Осколки льда, искры пламени

По дорогам, где ливнем замешана грязь, меж полей боевых, освятивших молитвами землю, в потускневшей броне, с жутковатым весельем возвращается рыцарь, домой торопясь, и ему даже мёртвые внемлют. Смертный страх в его сердце еще не погас, но пускай по груди жжется холодом вязь золоченой брони, лишь бы только согрели руки женщины в теплой постели. Не клинку и не тронам шальных королей, не короне, сменяющей головы павших владельцев — до могилы он предан одной только ей с первых слов, с первых криков младенца. Обреченней усопших в морях кораблей, долг и честь позабыв, вдруг становится сердце. Никуда от проклятой, греховной не деться. Говорят, жажда золота прочих сильней, только золото к коже — клинка ледяней, а ему бы смотреть лишь на искры огней в золотых волосах, поцелуем запретным согреться... И пускай не узнает он славы веков, пусть года прорастают лишь тёмной, стыдливой молвою — из живущих никто не найдет нужных слов объяснить, отчего он на смерть был готов, и за что этот рыцарь свой долг отплатил головою: никому не узнать, как, во имя богов, было дьявольски холодно злато гербов, и как жарко о грудь изнутри билась кровь под спасительной лаской, дарованной женской рукою. К черту злато, и к черту продажных богов, лишь бы их навсегда было двое.