Имбирное утро

Морской бриз ворвался в распахнутое слугой окно. Будучи истинным сыном щедрой южной природы, ветер принес с собою аромат цветущих садов и лёгкое беззаботное пробуждение. Джастин уже заимел привычку нежиться в постели по утрам — к тому располагало множество приятных обстоятельств, — но увы, в одиночку это занятие не доставляло и половины того удовольствия, к которому он привык. А потому юноша встал и, плеснув в лицо пригоршнею воды, выглянул в окно, чтобы зажмуриться от яркого солнечного света и лихой пляски ветра на мокрой коже. Как же хорошо в Кэналлоа по утрам! Куда не кинешь взор, всюду торжество, всюду праздник цвета, света и музыки. Я готов каждый день любоваться небом Кэналлоа, и это зрелище ни капли не наскучивает. В бескрайнем синем небе ослепительно белые облака-корабли нескончаемыми караванами плывут на запад вслед за солнцем и исчезают без следа. Под ними танцует вода. Родная для меня и оттого особенно любимая, эта стихия в Кэналлоа всегда танцует — в южном крае почти нет озёр, нет болот, но зато бурных горных речек и речушек — хоть отбавляй. А ещё есть море. О, южное море! Ты многолико, переменчиво, непостижимо, ты бываешь и опасным, и сердитым, но этим летним утром ты подобно молодой королеве — ты в добром нраве, и милостиво приветствуешь всякого, кто взглянет. Вдали от берега твои волны широки и прозрачны, подобны вуалевым покрывалам глубокого молочно-сердоликового оттенка, они трепещут на ветру, и все усыпаны блёстками солнечного света. А чем ближе к песку, тем они извилистей и гуще, и напоминают пенное кружево твоего нескончаемого парадного шлейфа. Они тихо шуршат, заглушая твою неспешную поступь, и гирлянды водорослей устилают твой путь… Определённо, в то утро Джастин проснулся в поэтическом настроении. А ещё ему было весело, просто и бездумно весело — неизвестно от чего. И потому молодой человек рассмеялся и потянулся в небо (не забыв, впрочем, что под окном крутой обрыв в пару сотен бье и острые скалы), и, стукнув от избытка чувств по каменному подоконнику, запел. Талантливым вокалистом графа Васспарда, пожалуй, не сочли бы даже на рыночной площади — в салонах он предпочитал говорить, а не петь, — но сейчас это не имело значения. В Алвасете поют все и вся — даже камни. Рокэ предупреждал об этом, и оказался тысячу и четыре раза прав. Кстати, о Рокэ… Джастин умолк, не допев куплета — из окна ему был виден краешек внутреннего двора, и вот он заметил в нем какую-то суету. Приглядевшись, юноша понял, что на всадниках форма алвасетских стрелков. Многие были на конях и скидывали дорожные сумки слугам, намереваясь налегке ехать в город. Значит, соберано Алва уже прибыл — и, не встретив Джастина в нижних комнатах, идёт сюда, чтобы лично разбудить возлюбленного… «Новьо», как говорят кэналлийцы. Сердце молодого мужчины забилось в сорок раз радостнее и живее, чем он сам мог ожидать. Всё же он полагал себя взрослым, но вот незадача — при встречах и расставаниях с этим невозможным человеком вёл себя как мальчишка. И ничего не мог с этим поделать, да и хотел ли? Свежая любовь как свежее вино — особенно терпка, пьянит с первого глотка. Но они с Рокэ выпили уже немало и стали таким дураками… Счастливыми! Отскочив к постели, Джастин упал на нее и, зарывшись лицом в мятые подушки, снова засмеялся. — Я нужен дору? — Нет, уходи скорее. Мальчик-слуга многозначительно улыбнулся и скрылся с глаз. Маленький пройдоха тоже знал, что будет. Это все знали. Раз соберано в замке — значит, очень скоро окажется в компании своего гостя. Ведь разлуки — это не для них. С тех самых пор, как Джастин едва не погиб от руки манриковского наёмника, Первый маршал приказал ему находиться при своей особе неотлучно. Как офицеру по особым поручениям. Пусть и недостойно скрываться от опасности за спиной вышестоящего — «доброжелатели» намекали на это Джастину не раз! — но он и сам не стремился отлучаться куда-либо. Лишь срочные дела на Межевых островах, куда не-кэналлийцам путь заказан, смогли ненадолго вырвать Рокэ из его объятий. И, слава Создателю, уже почти вернули… Быстрые шаги, быстрый стук в дверь, и вот фигура в чёрном и белом возникает на пороге. Джастин предусмотрительно прячет лицо в сгиб руки, якобы он спит, но эту игру разгадать несложно. — Тю-у-у! — восклицает Рокэ, узрев столь непристойную картину. Почти семь утра, а обнажённый офицер распластался по простыням и не ухом ни рылом, что начальство уже на ногах и в непосредственной близи. Не по уставу! — Где это ты провел ночь, что так утомлён теперь? — влажный шепот в ухо щекочет и заставляет дрожать от удовольствия. Джастин убирает руку и, не тратя время на слова, дарит возлюбленного страстным поцелуем. Какое наслаждение вновь дышать с ним в унисон — одним воздухом, одним морем, одним цветением садов. Каждый раз — как в последний… Всю необъятную радость, всю остроту чувств, что стыдно и невозможно выразить словами, Джастин вкладывает в этот поцелуй. Сколько он длится, ведают лишь волны и ветер, и пусть бы длился вечность! Но вот их губы сами, словно против воли хозяев, размыкаются ради шутливого объяснения, и это тоже хорошо. Обмен нежностями — прекрасное занятие, но и обмен словами таит в себе немало изысканных удовольствий. — Верьте или нет, мой маршал, но я провёл ночь, думая о вас… — отвечает Джастин на вопрос, заданный, кажется, сто лет назад. — И, конечно, не сомкнули глаз?.. — совершенно серьёзно уточняет Рокэ. — Отчего же? Сомкнул и славно выспался, но то наяву, а во сне — о! — вы были очень непристойны и ненасытны в своих желаниях. — Настолько выматывающий сон, что вы не можете встать при моем появлении? В самом деле? — Рокэ округляет глаза в знак безмерной заинтригованности, и, подперев подбородок кулаком, всем своим видом как бы говорит — продолжайте свой удивительный рассказ, полковник Придд. Полковник охотно продолжает: — Я говорю вам истинную правду, а вы уж делайте с нею, что хотите. У меня живое воображение, и ночами оно порой даже живее, чем днём. Во сне я отдавался вам раз десять, не менее, так что случись все приснившееся наяву — и ни одна часть моего тела не могла бы вас приветствовать вставанием. — Вот была бы досада… — Рокэ хмурится и качает головой, но в уголках губ пляшут смешинки, заставляя их забавно подрагивать. — Что ж, придется довольствоваться тем, что имеем? Видимо, так… С этими словами он возвращает Джастину поцелуй, и в его исполнении это уже не признание, а призыв. Рокэ — настоящий кэналлийский любовник, пыл Астрапа и стремительность Анэма — вот его стиль любовной игры. Не проходит и минуты, как он, не раздеваясь, наваливается на любовника всем весом и начинает покрывать его шею, грудь и живот жаркими беспорядочными поцелуями. Джастин широко разводит ноги в стороны, всем телом, всем собой признаваясь, что влюблён без памяти. И готов на всё, чтобы показать глубину своих чувств — пусть это будет не слишком приятно поначалу. Любящие руки в ответ недвусмысленно ласкают его бедра, сильные пальцы приступом берут преграду, и вот они уже внутри Джастина, ласкают его самым настойчивым образом. Наконец в бедро упирается твердый орган любви. От этого мига до проникновения — всего ничего и, предчувствуя боль, Джастин невольно становится напряжённым, и целует любовника не так страстно, как вначале. Но Рокэ — это Рокэ. Кто-то другой не придал бы значения, но не он. — Ты всё ещё не привык… — не прекращая ласкать его руками, телом новьо отстраняется. Сидя верхом на Джастине, он под удивлённым взглядом последнего извлекает что-то из-за пояса. Талия Первого маршала обернута широким отрезом ткани на кэналлийский манер, за таким поясом поместится что угодно. Но Рокэ извлекает из него всего лишь маленький кожаный кисет. Джастину чудится слабый пряный запах… — Что это? — Сейчас узнаешь, — заговорщически улыбается Рокэ. И, растянув шнурки, вытряхивает на ладонь шишковатый корешок светло-бежевого цвета. Джастину сей предмет живо и очень некстати напоминает об уроках естествознания. — Это имбирь? — удивлённо спрашивает он. — Свежий имбирь, — подарив возлюбленного странным игривым взглядом, Рокэ поясняет. — Я, видишь ли, больше не хочу наблюдать твои страдания — чужая боль возбуждает меня, но не твоя … В руках любовника возникает маленький серебряный ножик, похожий на серп — он всегда при нем, весьма удобная вещица морисского происхождения. Но зачем он сейчас?! Ах вот зачем: любовник принимается остругивать корень, сдирая шкурку вместе с кусочками пахучей мякоти. По спальне расплывется резкий имбирный дух, кисти и даже запястья любовника блестят от сока. — Вы собираетесь это есть? — изумлённо улыбается Джастин. — Прямо сейчас? — Ни в коем случае… Покончив с работой, Первый маршал облизывает пальцы, морщится — «горько!» — и остатки сока небрежно стирает краем сорочки Джастина, поясняя между делом свой замысел. Новый безумный замысел. — Это древняя морисская хитрость, о которой я однажды читал, но забыл за ненадобностью. Владетели гаремов применяют жгучие свойства имбиря в основном к женщинам, которые чем-то провинились, ну или просто упрямы… Но когда я задался целью сделать наши с вами, любезный Придд, соития более приятными для обеих сторон, и посоветовался с жрецом Астрапа… — Вы говорили о… о нашей связи с кем-то?! — Джастин видит в глазах любовника утвердительный ответ, но не успевает выразить свои чувства ни словом, ни делом. Сильные пальцы сдавливают шею, пригвождая к постели. Возмущённый рык заставляет его слегка слабить хватку, но, не убрать руку, о нет. Придерживая трепыхающегося юношу, Рокэ пытается усмирить его гнев сладкими поцелуями и отвлечь внимание тихими вкрадчивыми речами, а сам меж тем замышляет недоброе, и когда Джастин окончательно теряет бдительность, дурацкий оструганный имбирь начинает тыкаться в его зад. — Возмутительно! — Не спорю… Сначала ощущения даже приятны, но это лишь на минуту! А потом начинается жжение и припекание, терпимое, но совершенно оскорбительное по своей сути. Он что — курица, чтобы начинять его приправами?! Джастин пытается избавиться от гадости, навязанной новьо, но тот препятствует и препятствует успешно. Он ловит запястья Джастина и покрывает их поцелуями. Он трётся о возбужденное естество Джастина бедром, доводя его до твердости камня. Он шепчет ему на ухо сотни ласковых непристойных слов и уверяет, что имбирь поможет Джастину пережить вторжение его страждущего клинка без малейшей боли, нужно лишь потерпеть… Расслабиться… Довериться… — Вы знали, что я не соглашусь! — обличает Джастин, всё более входя во вкус этой будоражащей кровь возни. Жжение в заду не уменьшается, но и не нарастает. — Знал. — И коварно сыграли на доверии! — Сыграл. — И не раскаиваетесь! — Раскаюсь, если не сработает, — бросает Рокэ беззаботным тоном и, избавив наконец-то зад Джастина от ненавистного корешка, плюет на ладонь и размазывает слюну по члену. — Между прочим… — с претензией на обиду заявляет он. — …могли бы учесть, что я сейчас тоже рискую, и даже более нежной частью тела, чем ваш драгоценный зад. — А вас никто не понуждает! И к тому же вы безумец, ищущий наслаждений в боли и боли в наслаждениях! — Что правда, то правда, — с притворной грустью вздыхает Рокэ, и в последний раз приглаживает готовый к бою клинок. Мощный вид его орудия завораживает. — А теперь повернитесь на бок, будьте любезны. Вот так… Ладонь ласково кружит по бедру и ягодицам, успокаивая и подготавливая. Вот только в заду всё еще щиплет и закатно припекает, и никакие поглаживания тут не помогут. — Я никогда не стану действовать вам во вред… — шепчет Рокэ, склонясь к самому уху Джастина. Мерзавец! Знает о магической силе своего голоса — он может уговорить на что угодно! — Вы дороги мне, Джастин, вы же знаете… — Да-да, почти как «сын, которого не было», — ворчит Джастин, покорно оттопыривая зад навстречу клинку. Что ж, если мориски не лгут, это будет чуть менее противно, чем обычно. Но отчего нельзя любить друг друга вовсе без этого? Скажите пожалуйста, будто Создатель не снабдил мужской род языками и пальцами для удовлетворения… — Во-о-от та-а-ак… Больно? Джастин прислушивается к ощущениям тела и с удивлением понимает, что не испытывает привычной боли, о нет. Обожжённая имбирём кожа потеряла чувствительность, и всё, что он ощущает — горячащее распирание в заду, наполненность и беспомощность, будто он… Гм… Допустим, жена шада, которую взяли как бы и не силой, но и не совсем добровольно. Так и не дождавшись ответа, Рокэ начинает двигаться в нём, и Джастин стонет вовсе не от боли. Впервые в жизни он по-настоящему наслаждается соитием — ещё не в полную силу, но хотя бы понимая, что за прелесть находят в нём мужчины. Это более не скачка с кочки на кочку, от одной вспышки удовольствия до другой. Это увлекательная прогулка по благоухающему Рассветному саду, где позволительно вкусить от каждого спелого плода, сорвать любой цветок. И от предвкушения грядущих наслаждений, которые ещё не видны, но уже маячат вдалеке, у Джастина вдвойне перехватывает дыхание. Теперь конца его фантазиям не будет, лишь начала!.. — Ещё! Ещё! — молит он, насаживаясь на клинок до самой глубины. Наконец-то он доставляет возлюбленному то удовольствие, которое тот заслужил. Удовольствие взаимности, удовольствие видеть, что твой любовник так же счастлив, как ты сам. Чтобы не умереть от этого счастья, Рокэ с силой сжимает его член в кулаке и, двигая им вверх-вниз, продолжая вбиваться сзади со всей кэналлийской страстью, за несколько мгновений доводит дело до конца. Конвульсии разрешения, счастливые стоны и усталая дрожь приходят на смену бешеной скачке. Любовники замирают, не имея сил шевелиться, и время начинает прорастать сквозь них длинными прозрачными колосьями. Очень нескоро в наступивший покой, медленно, очень-очень медленно, начинают вкрадываться приметы мира вокруг — свист ветра, шёпот моря и перекличка чаек. — Отчего птиц плохо слышно? — спросил Джастин и, потянувшись, наткнулся вдруг рукой на кусочек имбиря. — На рассвете они разбудили меня своими ссорами, а сейчас кричат тихо, словно с другого берега мироздания… — Это от того, что мы были не здесь, полагаю… Метафорически витали в облаках. — И чайки решили считаться с нашими… — Джастин засмеялся. — …метафорами? Как мило с их стороны. — Ну или их отпугнул запах имбиря. Тогда это вдвойне полезное средство. — Воистину, — согласился Джастин и запустил имбирём в окно. Нет, он был благодарен этому морисскому средству, весьма и весьма, но… надеялся, что впредь будет получать удовольствие, полагаясь лишь на воспоминая об этом имбирном утре.