев. Так же сидев на подоконнике, Мэделин с пустым взглядом вглядывалась в лица людей на читоке. Сейчас она не могла думать больше ни о чем кроме друзей. "Бедная, бедная миссис Уэлдон! Что же они с Джеком сделали этим проклятым головорезам? Ну а Геркулес с Динго? Живы ли они ещё? Ну, а как же Дик? Ему-то достанется больше всего. Он и так натерпелся, но похоже, Негоро всё равно, он просто готов мстить. Какой же это всё-таки жестокий человек, нечего ему делать, только мстить пятнадцатилетним. Чёрт, Ричарда уже, верно, раз пять копнули. Ладно, Мэдс, это просто волнение, сейчас рискованно потерять кого-то из команды, но все же... Я должна выбраться отсюда хотя бы с Диком. Просто хотя бы потому, что он наш предводитель, без него отсюда бежать нельзя... если он, конечно, не погибнет раньше времени". думала Мэделин. Мэделин заметила, в последнее время её голова и мысли как никогда забита юным капитаном. Заметила также, что как будто ничего без него сделать не может, она становится какой-то беззащитной и неуверенной. Это было странно для её характера и повадкок. Но она не предавала этому значения, особенно в такой трудный момент. Вернёмся к ярмарке на читоке. Вскоре после полудня Алвиш приказал вывести на площадь невольников, назначенных для продажи. Толпа сразу увеличилась почти на две тысячи несчастных самого разного возраста, которых работорговец держал в своих бараках несколько месяцев. Этот «товар» выглядел неплохо. Длительный отдых и удовлетворительная пища привели невольников в состояние, вполне подходившее для ярмарки. Но вновь прибывшие не шли с ними ни в какое сравнение. Если бы Алвиш продержал и эту партию месяц-другой в бараках, он, несомненно, продал бы ее по более высокой цене. Однако спрос на невольников на восточном побережье был так велик, что работорговец решил продать их прямо теперь. Это было большим несчастьем для Тома и трех его спутников. Хавильдары вытолкнули их в стадо, заполнившее читоку. Все четверо по-прежнему были скованы цепями, и взгляды их красноречивее слов говорили, какая ярость и возмущение владеют ими. – Ни мистера Дика, ни мисс Мэделин здесь нет! – сразу же сказал Бат, обведя глазами обширную площадь. – Конечно, – ответил Актеон. – Их-то на продажу не поставишь! – Их убьют, если еще не убили! – сказал Том. – А мы можем надеяться только на то, что какой-нибудь работорговец купит нас всех вместе. Если нас не разлучат, это будет хоть какое-то утешение! – Ох, знать, что ты вдали от меня трудишься как раб… Бедный мой старый отец! – рыдая, воскликнул Бат. – Нет, – ответил Том. – Нет, они не разлучат нас, а может быть, нам удастся… – Если бы Геркулес был здесь! – сказал Актеон. Но великан не подавал о себе вестей. С тех пор как он прислал Дику записку, ничего не было известно ни о нем, ни о Динго. Так стоило ли завидовать его судьбе? О да, несомненно! Даже если он погиб, ему не пришлось носить цепей рабства! Между тем торг открылся. Агенты Алвиша проводили по площади группы невольников – мужчин, женщин, детей, совершенно не беспокоясь о том, что они разлучают матерей и их детенышей. Только так и можно назвать этих несчастных, с которыми обращались как с домашним скотом! Тома и его товарищей тоже водили от покупателя к покупателю. Агент, шедший впереди, выкрикивал цену, назначенную Алвишем за всю группу. Купцы – арабы или метисы из центральных областей – подходили и внимательно осматривали «товар». Они не находили в нем обычных признаков африканской расы, признаков, уже исчезнувших у этих американцев во втором поколении. Но эти крепкие и умные негры, очень мало похожие на чернокожих, доставленных с берегов Замбези или Луалабы, имели в их глазах немалую ценность. Перекупщики ощупывали их мускулы, оглядывали их со всех сторон, заглядывали им в рот, точь-в-точь как барышники, покупающие на ярмарке лошадей. Потом они швыряли на дорогу палку и заставляли бежать за ней, чтобы проверить, может ли невольник быстро бегать. Мэделин видела как торговались купцы за Тома, Бата, Остина и Актеона. Видела так же кто их купил и видела как их увели с площади. Но что она могла сделать? В её ситуации это было бы так же сложно, как Динго попытался бы сказать "Мяу". Увидятся ли они ещё когда нибудь? Это знает только сам Бог. Около четырех часов в конце главной улицы послышался грохот барабанов, звон цимбал и других африканских музыкальных инструментов. Возбуждение толпы на площади к этому времени достигло предела. Полдня споров, драк и криков не приглушали звонких голосов и не утомили неистовых торговцев. Еще не все невольники были проданы, и покупатели перебивали друг у друга партии рабов с пылом, перед которым меркнет даже азарт лондонских биржевых маклеров в день крупной игры на повышение. Но при звуках этого внезапно начавшегося нестройного концерта все сделки были отложены, и крикуны могли перевести дыхание. Ярмарку почтил своим посещением его величество Муани-Лунга, король Казонде. Его сопровождала довольно многочисленная свита из жен, «чиновников», солдат и рабов. Алвиш и прочие работорговцы поспешили ему навстречу. Они не скупились на почтительные приветствия, зная, что коронованный пьянчуга весьма чувствителен к лести. Как только король появился на площади, со всех сторон раздались бурные приветственные возгласы. Солдаты караванов выстрелили в воздух из своих старых ружей, но звук выстрелов потонул в неистовом реве толпы. Хавильдары поспешно натерли свои черные физиономии порошком киновари, которую они носили в мешках у пояса, и простерлись перед королем ниц. Затем Алвиш, выступив вперед, преподнес королю большую пачку табаку – «успокоительной травы», как ее называют в Казонде. Муани-Лунга как раз весьма нуждался в каком-нибудь успокоительном средстве, ибо неизвестно почему пребывал в очень плохом настроении. Но Муани-Лунга даже не смотрел на раболепствующих льстецов и шел мимо них неверной походкой, широко расставляя ноги, словно земля под ним качалась. Так он прошел, а вернее, проковылял среди толп выведенных для продажи рабов, и если работорговцы боялись, как бы королю не вздумалось объявить своей собственностью кого-нибудь из невольников, то последние не меньше страшились попасть во власть этого свирепого животного. Негоро ни на шаг не отходил от Алвиша и вместе с ним низко поклонился королю. Они беседовали на туземном наречии, если может быть назван беседой разговор, при котором Муани-Лунга только пьяно цедил сквозь зубы нечленораздельные междометия. И он еще потребовал, чтобы его друг Алвиш пополнил запас водки, исчерпанный последними выпивками. – Король Лунга – желанный гость на рынке в Казонде! – говорил Алвиш. – Пить хочу! – отвечал монарх. – Король получит свою долю в прибылях ярмарки, – добавил Алвиш. – Пить! – повторил Муани-Лунга. – Мой друг Негоро счастлив лицезреть короля Казонде после столь долгой разлуки. – Пить! – зарычал пьяница, от которого так и разило отвратительным запахом водочного перегара. – Не угодно ли королю помбе или меда? – лукаво спросил работорговец, отлично знавший, чего добивается Муани-Лунга. – Нет, нет!.. – закричал король. – Водки! За каждую каплю огненной воды я дам моему другу Алвишу… – По капле крови белого человека! – подсказал Негоро, сделав Алвишу знак, на который тот ответил утвердительным кивком головы. – Белого? Убить белого! – воскликнул Муани-Лунга, чьи дикие инстинкты сразу ожили при этом предложении португальца. – Белый убил одного из агентов Алвиша, – продолжал Негоро. – Да, моего агента Гарриса, – подхватил Алвиш. – Мы должны отомстить. – Пошлите его к королю Массонго, в верховья Заира, в племя ассуа. Они разрежут его на кусочки и съедят живьем. Они еще не потеряли вкуса к человечьему мясу! – воскликнул Муани-Лунга. Массонго был царьком племени людоедов. В некоторых провинциях Центральной Африки еще открыто практикуется людоедство. Ливингстон отмечает это в своих путевых записках. Племя маньема, живущее на берегах Луалабы, съедает не только врагов, убитых на войне, но и покупает рабов, чтобы съесть их, заявляя, что "человеческое мясо немножко соленое и почти не требует приправ". Но как ни ужасна была казнь, придуманная королем для Дика Сэнда, Негоро она не понравилась: в его расчеты не входило выпускать жертву из своих рук. – Этот белый убил нашего друга Гарриса в Казонде, – сказал он. – И здесь же он должен умереть! – добавил Алвиш. – Где хочешь, Алвиш, – ответил Муани-Лунга. – Но по капле огненной воды за каплю крови белого! – Да, огненную воду, и сегодня ты увидишь, что она заслуживает это название. Она будет пылать! Сегодня Жозе-Антониу Алвиш угостит короля Муани-Лунга пуншем! – А как прикажете поступать с белой девчонкой? – с наигранным интересом спросил Негоро. – С какой, к бесу, белой дечонкой? – раздраженно спросил Муани-Лунга. – Её поймали вместе с белым – сказал Алвиш. – На огонь её – махнул рукой король-пьяница. Но про "огненную воду" он всё же не забывал. Пьяница с размаху хлопнул по руке Алвиша. Он не помнил себя от радости. Свита и жены короля также разделяли его восторг. Они еще никогда не видали, как горит «огненная вода», и, несомненно, думали, что ее можно пить пылающей. А потом, утолив жажду алкоголя, они утолят еще и жажду крови, такую могучую у дикарей. Бедный Дик Сэнд! Какая страшная пытка ждала его! Если и цивилизованные люди в пьяном виде теряют человеческий облик, то можно себе представить, какое действие оказывает алкоголь на дикарей! Мэделин собирались как настоящую ведьму сжечь на костре. Сгорание заживо – самая ужасная и невыносимая боль в мире. Но этому пьянице было абсолютно плевать насколько болезненно это могло быть, ему важно было шоу! Нетрудно понять, что возможность подвергнуть пыткам белых людей пришлась по вкусу и туземцам, и Жозе-Антониу Алвишу, такому же негру, как они, и Коимбре, метису с негритянской кровью, и, наконец, Негоро, который питал жесточайшую ненависть к людям своей расы. Услышав то самое "По капле огненной воды за каплю крови белого!" у Мэделин потемнело в глазах. Она, естественно, слышала какая участь ждёт её, но за Дика ей стало намного страшнее. Человеческая плоть быстро поддается огню, но эти дикари будут мучать юношу сколько им захочется. Девушка расхаживала по комнате взад и вперёд, в который раз запуская пальцы в свои волосы. Казалось, стук её сапог отдавался эхом даже в коридоре на лестнице. Наконец, Мэдди села на пол около окна и прислонившись спиной к стене прошептала "Это конец, полный крах...". Она уже потеряла любую надежду на спасение, несмотря на то что Геркулес на свободе. Вряд ли он успеет вызволить их до вечера. Надежды не было совсем, она кажется умерла первой из всех. Наступил вечер – вечер без сумерек, когда вслед за днем почти сразу же приходит ночь, самое благоприятное время для пламени алкоголя. Идея Алвиша предложить его негритянскому величеству пуншу, преподнести ему водку в новом виде, была поистине блестящей. В последнее время Муани-Лунга уже находил, что «огненная вода», собственно говоря, плохо оправдывает свое название. Быть может, полыхающая пламенем, она более заметно пощекочет потерявший чувствительность королевский язык! Итак, в программе вечера первым номером стоял пунш, а вторым – пытка. Дик Сэнд, запертый в своей тесной темнице, должен был выйти из нее только навстречу смерти, так же как и мисс Халл. Возможно, им посчастливится повидаться перед смертью. Невольников – проданных и непроданных – загнали обратно в бараки. На обширной читоке остались лишь работорговцы, хавильдары и солдаты, готовые отведать свою долю пунша, если король и его придворные что-нибудь им оставят. Жозе-Антониу Алвиш, следуя советам Негоро, приготовил все необходимое для пунша. На середину площади вынесли большой медный котел, вмещающий по меньшей мере двести пинт жидкости. В него вылили несколько бочонков самого плохого, но очень крепкого спирта. Туда же положили перец, корицу и другие пряности, чтобы придать пуншу еще больше остроты. Все встали вокруг короля. Муани-Лунга, пошатываясь, подошел к котлу. Водка притягивала его, как магнит, – казалось, он готов был броситься в котел. Алвиш благородно удержал его и сунул ему в руку горящий фитиль. – Огонь! – крикнул он с притворно восхищенной улыбкой. – Огонь! – повторил Муани-Лунга и ткнул горящий фитиль в котел. Как загорелся спирт, как красиво заплясали на его поверхности синие огоньки! Алвиш – несомненно, для того, чтобы сделать напиток еще более пряным, – бросил в пунш пригоршню морской соли. Отблески пламени придавали людям, обступившим котел, ту призрачную синеватость, какую человеческое воображение приписывает привидениям. Опьянев от одного ожидания, туземцы дико завопили, запрыгали и, взявшись за руки, закружились в огромном хороводе вокруг короля Казонде. Алвиш, вооружившись огромной разливательной ложкой с длинной ручкой, помешивал в котле огненную жидкость, от которой на лица бесновавшихся танцоров падали синие отсветы. Муани-Лунга шагнул ближе. Он вырвал ложку из рук работорговца, опустил ее в котел, зачерпнул пылающий пунш и поднес его ко рту… Как страшно вскрикнул король Казонде! Произошло самовозгорание. Его насквозь проспиртованное величество воспламенился, как вспыхнула бы бутыль керосина. Огонь этот не давал большого жара, но тем не менее пожирал плоть. При таком неожиданном зрелище хоровод туземцев распался. Один из министров Муани-Лунга бросился к своему повелителю, чтобы погасить его. Но, будучи проспиртованным не менее, чем король, министр тут же загорелся сам. Всем придворным Муани-Лунга, если бы они попытались вмешаться, угрожала та же участь. Алвиш и Негоро не знали, как помочь горящему королю. Королевские жены в страхе бросились бежать. Коимбра бежал еще быстрее, зная свою легковоспламеняющуюся натуру. Король и министр, упав на землю, корчились от нестерпимой боли. Когда ткани тела так глубоко пропитаны алкоголем, при горении возникает только легкое синеватое пламя, которое нельзя погасить водой. Даже если удастся притушить его снаружи, оно будет гореть внутри. Нет никакого способа прекратить горение живого организма, все поры которого насыщены спиртом. Через несколько минут Муани-Лунга и его министр были мертвы, но трупы их все еще продолжали гореть. Вскоре только горсть пепла да несколько позвонков и фаланги пальцев, не поддавшиеся огню, но покрытые зловонной сажей, лежали возле котла с пуншем. Больше ничего не осталось от короля Казонде и его министра. На следующий день, 29 мая, город Казонде выглядел необычно. Перепуганные туземцы скрылись в своих хижинах. Никогда не видели они, чтобы какой-нибудь король, плоть которого божественна, или какой-нибудь простой министр погиб такой страшной смертью. Кое-кому из них случалось сжигать себе подобных, а самые старые еще помнили сложные кулинарные приготовления, связанные с людоедством. Поэтому они знали, сколь трудно обратить в пепел человеческое тело, а тут король и его министр вдруг сгорели сами собой! В этом им чудилось, да и в самом деле было что-то непостижимое. Но Негоро пришла в голову блестящая мысль. По его совету Алвиш пустил слух, что необыкновенная смерть повелителя Казонде – знак особой милости к нему великого Маниту, что это честь, которой боги удостаивают лишь избранных. Суеверные туземцы легко попались на эту нехитрую удочку. Огонь, исходивший из тел короля и министра, был объявлен священным. Оставалось только почтить Муани-Лунгу похоронами, достойными человека, возведенного в ранг божества. Эти похороны и связанные с ними у африканских племен своеобразные обряды давали Негоро возможность свести счеты с Диком Сэндом. С Мэделин португалец решил расправится потом. Уж больно ему не хотелось дать этим двоим увидеть друг друга. У Негоро был свой план действий. Если бы не свидетельство многих исследователей Центральной Африки, и в частности Камерона, трудно было бы поверить, сколько проливается крови на похоронах негритянских царьков вроде Муани-Лунга. Подготовка к похоронам началась в тот же день. В конце главной улицы Казонде протекал полноводный и стремительный ручей, приток Кванго. Его следовало отвести в сторону, чтобы осушить его русло и вырыть в его дне могилу; после погребения ручей должны были пустить по прежнему руслу. Туземцы принялись возводить плотину, преграждавшую путь ручью и временно направлявшую его на равнину Казонде. В конце погребальной церемонии эту плотину должны были разрушить, чтобы вода могла вернуться в прежнее русло. Негоро решил включить Дика Сэнда в число людей, которые будут принесены в жертву на могиле короля. Португалец был свидетелем того неудержимого порыва, которым разгневанный юноша встретил принесенное Гаррисом известие о смерти миссис Уэлдон и Джека. Будь Дик на свободе, жалкий трус Негоро побоялся бы подойти к нему, чтобы не подвергнуться участи своего сообщника. Но теперь при виде беспомощного, связанного по рукам и ногам пленника он понял, что опасаться нечего, и решил навестить его. Португалец был одним из тех отъявленных негодяев, которым мало причинять мучения, им надо еще поиздеваться над своей жертвой. Поэтому он отправился днем в сарай, где юношу зорко стерегли хавильдары. Дик Сэнд лежал на полу, связанный по рукам и ногам. В последние сутки ему совсем не давали пищи. Но при виде Негоро он встрепенулся. Он инстинктивно попытался разорвать путы, которые мешали ему кинуться на изменника и задушить его. Однако даже Геркулес не мог бы справиться с такими крепкими веревками. Дик понял, что хотя борьба не кончена, характер ее меняется, и спокойно посмотрел Негоро прямо в глаза, решив не удостаивать португальца ответом, что бы тот ни говорил. – Я счел своим долгом, – начал Негоро, – в последний раз приветствовать моего юного капитана и выразить ему соболезнование по поводу того, что он лишен возможности командовать здесь, как командовал на борту «Пилигрима». Дик ничего не ответил, и Негоро продолжал: – Как, капитан, неужели вы не узнаете своего бывшего кока? А я так спешил к вам за распоряжениями! Что прикажете приготовить на завтрак? С этими словами Негоро грубо толкнул ногой распростертого на земле юношу. – Кстати, у меня к вам еще один вопрос, капитан. Не можете ли вы наконец объяснить, каким образом, собираясь пристать к берегам Южной Америки, вы в конце концов прибыли в Анголу? Дик Сэнд и без того знал, что догадка его была правильной и что изменник португалец намеренно испортил компас на «Пилигриме». Насмешливый вопрос Негоро был прямым признанием. Но он опять ответил ему только презрительным молчанием. – Признайтесь, капитан, – продолжал Негоро, – для вас было большим счастьем, что на борту «Пилигрима» оказался моряк, настоящий опытный моряк. Где бы мы оказались без него, страшно подумать! Но вместо того чтобы разбиться о скалы там, куда занесла бы вас буря, вы благодаря ему прибыли на гостеприимную землю, и если вы наконец очутились в надежном убежище, то обязаны этим лишь тому опытному моряку, которого совершенно напрасно презираете, мой юный хозяин! И, говоря это, Негоро, чье внешнее спокойствие стоило ему огромных усилий, склонился над Диком Сэндом; лицо его, внезапно ставшее жестоким, почти касалось молодого моряка, словно он хотел его съесть. Долго сдерживаемая его ярость наконец прорвалась. – Каждому своя очередь! – вскричал он в порыве бешеной злобы, которая еще возрастала от непоколебимого спокойствия его жертвы. – Сегодня капитан – я! Я хозяин! Твоя жизнь, юнга-неудачник, в моих руках! – Возьми ее, – без всякого волнения ответил Дик Сэнд. – Но помни: на небе есть Бог, он карает за всякое преступление, и час возмездия недалек. – Ну, если Бог думает о людях, пора ему позаботиться о тебе. – Я готов предстать перед Всевышним, – холодно сказал Дик Сэнд. – Смерти я не боюсь. – Это мы еще увидим! – зарычал Негоро. – Уж не надеешься ли ты на чью-нибудь помощь? Это в Казонде-то, где Алвиш и я всесильны? Сумасшедший! Быть может, ты думаешь, что твои спутники – Том и другие негры – все еще здесь? Ошибаешься! Они давно проданы и бредут по дороге к Занзибару. Им еще повезет, если они не подохнут по дороге. – У Бога есть тысячи способов вершить свой суд, – ответил Дик Сэнд. – Ему может хватить и самого малого орудия… Геркулес на свободе. – Геркулес? – повторил Негоро, топнув ногой. – Его давно растерзали львы и леопарды, и я жалею только о том, что дикие звери отняли у меня возможность отомстить ему. – Если Геркулес умер, – возразил Дик Сэнд, – то Динго еще жив. А такой собаки, как Динго, более чем достаточно, чтобы справиться с таким человеком, как ты. Я вижу тебя насквозь, Негоро: ты трус! Динго ищет тебя, он сумеет тебя найти, и день встречи с ним будет твоим последним днем. Если Динго мёртв, хотя я очень сомневаюсь в этом, то Мэделин найдет способ отомстить тебе за всех нас. Если она, как говорится, "слабый пол", это не значит, что она не сможет убить тебя. – Негодяй! – взревел взбешенный португалец. – Негодяй! Я собственноручно застрелил твоего Динго. Динго так же мертв, как миссис Уэлдон и ее сын, мертв, как умрут все, кто был на «Пилигриме»!.. – И как ты сам скоро умрешь, – ответил Дик, чей спокойный голос и смелый взгляд окончательно вывели португальца из себя. Негоро уже не мог сдержаться от ярости. Но португалец не забывал про свой план. – Ты ещё говоришь о том, что эта девченка может как-нибудь отомстить мне?! – насмешливо поинтересовался Негоро – О, извините, капитан, я забыл передать вам весть... К сожалению... Мисс... мисс Мэделин, так? О, какое горе, её убили тем же кинжалом, которым ты убил Гарриса. Дик сразу же поменялся в лице. В его глазах моментально растворилась хладнокровность, она сменилась непониманием и каким-то страхом. Неужели Мэделин мертва?.. Он же поклялся своей жизнью, что кого-кого, а дочь капитана он был обязан спасти. Где-то в области сердца кольнуло, сильно кольнуло, будто бы в него воткнули острую цыганскую иглу. Дик немного нахмурил брови в раздумьях, он погрузился в себя, свои чувства. Юноша забыл где он, кто находится возле него. – Несчастный трус, – прошептал Дик Сэнд – побоялся её, да? Побоялся её гнева?.. Не помня себя от ярости, Негоро уже готов был от слов перейти к делу и своими руками задушить беззащитного пленника. Он набросился на Дика и бешено встряхнул юношу, но внезапная мысль остановила его. Он сообразил, что убить Дика сейчас – значит избавить его от двадцати четырех часов мучений, которые ему готовились. Поэтому он выпрямился и, приказав хавильдару, бесстрастно стоявшему в стороне, хорошенько стеречь пленника, быстро вышел из барака. Дик снова задумался. Похоже один он жив, почти все кто был на "Пилигриме" мертвы. Как же это ужасно. Сэнд на мгновение почувствовал, что о Мэдди он думает подозрительно чаще, чем о ком-либо другом. "Ужасно... Просто ужасно. Даже Мэделин, Мэделин Халл мертва. Глупо было с моей стороны думать, что это не произойдёт. Но надежда умирает последней. У меня умерла. Чёрт, был бы капитан в живых, он бы никогда больше ничего не доверил мне. Да и некому доверять, разве что мертвецу..." думал Дик. В течение всего этого дня продолжалась подготовка к похоронам. В ней принимали участие множество туземцев под руководством первого министра королевы Муаны. Все нужно было подготовить к назначенному сроку, не то нерадивым работникам грозило увечье: новая повелительница собиралась во всем следовать примеру покойного своего супруга. Воды ручья были отведены в сторону, и посреди обнажившегося русла вырыли большую яму – пятьдесят футов в длину, десять в ширину и столько же в глубину. К концу дня эту яму начали заполнять живыми женщинами, выбранными среди рабынь Муани-Лунга. Как правило, этих несчастных просто закапывают живыми в могилу, но по случаю необычной и, может быть, даже сверхъестественной смерти Муани-Лунга решено было изменить церемониал и утопить их рядом с телом покойного короля. Обычай требовал также, чтобы покойный король, перед тем как его опустят в могилу, был облечен в лучшие свои одежды. Но на этот раз, поскольку от Муани-Лунга осталось лишь несколько обуглившихся костей, пришлось поступить по-иному. Из ивовых прутьев было сплетено чучело, дававшее вполне удовлетворительное, а может быть, даже излишне лестное представление о Муани-Лунга, и в него положили все несгоревшие его останки. Затем чучело одели в парадный королевский наряд – мы знаем, что это рубище стоило совсем недорого, – не забыв украсить его и очками кузена Бенедикта. В этом маскараде было что-то смешное и в то же время жуткое. Обряд торжественного погребения полагалось совершить ночью, при свете факелов и с великой пышностью. По приказу королевы все население Казонде – и туземцы, и приезжие – должно было присутствовать на похоронах. При свете факелов и луны ясно видна была яма, вырытая в осушенном русле ручья. Она была заполнена теперь черными телами – еще живыми, ибо они шевелились в своих цепях, приковывавших их к земле. Пятьдесят невольниц ждали здесь, когда поток обрушится на них, – в большинстве молодые негритянки. Одни безмолвно покорились своей участи, другие тихо стонали и плакали. Разряженные, словно на праздник, жены, которые должны были погибнуть, были заранее отобраны королевой. Одну из этих жертв, носившую титул второй жены, заставили опуститься на колени и опереться руками о землю: она должна была служить креслом мертвому королю, как служила ему живому; третья жена поддерживала чучело, а четвертая легла под его ноги вместо подушки. Прямо перед чучелом, на противоположном конце ямы, стоял врытый в землю столб, выкрашенный в красный цвет. К столбу привязали белого человека, обреченного на смерть вместе с прочими жертвами кровавых похорон. Этим белым был Дик Сэнд. Привязанный к столбу Дик спокойно ждал смерти, зная, что на земле ему больше не на что надеяться. Однако минута, назначенная для разрушения плотины, еще не настала. По знаку королевы Муаны палач Казонде перерезал горло четвертой жене – той, которая лежала у ног короля, и ее кровь потекла в яму. Это послужило сигналом к началу чудовищной бойни. Пятьдесят рабынь упали под ножами палачей. По сухому руслу ручья потоком хлынула кровь. В течение получаса крики жертв смешивались с яростными воплями толпы, и тщетно было бы искать в ней жалости или отвращения! Мэделин наблюдала всё это ужасное действие с окна. Хоть по приказу королевы, все должны были присутствовать на похоронах, девушку оставили в своей "камере". Видимо, Негоро хотел, чтобы мисс Халл страдала от того, что Дик Сэнд погибает прямо у неё на глазах. А она сама ничего не может сделать, она беспомощна. Когда кровь непрерывным потоком потекла по руслу ручья, Мэдди в момент стало тошно. Она прикрыла рот рукой и отвернулась от окна, желая не видеть всего этого. Через силу девушка снова обратила внимание на могилу короля Казонде. Наконец королева Муана снова подала знак, и несколько туземцев начали пробивать сток в плотине. С утонченной жестокостью плотину не разрушили сразу, а пустили воду в старое русло тонкой струей. Смерть медленная вместо смерти быстрой! Вода залила сначала тела рабынь, распростертых на дне ямы. Те из них, которые были еще живы, отчаянно извивались, захлебываясь. Когда вода дошла до колен Дика Сэнда, он сделал последнее отчаянное усилие, пытаясь разорвать свои узы. Но вода все поднималась. Головы последних жертв одна за другой исчезли в потоке, заполнявшем свое старое русло, и не осталось никаких следов того, что на дне ручья вырыта могила, где сотня человеческих жизней была принесена в жертву во славу короля Казонде... Мэдди сидевшая на подоконнике оперлась на стену около окна. Она не могла поверить в то, что случилось. Слёзы ослепили её зрение. В скором времени по щеке девушки потекла одинокая слеза, за ней ещё одна и так одна за другой они спускались по бледному лицу Мэделин. Она не заметила как спустилась с подоконника на пол, только её правая рука осталась лежать на холодном бетонном подоконнике. Мэделин прикрыла левой рукой глаза и окончательно разрыдалась. Её плечи подрагивали от откровенного плача. Мэделин села спиной к окну, запрокинув голову на подоконник запустила пальцы в свои волнистые волосы. Мэдди сжалась от невыносимой боли, которая раздавалась прямо из недр её души. Эта боль была настолько невыносимой, что девушка кратко вскинула. Это был крик её души. За всё это время, за все эти недели и месяца. Этот крик пронизывал невыносимой болью до самой середины души. В этом кратком вскрике таилась вся боль и все страдания, которые девушка пережила за это злополучное путешествие. Всё ещё продолжая плакать и возносить молитву Богу за бедного молодого капитана, Мэделин с яростью ударила рукой стену. После девушка села обратно на подоконник. Вдруг, она почувствовала то, что её очень тянет в сон. Мэделин не заметила как задремала, а потом и заснула. Но этот сон длился недолго, поскольку его прервал вполне ожидаемый гость.