«Женщина на корабле – к беде!».
И сколь бы страшно то ни было, этому поверью были подвластны все девушки, от чистых детей до мудрых старух. Как бы девицы в страхе ни хватались за мужские руки в попытке спастись, как бы ни молили оставить их на судне, – все оказывалось так безуспешно, что от них избавлялись даже быстрее. Ведь совесть была сильна почти так же, как и...Абсолютный страх.
Ведь шторма, хлестающие борта кораблей, заваливающие на бок суда, окатывающие палубы водой, были так стремительны и страшны, что девушек не щадили никогда. Связывали ноги крепкой верёвкой, крепили тяжесть, и перекидывали через борт, где они быстро оказывались погребены под волнами океанов и морей, становясь мятежными пленницами дна. Задыхаясь от заливающейся в лёгкие воды, они уже не были способны дышать. В неслышимых криках, глушимых солью, срывались голоса. Казалось, ничего более не спасёт их позеленевшие на дне тела, где не бывает солнца.Но ничего не бывает так просто.
Они хлебают воду, пока она не наполняет их полностью, и тогда они начинают понимать, что дышат. Снова дышат. Их глаза более не щиплет от соли, и тогда они видят чешую и хвост. Они видят противные перепонки, они ощущают свои клыки, боязливо касаются жабр и больше не помнят ничего кроме мести.Жгучей, болезненной мести тем, кто лишил их красоты. Тем, кто заставил их задыхаться и барахтаться в ледяной воде. Тем, кто сбросил их за борт и лишил жизни. И тогда они поют о боли.
Тогда, поднимаясь на поверхность, они поют до сорванного голоса, лишь для того, чтобы в ночной тишине их услышали моряки, думающие, что спаслись ценой девичьих жизней. Тогда, стоит лишь ступить сонному матросу к борту, тогда, когда он опирается руками о дерево, чтоб осмотреть гладь черной воды, его безжалостно стягивают вниз.И тогда больше никто не остаëтся в живых.