Sober Up

— Ты правда собираешься съесть все это сам? Все начиналось даже вполне прилично. Их переписка тоже была вполне приличной. Вернее, она была бы приличной для человека, если бы тот был под градусом. Сильно под градусом. Кацуки шутил, а Плисецкий не был силен в шутках. Особенно после полуночи. янефеяблять интересно птицам нравится тако? котлета не знаю тебе нравится? янефеяблять да но я не уверен в своей птичности котлета ты киви янефеяблять ч то котлета маленький, пушистый, бегаешь и орешь янефеяблять почему. котлета мне нравятся птицы-киви В общем-то, Кацуки с бухты-барахты оказался в Петербурге утренним рейсом, и Юра, как истинный друг, вызвался его выгуливать. Это было роковой ошибкой, но у Плисецкого роковые ошибки были неотделимой частью существования. Юра бы не рисковал на его месте. Количество еды на подносах внушало тихий ужас. И выглядело крайне нездорово. Особенно для действующего спортсмена. Кацуки явно считал иначе. — Да, — отчего-то весело сказал он и вгрызся в бургер. Юру перекосило. — Можно я… — Нет, — так же весело перебил его Кацуки. Где-то в середине зала закричал ребенок. Юра медленно начал подозревать, что это начало конца. От маски, стянутой на подбородок, болели уши. Но безопасность была превыше всего. Он надеялся, что Ангелы не засекли его по дороге. И он все еще не понимал, как его занесло сюда. С Кацуки. Живот предательски заурчал, и они на мгновение пересеклись взглядами. Кацуки вздохнул и осторожно подвинул к нему большую картошку. Юра схватил ее быстрее, чем тот успел убрать пальцы. Моргнул. Отстраненно подумал, что пальцы у того очень теплые. Кацуки тоже моргнул. И отдернул руку, тут же неловко схватившись за запакованный твистер. Не с первого раза отколупал крышку коробочки. Юра медленно смотрел, как Кацуки пожирает заказ на его, Юрины, три гребанных тысячи, и, кажется, варился заживо. И чуть воровато тянул фри из баскета, заодно оккупировав и соус. Технически, это был его соус. Но Кацуки явно так не считал, голодный и стрессующий. Юра хотел бы знать причину. На фоне тихо играла богомерзкая музыка. Кацуки шуршал упаковками и облизывал панировку с пальцев. Юра все еще не понимал, что он тут забыл. — Кацудон, — позвал он. Юри промычал что-то в ответ — твистер физически не позволял ему говорить внятно. — Че не так? Кацуки не отвечал непозволительно долго, методично поедая кусок курицы, так что Юра ткнул его картофелиной в лоб. Тот наконец перестал жевать и поднял глаза на Юру. Выглядел он как-то хуево. Бледный, почти сравнялся по цвету с Юрой, нервный, напряженный. Пальцы у него подрагивали. Брови он свел к переносице, и оттого вид у него был какой-то то ли жалкий, то ли жестокий. Бедный лаваш он пожирал с почти звериным упорством. А глядел при этом побитой собакой. Отпиздили его в переходе, что ли, пока добирался? Йо-о-о, китаеза, хуле забыл в нашей великодержавной? А? Или за одежду стопанули — Питер же. Культурная столица. Кацуки вполне сходил за местную достопримечательность: алконавт Виктор привил ему свое извращенное чувство стиля и переправил половину гардероба, но не смог вытравить природный долбанизм. И на фоне обычных прохожих внезапный понаехавший узкоглазый с рюкзаком с собачьей рожей, ярко-розовым галстуком и в ЛуиВи смотрелся почти террористом-смертником. А для агрессивно настроенной молодежи и подавно. Виктор грозился сжечь этот рюкзак, кстати. Это был подарок какой-то фанатки, Юра плохо помнил, но Кацуки он по какой-то неведомой для обывателя причине запал в душу, так что пришлось смириться и стоически игнорировать пугающую морду пуделя, которую растянуло на весь рюкзачище дешманским мейкером дизайнов. — Кацудон, что случилось-то, — продолжил Юра, пока Кацуки с остервенением подвигал к себе коробку с ножками. Юра быстро глянул в чек, лежавший с его стороны стола. Баскет Икс Эль. Семьсот, прости Господи, рублей. — Чувак, ты это. Не подавись. Им стоило исправить название на «Африканский голодный ребенок», потому что, кажется, Кацуки собирался отожраться за все свои пропущенные обеды и ужины. И кацудоны. — Я справлюсь с этим, Юрио, — внезапно сказал он с совершенно серьезным лицом. Японский акцент выдал его еще на «handle», и бедный хэндл скатился в грустное и обреченное хэндуру. Юра мгновенно сообразил, что Кацудону настал бляздец. — Нахрена тебе столько еды, Котлета?.. — в пустоту спросил Юра и закинул картошку в рот. Скосил глаза на руку Кацуки. Подавился. Кольца не было.

***

Собственно, в какой момент они оказались на балконе Юриной однушки, Юра тоже не понял. Кацуки выблевал все, что сожрал, получасом ранее, и теперь стоял, покачиваясь березкой, у самого ограждения. Зеленее, чем трава по весне. Юра в качестве хреновой моральной поддержки сидел рядом на протертой табуретке, а нога, которую он подложил под задницу, потому что сидеть как нормальный человек — для слабаков, уже отнялась и не ощущалась вообще никак. Кацуки с размаху ударился лбом о железную балку, и Юра чуть не выронил свою любимую кружку с котами из рук. Он аккуратно сгрузил ее на пол и оказался рядом с Кацуки, странно поджав отсиженную ногу. — Хорош самоуничтожаться, — Юра неловко поскреб за ухом и опустил локти на холодный металл. — Ты же сам съебал и правильно сделал, в чем проблема? Пока они тряслись в метро, как кильки в банке, Кацуки громко и монотонно вещал ему, какой он, Юри, первоклассный мудак, и что бедненький Витя совсем умом тронулся на почве очередного экзистенциального кризиса среднего возраста. Юра пообещал себе сломать Никифорову лицо при встрече, глядя на чуть ли не ревущего Кацуки. Желтая пресса бы обоссалась от счастья. Наверное, мироздание где-то сейчас мерзко посмеивалось, наблюдая за Юриными тщетными попытками разобраться в ситуации непредвзято и при этом не спалиться. Юра понял одно: Никифоров, определенно, старый мудак. Потому что пока Кацуки выворачивало наизнанку, отросшие патлы почему-то держал Юра. Юра, понимаете? Виктор съебал на Багамы и почивал под солнышком на пляжу. "У него кризис", — жаловался ему Кацудон. "Хуизис", — вполне резонно отвечал Юра и старался не пялиться слишком долго. Небо было тяжелое, нависшее и темное, и оно грозило вымочить их до нитки в ближайшие пять минут. Юре было честно поебать на небо, в принципе, его волновало только явно неустойчивое эмоциональное состояние старого японского пидораса, кантующего на его балконе и в его футболке. Надо же, размер совпал. Ему стоило завалить Кацуки еще в прихожей. Потому что он так блестел на него своими блядскими глазами, что уже совсем ни в какие ворота не шло. И он бы непременно это сделал, наплевав и на Никифорова, и на рамки приличия, но Кацуки умудрился проебаться и здесь и рухнул на пол, сшибив собой полку для обуви. Юра еле успел дотащить его до толчка, чтобы он не заблевал ему паркет. Это быстро обнулило всю романтику ситуации. Момент был безнадежно упущен. На Юрин самоконтроль собирали всем селом, когда трясущийся покруче эпилептика Кацудон поднялся с пола, отерев рот рукой, врезался в бортик ванной и опасно накренился в сторону твердого кафеля, но был перехвачен поперек груди Юриной рукой и утащен в гостиную. Юра не был готов прятать труп. Но. Юра был готов оторвать Виктору его куриную бошку. Юра был готов подойти к нему и пообещать, что если вот этот вот японец в размере одной штуки еще хоть раз по его вине себя накрутит, то Юра накрутит Никифорова. На шампур. В лучших своих мечтах Юра уже препарировал тушку Виктора разными пренеприятными способами, но тихое сопение Кацуки вернуло его с небес на землю. — Юрио, — Юра обернулся к нему и всмотрелся в заплывшую рожу. Юра.exe перестал отвечать, вносите сисадмина, выносите Плисецкого. — Ты такой хороший друг. Конечно хороший друг. Только хорошие друзья говорят с тобой про тако и птиц, кормят тебя за бесплатно, подвигают тазик, чтоб ты не засрал весь окружающий мир, проводят психологический сеанс. Вашу травму давно пора проработать, раздевайтесь. Может он хотел его завалить еще тогда, в Сочи. У Юры всегда был пунктик на помощь всем обездоленным и несчастным. Но помощь получалась специфическая и кому-то могла выйти боком, а кому-то раком. В какой момент он притянул к себе эту заплывшую рожу и уткнул моськой в грудь, Юра, конечно же, тоже не понял. Кацуки в момент стало как-то дохуя на одного Юру. Может, и не такая плохая это перспектива — снизу. Осталось протрезветь.