***
1
Черт потянул сказать в очередном эфире: «Мои фанаты, кто меня смотрит? Называйте меня папочкой», — дурость, обычная, детская. После эфира пара подзатыльников от брата была обеспечена, да вроде и прошло много времени, а тот эфир и вовсе затерялся среди многочисленных эдитов и различных фан-видео с игровыми стримами… волнение испарилось, никому не хватало смелости на такое, и я этому безумно рад. Хотя, было бы не плохо, где-то в дальнем углу памяти валяется парочка фантазий на этот счет, на подобие, как когда-то, кто-то, да ляпнет что-то такое, и неосознанно идут насторожения, мол: «Хоть бы не очередная неухоженная дама за тридцать». Однако… спустя два года реальность произошла все ожидания. Как всегда сижу и рисую свои закорючки-автографы за столом комикона, мне протягивают листочки, иногда подарочки, а иногда просят сфотографироваться или передать кому-то «Приветик от Финна», не сказать, что раздражает, но на лице — читается. В самом же деле, еще на акт-тренингах учили не обделять большим вниманием людей, чтоб не пошла цепная реакция или еще хуже, чтоб не привязывались. Но одна девушка все-же вывела меня из серой пелены рутины. — Привет, папочка, — милый голос напротив заставил встрепенуться и осмотреться по сторонам, слава богам, что родители, что обычно стоят прямо за мной, куда-то отошли, и с небольшой нервозностью пришлось посмотреть прямо, на лице моем и так красовался шок в перемешку с волнением, но девушка напротив перевернула жизнь с ног на голову: милая улыбка, принуждающая по краешкам глаз образоваться счастливой паутинке неглубоких морщинок и ямочкам, глубоким ямочкам появится на румяных щеках, тонкая шея, ниже точенная фигура в нежно-розовом платье в ажуре и сексуальная атрибутика в виде портупеи с ошейником, что проглядывалась через одежду, проскальзывала по шее. Честно? Это она была чертовым джекпотом, при первом же взгляде сердце мое кануло в лету, а ниже живота слишком уж по-собственнически свело, ее русые пушистые волосы обрамляли почти что круглое, немного детское лицо, а глаза разного цвета всматривались глубоко в душу, отыскивая там желание и воспоминания о фразе. Она так и умоляла меня овладеть, стать ее папочкой. Я не был дураком, когда расписываясь, она достала из кармашка рваный клочок бумаги и передала незаметно в руку. Я был девственником, всем в интервью говорил, что слишком мал, но эту «девочку», «папочка» бы выпорол. Она забрала подписанный мной постер и подмигнув ушла, так маняще уходила, что хотелось отбросить все и рвануть за ней, но следом подступил толстяк в обтягивающих джинсах со стрелками, попросив сказать «Привет, Джинн» в камеру его айфона, тыча его мне в лицо. На бумажечке же было написано: «Встретимся в твоем отеле в номере 420, буду ждать своего папочку». Язык запал, а мозг отключился, даже записывая с «Неудачниками» V Team я не мог не думать о ней.2
Поднимаюсь в лифте на этаж №8 и прохожу по коридору, где на полу простилается красная привычная ковровая дорожка, что обычно присутствует на всех светских мероприятиях. Я шел по коридору и ничего мне не позволяло думать, что за дверью отеля под номер 420 меня будут ждать с ножом… вряд ли это покушение. Уходя из своего номера, тогда, когда уходил мой лучший друг Куинси, я кинул тому, чтоб тот притворился, что я пошел с ним по делам, если спросят родители, тот не стал докапываться дальше, кинул, чтобы я не был дебилом и помнил о опасности моего положения и мы разошлись. Я — на встречу приключениям, Куинси — хуй знает куда, возможно в Итальянское кафе за углом. Дверь номера 420 оставляла зазорную щель, что значило, что дверь не то, чтобы не заперта, так раскрыта. Я проскользнул внутрь, пока не закрывая, на всякий. — Папочка? — услышал я сдавленный вопрос, что-то той, что его произносила, мешало говорить, воображение сразу дало ответ — кляп. Дверь, поняв все правильно, крепко закрылась и невероятно горячая атмосфера разнеслась по номеру. Проходя по небольшому узкому коридору, что ведет прямиком в общую комнату с кроватью — сердце отколачивало пугливый бит или же бит возбуждения, не понял. И когда, наконец, я вошел в общую комнату, то взгляд мой сковала такая композиция: она сидела на полу, обернутая, как конфетка, в портупею, к которой был пристегнут недлинный поводочек, во рту ее бы кляп. Она смотрела на меня снизу-вверх, а я забыл кто я, где я и зачем, в ушах шумело белым шумом, а глаза были скованы цепями ее вида, я не мог оторваться, чтобы перестать смотреть. Член неосознанно встал, прося ее, требуя. Воспользовавшись моим оцепенением она, словно ласковая кошка, примостилась к моим ногам и села в них, глядя на меня выразительно, открыто, в глазах читалось: «овладей мной, отдери меня, папочка, я полностью сейчас твоя, воспользуйся мной». По линии челюсти из-за кляпа потекла слюна. Она, чувствуя уже своим возбуждением мой ступор и мое возбуждение, начала тереться о место, где тек мой член, прямо так, сидя в моих ногах, терлась лицом о меня там. Я застонал невольно, но сдержано, что-то останавливало меня проявлять активность, пока из кляпа не донеслось: — Папочка, скажи, я хорошая девочка для тебя? — пока она терлась о мой пах снизу, мне срочно нужна была опора, иначе я бы упал, но собрался и почесал ее мягкий русый загривок, словно кошечку, почувствовав, как она ласкается об руку, ищет там ласку. — Очень хорошая девочка, — я немного испуган был своим голосом, он упал на пару октав вниз и засипел, она же застонала, а во рту моем обильно от такого выработалась слюна, пока та поднимала на меня взгляд, а я своим суровым и сосредоточенным прожигал ее, что просит мой член, стоит на коленях подо мной, что просит меня так отчаянно, понимая, чья здесь воля. Заметив, что она сильно течет, а аккуратные розовые сосочки поднялись — сдерживаться уже было нереально, ее запах возбуждения разносился по комнате, и я как дикий ее чуял. Совсем уж пошлым жестом, пока она в очередной раз сблизилась с мое широкой ладонью музыканта, пригладил ее волосы, перемещаясь на подбородок, ухватился, она взглянула на меня не озабочено, а нежно и подвластно, давая понять кто здесь хозяин, со своим слюнявым кляпом во рту выглядела она роскошно. Руки мои длинные, я молча расстегнул кляп, разминая характерными движениями пальцев ее скулы, она посмотрела на меня доверительно и я, кажется, за все это время прошел всю стадию взросления, все встало на свои места: я — над ней, она — подо мной на коленях. Благодарный блеск в глазах и ее частое дыхание, мое — суровое и крайне возбужденное, хищное. Я принял и она тоже приняла роли. Помотал пальцем ее ошейник на шее, под аккомпанемент сдавленного дыхания и крайне текущего члена, зрачки же расширились от возбуждения у нас обоих, потихоньку проскользил пальцем на поводок, ее дыхание в тишине комнаты усиливалось с каждым моим движением, покорно сидела и не могла без меня шевельнуться, без моего чертового приказа, это что-то переключает в мозгу. Я крепко намотал на ладонь поводок, меня пронзила властность. Одной рукой я принялся расстегивать ширинку, приспуская черные джинсы, за ними показались черные мокрые боксеры: — Соси, — сказал я строго, во власти возбуждения говорить было сложновато, только лишь давать приказы. Она, почти слезливо, всмотрелась с благодарностью в мое лицо, на что я грубо дернул за ошейник, чтоб опомнилась чем она должна сейчас заниматься. Та опалила дыханием член через боксеры и медленно мазнула губами по длине, по мокрой ткани, подцепляя языком головку. Мой рот горячо выдохнул воздух и принялся надрывно его искать, словно кинули на асфальт грудью, небольшой мой низкий стон и она стала поспешно починяться, стягивая медленно боксеры, пока член не вынырнул из них и та облизала медленно ствол. Почувствовав впервые на себе ее язык (да и вообще впервые почувствовав там чей-то язык) меня бросило в жар, рука непроизвольно и властно сжала ее ошейник и она громко простонала, текла безумно, но мне не нужно было это, мне нужно было видеть ее на коленях, чтобы она доставила мне удовольствие, отсасывая, прижимаясь лицом к лобку, пока я буду сжимать ее горло ошейником и придавливать голову с одури, чтоб уже начала задыхаться. Не вытерпел и сжал ладонь на желваках и ее рот, что глубоко всасывал воздух, открылся, я схватил ее за пушистую русую копну и силой насадил на член, под ее ошарашенный и крайне довольный стон, с губ слетели бессознательные, слишком для меня не характерные указания: «Отсоси своему папочке, будь умницей». И она была очень даже хорошей девочкой-умницей, вылизывая языком длину, пока бархатная моя кожа находилась полностью в ее рту, голова резко двигалась, в глазах моих бушевали краски, а взорвались фейерверки, стоило ощутить постепенно раскрывающуюся для головки глотку, что колени мои затряслись, а я сам оказался в другой галактике, ощущая чертову горячую ее глотку, она протолкнула в глотку мою головку, черт побери! Инстинкты полностью мной овладели в тот момент и как бы она не мычала от недостатка воздуха, головка скользила прямо в глотке, и я туда кончил с быстрыми вздохами и выдохами, громким стоном, чувствуя дыхание на лобке и расставляя ноги шире в двух сторонах от нее, ее глаза умоляющее смотрели на меня, когда я кончал в ее глотку, качая бедрами у нее перед лицом, она видела мой суровый взгляд сверху: — Папочка, — промычала она умоляюще, глядя на меня, на что я проделал еще несколько скользящих движений и она отпала от меня, оторвалась от своего любимого занятия, припадая спиной к кровати, и, смотря, как я застегиваю джинсы, на полу наблюдая вязкое пятно от того, что она кончила, лишь сладостно посасывая мой член. После всего, отдышавшись, она мило улыбнулась, а я присел, чтобы мельком поцеловать ее в уголок губ и в ушко прошептать: — Ты очень хорошая девочка для меня, — рука погладила голову, словно щенка, — папочка доволен.