Как же ты меня, сука, заебал!

— Как же ты меня, сука, заебал! — От крика, который почти перешёл в хриплый вопль, проснулись люди. Три часа ночи, в двух или трёх квартирах включился свет и в мелких окошках убогих пятиэтажек видны чёрные силуэты, внимательно наблюдающие за происходящим на улице. Скорее всего людей больше, просто они решили не "выдавать" себя светом, а тихо подошли во тьме к окну и смотрят. Белые и большие хлопья снега падали на мелкую Московскую улицу, пытаясь скрыть двух молодых - бухих - людей, однако получалось не очень. Один - в красивом костюме, со средней длины волосами. Другой - блондин, в рубашке и женской шубе. Прямо какая-то хуёвая комедия, которую каждый раз пускают по телевизору на Новый Год. Нет, не те советские фильмы, которые стали родными всем, а новые, а-ля "Ёлки". — Ты, блять, пидорас ебаный! Гнида, способная лишь в рот брать и давать в жопу! Гандон, нахуй! — В лицо Эрика, который лежит в холодном снегу, пытаясь словно прятаться, прилетел кулак, прямо рядом с челюстью, обещая остаться там синяком на несколько дней. Он скулит от боли и тихо говорит "Лёш, Лёша, ну успокойся! Ну Лёшечка!" — Лёша-хуёша, я - Лёха! — Он со всей силы бьёт певца прямо в живот ногой, заставляя того кряхтеть и сжаться сильнее в комочек, как котёнок. Лёха смотрит на него так, словно готов убить. Он падает на колени в снег и кулаками бьёт бедного певца по рукам. — Я тебе язык нахуй вырву, чтобы ты петь больше не мог! Чтобы ты вообще нихуя не говорил! — Голос начал хрипеть, а истерика так и не исчезала. Наблюдающие в окнах начали уходить, и осталось всего один-два человека, и кто-то из них уже вызывает полицию. Похуй. — Какая же ты мразота... — Из глаз у Лёхи идут слёзы. Он успокаивается медленно, ещё хочет кричать, но просто слов подобрать не может. Не знает, как может оскорбить ещё Эрика. — Ты нахуя мы в душу залез? Нахуя сердце украл? — Сказано было спокойно, а дальше - опять крик: — Нахуя ты вообще в моей жизни появился, пидорас, блять?! — Лёха перестаёт того бить. Просто сидит на снегу и плачет, руками вытирая слёзы, а вместе с ними и чёрную подводку, которая и так размазалась по векам и щекам. Всю жизнь он был гомофобом - всю. Блядскую. Жизнь - но появился Эрик-хуерик, который всё сломал. В душу пролез, как чёрт, и заколдовал. Голосом, своей красотой, своим характером. Единственный, кто пытался относиться нормально с Лёхе, и тот так ненавистен, что не жалко убить. Не жалко из-за чего в тюрьму сесть. Похуй вообще! Отсидит и дальше будет пиздить еду из супермаркетов и животных продавать. — Лё... Лёха! — Эрик пытается встать. Из носа течёт кровь, которая успела оставить свой след на белом снегу. Он осторожно встаёт, чувствуя, как по животу молнией проносится боль, заставляя молодого человека вздрогнуть и промычать. Он опять сгибается, зажмуривая глаза, и шипит: — Полиция скоро приедет... — Да мне похуй на полицию! Я лучше тебя убью - им легче будет! — Лёх, ну пойдём... — Хотя он встать не может, всё равно осторожно кладёт руку на ладонь бездомного и кое-как улыбается, поднимая голову. Тот лишь одёргивает пятерню и смотрит на певца так, словно прямо сейчас выколет глаза - настолько Лёха ненавидит Эрика. Но всё равно встаёт, за руку тянет юношу, перекидывает его руку через свои плечи и тащит в сторону мостов, где точно сможет спрятаться. Он знает что делает это из-за тошнотворных чувств, которые заставляют работать не мозг, а сердце, но не препятствует. Просто тащит, а после кидает у стены и сам ложиться на землю, пытаясь вновь не зареветь. С ним лучше не разговаривать, но Эрик решается: — Лёша- — Лёха, блять! — Грубо исправляет блондин брюнета. — Продолжай. — Лёха. Пожалуйста, успокойся. Я знаю, ты ненавидишь таких, как мы... — Говорить это противно, но приходится. — Но... Если ты сам такой - почему бы просто не принять? — Долбоёб, я не такой! — Лёха резко встаёт и вновь чуть не бьёт Эрика, но сдерживается. — Я девочек люблю, понимаешь? Целуюсь, трахаюсь, только с девочками! Нахуя ты появился в моей жизни - не понятно! — Но ты же меня поцеловал... — После этого Лёха замолкает. Он же правда поцеловал Эрика, и тогда это было так приятно, что хотелось, чтобы поцелуй не кончался. — Да иди ты нахуй! — Бездомный падает рядом с певцом, руки приставляя ко рту и дыша на них, пытаясь согреть пальцы. Он слегка дрожит, но только потому, что не застегнул шубу, да и не хочет. Ахуенно же выглядит. — Лёх... Мне холодно. — И что, блять? Я погоду выключить не могу, Шуберт! — Естественно Лёша понял, что тот просто хочет завернуться в шубу, и сначала просто игнорирует то, как его друг-враг дрожит, а после, наконец, пускает к себе. — Никаких обнимашек. Сначала "Шуберт" кивает, а через десять минут чувствует, как сам Лёха руками обвил его. Сначала хочет что-то сказать, но, увидев взгляд бездомного, который становился ещё страшнее из-за чёрной подводки, музыкант промолчал, обняв того за талию одной рукой. Зато теплее. — Горло не болит? — Снова через десять минут тишины спрашивает хуерик, но слышит лишь тихое посапывание - уснул. С одной стороны обидно, ведь Эрик волнуется за горло Лёхи, а с другой - Слава Богам, ведь оскорблений в свой адрес он больше не услышит. Так они и просидели до самого утра. Маленький грубый чёрт, способный избить тебя, и чертёнок, укравший сердце первого.