Рычаг давления

Первые двое суток это напоминало сводки с фронта – раз в несколько часов в общий чат игроков падали короткие сухие сообщения, которыми Березуцкие по старой памяти и по доброте душевной снабжали армейцев информацией о Гончаренко. От них веяло тоской и безнадегой: «Бабаев еще раз звонил – ноль», «Просили поговорить с ним Слуцкого, ноль», «На нас и Иваныча трубку не берет», «Руслана сбрасывает». Во вторник в чат плюхнулось Васино «Ничего личного, парни, но мы – тоже нет», за ним тут же последовало Лешино «Рано. С нами будет только хуже». Эти реплики застали Ваню, Игоря, Костю и Федю в машине по дороге на базу. – Важное что-то, наверно, если всем сразу… – пробормотал Костя, который сегодня по графику всех развозил, на синхронное пиканье мобильных телефонов и стрельнул глазами на сидящего рядом на переднем сидении Федю. Тот для него зачитал. – Про что это братья? – растерялся Дивей, недоуменно глядя в свой мобильник. – Им предлагали тренерами стать, – расшифровал Чалов. – А они, получается, отказались, – продолжил Костя. – И я даже не могу солгать, что я не рад этому факту. – Березы в качестве тренеров – это был бы звездец, однозначно, – поддакнул Федя. – У тебя до какого года контракт продлили? – До двадцать третьего. – Если б они встали у руля, я б на твоем месте опять ногу сломал. Срочно. – Не смешно, блять, – Костя легонько стукнул Федю по колену. – Кому из братьев ты хочешь сломать ногу? – Я бы начал с Васи. На их шуточную перепалку Дивеев прыснул в кулак. Ваня промолчал. – Иваныча оставят, – покачал головой Дивей. – Никакого смысла в радикальных мерах до конца сезона. – Типа, мы просрали уже все, что можно? – вопрошает Костя. – Этот чемпионат не спасти, пусть идет по накатанной? – Мы только главного тренера просрали. И матч «Зениту», – возразил Федя. – И над нами ржет вся РПЛ. Чуть ли не больше, чем над «Сочи». – Коней на переправе не меняют, да? – спросил Игорь. – Пока ничего не объявили официально, есть шанс, что Михалыч вернется, – сказал Федя. – Официально… – хмыкнул Костя. – Мы сами-то узнаем минут за десять до того, как в твиттере команды пресс-служба опубликует. Вот честно, ко мне журналюги постоянно пристают с вопросом «Как вы прокомментируете то-то и то-то», а я через раз ни в зуб ногой. – А ты поменьше свой номер журналистам раздавай, – скептически отметил Дивей. – Журналисткам, – поправил его Чалов. – Пучеглазым. – Этой можно, она страшная, – хихикнул Игорь. – За такую фанатку Лена по башке не настучит, даже если она весь твиттер испишет признаниями в любви к Кучаю и напостит эксклюзивных фот. – Да вы заебали! – надулся Костя. – Я про твиттер не из-за нее сказал, а из-за того, что Петр согласует посты со всеми заранее, зато футболисты узнают из СМИ. – Можно подумать, ты читаешь твиттер, – с укором посмотрел на него Чалов. – Слава богу, мне есть что и кроме твиттера почитать, – Костя гордо дернул подбородком. – Одну книжку месяц мусолишь. – Там семьсот страниц, к твоему сведению. – А что там, кстати, у нас официально? – озаботился Игорь. – Все еще «плохое самочувствие», – подал голос Ваня. От этой фразы ему было как-то не по себе. Холодная истерика Гончаренко в перерыве матча с «Зенитом» была поистине уникальным явлением. Он ничем не швырялся, что порой с ним бывало, не орал, не ходил кругами, просто стоял и тихо и спокойно говорил ужасные вещи. – Я имею в виду образно, – косится по сторонам Кучай. – Игроков ставят в известность не намного раньше широкой общественности. Я твиттер не читаю, еще чего не хватало, но ты ведь мне звонишь на каждый чих и новости пересказываешь. – Так если тебе не позвонить, то ты же все проспишь. – Чалов невозмутим. – Если я буду все читать, что пишут о ЦСКА, я сойду с ума, – оправдывается Костя. – Точнее, я бы не ел, не спал, а только читал про нас, и за пару дней спятил бы вконец. – А ты читай офсайт и спи без напряга, – советует Федя. – Я и без того нормально сплю. – Ну, по сравнению с Кампоамором мешки у тебя под глазами действительно уменьшились. Карантин пошел тебе впрок, Костя, – Чалов улыбается своей самой солнечной улыбкой. – Это у него на самоизоляции режим в комфортный съехал, – влезает в мягкие кучаловские перебранки Дивеев. – Вот он и посвежел, когда не в семь утра подъем. – На самоизоляции с ним было не легче, – тяжело вздохнул Федя. – Приходилось вызванивать его по три раза вечером и три раза утром: «Костя, ты ложишься? Ты уже идешь спать? Костя, в кровать собираешься вообще? Костя, ты встал? Кучай, просыпайся! Кучайник несчастный, я кому говорю, через полчаса онлайн, Михалыч опять будет на тебя бухтеть!» – Как мило, – ехидничает Костя. – Что б вы без меня делали? На кого бы Михалыч бухтел? – На Набу, – нашелся Игорь. – На него долго не побухтишь, ты ему слово, он тебе – десять. Видите, а так и от меня есть польза. Михалыч попилил меня пять минут, и готово, норма выполнена, поехали дальше, – подвел итог Кучаев. Идет третий день тренировок под руководством Сергея Овчинникова. Ваня не знает, на какое безумство он мог бы отважиться, если б был точно уверен, что после Виктор Михайлович будет на него ругаться, называть лопухом, разочарованно фыркать, а потом ободряюще трепать по волосам… Его звонки Гончаренко тоже сбрасывал. Сообщения вроде бы читал, но оставлял без ответа. Отгородился от него так же, как и ото всех. И от этого было больно. Телефоны у всех в машине снова одновременно дзинькают. Василий Березуцкий. – «Вагнера Лава не ждите», – зачитывает для Кости Федя. – Ну, не то чтобы мы прям ждали, – тянет Игорь. – Но слухи про него в ленте реально задолбали. Простите, если я оскорбляю чьи-то религиозные чувства. – Выходит, вся надежда на тебя, Чал, – Костя постукивает пальцами по рулю. – Забей «Динамо» парочку. Или «Спартаку». – И тем, и другим, – роняет Ваня. Чалов молчит и смотрит в окно. Лучший бомбардир прошлого сезона РПЛ не забивал в официальных матчах – с паузой на пандемию коронавируса – больше полугода. Все четверо, не сговариваясь, по привычке, выключают мобильники на шлагбауме при въезде на базу. Сергей Иванович, в отличие от Гончаренко, ни разу никому не сделал замечания из-за этого, но соблюдение маленьких традиций и неписаных правил поддерживает иллюзию, что команда в порядке, что тренер не подал в отставку после разгрома от питерских и не уехал из страны без разрешения высшего начальства… В среду инсайдов от Березуцких не поступает. В четверг в Ватутинки нагрянула съемочная группа ЦСКА ТВ. Овчинников гостеприимно машет им, мол, заходите, не стесняйтесь. Ваня раздражается. Мало им снующего туда-сюда Тырина, и эти еще приперлись, недобрый знак: будут снимать для болельщиков красивую картинку, надо смеяться, изображать энтузиазм, вести себя непринужденно, типа, рабочая атмосфера, ля-ля-тополя. А на самом деле… Нет, сегодня уже более-менее терпимо. Команда переварила первый шок. Раскол среди игроков по поводу поступка Гончаренко если и есть, то, когда все вместе, не чувствуется. О нем не говорят вслух. Позицию ЦСКА футболистам Бабаев огласил в воскресенье, ее и следовало придерживаться. Однако Ваня не может прекратить размышлять о том, что будет, если Гончаренко вернется. Федя его успокаивал тем, что Слуцкий тоже несколько раз порывался покинуть клуб, и даже когда это докатилось до СМИ, все удалось уладить. Но Гончаренко – не Слуцкий. Давняя история с «Уралом» вышла на редкость показательной. Если Виктору Михайловичу не дают уйти по-хорошему, то он уйдет по-плохому. Ваня оглянулся на Дивея. Во время разминки Игорь с малоадекватным выражением лица присматривается к тренировке голкиперов. Акинфеев – в отсутствие на законном посту Иваныча – рулит, возле него, что-то комментируя, трется Березуцкий. Едва оператор подходит ближе, чем на десять метров, Вася натягивает на себя маску. Дивей облизывает губы и часто сглатывает. Вид у него как у человека, отхватившего солнечный удар. – Ты что? – спрашивает его Ваня. Дивей смущенно жмет плечами и пялится в сожженый до желтоватого цвета газон за кромкой тренировочного поля, куда не долетает вода из поливалок. – Как ему не жарко? – робко говорит он и прячет руки в карманы шорт. – Кому? – не уловил Ваня. – Игорю… – Дивей поднимает глаза. Акинфеев в полном обмундировании: тренировочный свитер с длинными рукавами, подштанники, закрывающие ноги, ни куска голой кожи, не считая лица. И Илюха с Владиком экипированы по всей форме. Сергей Овчинников тоже. Вратари, одним словом. – Так ему по земле валяться, – отвечает Ваня. – А, ну да, что-то я не подумал, – морщится Игорь. – От этой погоды мозги плавятся. После пробежки футболистов разбивают на группы по два-три человека для игры в теннисбол – подобие волейбола, когда мяч перекидывают через сетку ногами. – Что за хрень?! – шутливо бранится Овчинников. – Не могли сетку поприличнее найти? Это ж натурально бельевые веревки, только прищепок не хватает. Слава! В Химках что, горячую воду отключили, и поэтому ты тут свои трусы постирал и сушиться повесил? Тороп хлопает ресницами и застенчиво улыбается. Без подъебок от Иваныча он, кажется, чувствует себя не в своей тарелке. Печет. Нет-нет да кто-нибудь и бросит хохму про перегрев, глобальное потепление и систему «весна-осень». Исландцы подворачивают рукава футболок, неразлучные балканцы обстоятельно поливают друг другу волосы из бутылок, а Никси и бороду намочил. Кучай обескураженно задирает шорты вверх и недовольно смотрит на неравномерный загар – покрасневшие ноги до колена и белую внутреннюю сторону бедер. Как бы не обгорел, бедолага, говорили ему, надо тоже кремом мазаться, но он же, блин, как всегда… Лишь три человека – Гогуа, Фернандес и Виктор Онопко – занимаются так, словно яркого солнца и тридцати градусов не существует и все как обычно. Первому, наверно, привычно, решил Ваня, а двое последних – просто железные, это давно не новость… В пятницу Ване не спится – как проснулся часа в четыре, так и не сомкнул глаз. Червоточина тревоги растет с каждым днем, и подавлять свои сомнения становится сложнее. Допустим, насчет завтрашнего матча объявили: на «Динамо» команду выводит Овчинников. А что потом? Они еще планируют вернуть сбежавшего тренера? Ваня уже не знает, хочет ли он, чтоб Михалыч приехал. Как себя вести? Ему трудно будет притворяться, что ничего не произошло. Очень обидно, что Гончаренко с ним даже не попрощался. Точнее, ни слова ему не сказал и позднее не написал. С торжественной и печальной речью он обращался ко всем, руки пожал лишь членам тренерского штаба, а о Ване – забыл. Как будто то, что между ними было, не стоило того, чтобы задержаться на минуту или черкануть в мессенджере. Остается надеяться, Гончаренко понимает, что он для Вани не только тренер… Это мучительно. Это унизительно. Иван ничем не заслужил такого отношения. Впрочем, Ваня раньше и не задумывался о том, что за свою запретную любовь придется расплачиваться так – ощущением ненужности. Оно как бы входит в набор. Виктор же не виноват, что Ваня его полюбил, правда? А ведь Ваня все еще… к сожалению. Рассвет окрашивает дома напротив розово-оранжевым. Ваня вертит в руке телефон с десятками неотвеченных и в припадке липкого черного отчаяния начинает по очереди их перечитывать и стирать, потому что синие галочки жрут его живьем. Всем этим «Пожалуйста», «Скажи хоть что-нибудь», «Мне страшно» и голосовым про то, как ему хреново без Виктора, как одиноко и грустно, не место в его жизни. Ваня хочет забыть и то чувство, когда писал их, крича в пустоту, и причину своего отрывистого монолога. «Удалить у меня». А там – пусть висят. Если висят. Если Виктор их не стер, что тоже вероятно, Ваня себе не врет. Вот бы еще так же быстро забыть адресата – нажать на кнопочку и… Ваня освежается в душе – скорее, чтобы убить время, – пытается что-то есть на завтрак, но в глотку ничего не лезет, минут на двадцать отвлекается на мультики в YouTube, открывает и тут же закрывает приложение для развития разговорных навыков английского, которое загрузил в апреле да так толком и не юзал, и с огромным облегчением принимает от Дивеева «Выходи». Игорь обычно не заезжает на территорию двора, а паркуется около «Азбуки вкуса». – Здоров! – Дивей в приподнятом настроении. – Приветик! – Ваня садится на пассажирское возле него. – Чего теперь, к Кучаю, а потом до Федьки? – Не угадал, едем сразу к Федосу. Ваня молча закатывает глаза: вчера на развозе был Чалов, поэтому неудивительно, что дело кончилось тем, что Костю домой так и не отвезли, а сегодня, перед игрой, ночевать все будут на базе. Игорь только многозначительно хмыкает. Кучаловых они подбирают на автобусной остановке, парни плюхаются на заднее сиденье. Костя валится на бок и пристраивает голову у Феди на коленях. – Вань, выглядишь погано, – сообщает Чалов вместо «Здравствуй». – Не спал, что ли, ни черта? – А сами-то, – парирует Ваня. Кучаев сонно бурчит, игнорируя двусмысленные намеки. – Ты не поверишь, – отвечает Федя, – но со мной он спит больше, чем без меня. – Ужас, Федя, ты хоть понимаешь, что ляпнул? – ахнул Дивей. – Не вздумай кому-нибудь такое сболтнуть. – Блять! – у Вани не выдерживают нервы. – Не спал, да. Мне действительно пиздец как хреново. – От жары маялся? – предполагает Дивеев. Хорошо звучит, невинно. Сгодится для отмазки, если что. – Если бы. Лучше б от жары. – А новостей из Беларуси, между прочим, никаких, – с зевком выдавил из себя Кучаев. Господи, знал бы Костя... Ой, нет, не надо. Федя протягивает руку и гладит Ваню по плечу, мол, держись. Ваня поджимает губы. Каждое произнесенное слово может обернуться водопадом жалоб и откровений. Ребята в общих чертах в курсе, что у Вани к Гончаренко, но и не подозревают, что до определенной степени это не безответно. – Дай ему время остыть, – беспощадно говорит Игорь. – Нет, ты меня извини, конечно, Вань, – вдруг прорывает Чалова. – Но если его за пять дней не уломали, значит, он уже все решил, и остается только принять его решение. Начинаем привыкать. – Может быть, мы не все знаем? – обреченно вздыхает Ваня. – Попытки наладить связь не прекращаются, – Федя почесывает в затылке. – Но пока они увенчались безрезультатно. Он считает, что обсуждать нечего. – Ну, читать же он умеет? – выдвигает новую версию Дивеев. – Он знает, что на «Динамо» назначен Иваныч, знает, что ЦСКА его прошение об отставке не подтверждает, ему известна «информация для всех»… И он ничего не опровергает. Затаился. Одного интервью, одного поста в Инстаграм было бы достаточно, чтоб обрубить концы и раскидать всю вежливую маскировку по углам, но он почему-то до сих пор так не сделал. Выходит, у него есть на это причины. – Здравое зерно в твоих рассуждениях имеется, – соглашается с доводами Игоря Федя. – Но что по итогам этого тайм-аута будет? Гончаренко – такой человек, что я больше верю в жесткое «Уходя, уходи», чем в «Ушел, но обещал вернуться». – Замечательный вопрос, – кивает Дивеев. – Но мне все-таки кажется, Михалычу просто нужно время. На «Спартак» он созреет. А сейчас чего-то ждет. – Что ему напа купят? – встревает со своим вариантом Кучаев. – Гы, в нашем случае, скорее похоже на «Мамой клянутся, что купят напа», – скалится Дивей. – Ну, вон зимой купили Шкурина, нам это помогло? – Федя позволяет себе подколку. – Да там и оборону прикупили, – добавляет Ваня. – На практике толку пока не особо. – Короче, я думаю, в ближайшее время Виктор Михайлович не приедет, – сказал Федя. – И никто его не уговорит. – Беее, – Игорь высовывает язык. – «Ни один человек в России не сможет заставить Гончаренко в нее вернуться». Заголовок для тупой статьи на «Чемпионате» готов. – Ох, Дивей! – Сзади раздается сдавленный ржач. – Надо же такое брякнуть! И тут внезапно Ваню бьет взрывной волной. Кислорода резко не хватает, в горле набухает комок, плечи покрываются гусиной кожей. Он, приоткрыв рот, буравит взглядом пальцы Игоря, сжавшие рычаг переключения передач. Дивей прав. Ни один человек в России. Даже он, Ваня, на это не способен. Но есть рычаг давления на ВМГ… не в России. – Федя, – хрипло говорит Ваня. – Костя, Федя! – Ему самому становится жутко от своего голоса. – Парни! Попросите Головина. – Что? – на заднем сидении воцаряется гробовая тишина. Ваня медленно, по одному слову – потому что ему тяжело это произносить, противно это признавать – повторяет: – Попросите. Сашу. Головина. Позвонить. Михалычу. Дивеев так смотрит на Ваню, что Обляков всерьез начал бы волноваться о безопасности поездки, когда водитель в глубоком ахуе, будь у него в душе место на то, чтобы бояться еще больше. Ваня оборачивается через плечо на Чалова с Кучаевым. Последний от его предложения явно окончательно проснулся. – У вас же есть контакты Головина, вы ведь общаетесь? Пусть он позвонит Гончаренко. – Сашку? – испуганно переспрашивает Костя. – Попросить Сашку? – Я могу его попросить, – откликается Федя. – Он пару дней как в Монако. Сашка читал о наших… ммм… сложностях. Но я не думаю, что это… – …что это поможет? – договаривает Ваня. Чалов утвердительно моргает. – А вдруг сработает? Я не знаю, но мы можем попробовать. Мы должны попробовать, – Ваня прячет лицо в ладони. Уныние, захлестывавшее его утром, на фоне стыда, который он испытывает перед друзьями, просто ничто. Ниже падать некуда. Он летит в непроглядную леденящую пропасть безнадежности. Какой-то кошмар. – Прямо сейчас не получится, к сожалению, – Федя включает здравомыслие. – Разница во времени. Будем ловить Саню в районе обеда, а затем, если не выгорит, вечером. – Спасибо, – прошептал Ваня. На обеде до Головина не достучались. Федя делает вызов по WhatsApp при Ване, наверное, чтобы Облякову было спокойнее, но тот трубку не берет. Федя разводит руками и строчит Сашке сообщение с объяснениями, но к концу обеда галочки еще оставались серыми – не прочел. Всю тактическую установку на «Динамо» Ваня нетерпеливо ерзает на стуле и слушает вполуха. Его мысли вьются вокруг Фединого айфона, лежащего на беззвучном режиме в спальне. Вестей из-за границы нет до ночи. Телефон у Виктора Михайловича не отключен, просто сын по его просьбе выставил все сигналы и оповещения на минимум громкости. Виктор хочет быть в курсе, кому от него что-то надо, но не хочет знать, что конкретно – по сути, поза страуса, засунувшего голову в песок. Да чего он там не слышал? Гончаренко в состоянии, близком к коматозу. Чувства притуплены, их вялая какофония не поддается никакому описанию, мозг кипит и булькает, шевелиться лишний раз влом. Единственное, на что Виктор способен без угрозы сойти с ума, – быть с детьми. Они держат его на плаву. На эти пять суток он становится самым лучшим, самым внимательным и нежным отцом на планете. Даже если не учитывать, что дочка у него родилась практически ровно через девять месяцев после того как руководство ЦСКА объявило, что трансфер Ивана Облякова из «Уфы» согласован и тот буквально наутро прилетит в Москву. Гончаренко сразу же велел тренерскому штабу внести вышеупомянутого Ивана в заявку на домашний матч с «Уралом». Тогда ЦСКА выиграл 4:0. Какая горькая ирония. Где Ебург, а где Петербург. «Ваня… Ваня… Ваня…» – вместо «вдох-выдох». Теперь между ними все кончено. Все так грязно и подло с его стороны по отношению к этому мальчику началось, что такой финал будет как-то органично смотреться. Виктор не дергается на едва слышную вибрацию мобильника, замирая, наблюдает за всплывающим окошком приложения-мессенджера и целует Кристинку в макушку. Девочка уютно пахнет медом и солнцем. Лето в разгаре. Виктор заставляет себя наслаждаться тем, что у него теперь этого лета – полные пригоршни, до самой осени. Ванины «Пожалуйста», «Скажи хоть что-нибудь», «Мне страшно» проступают гнилыми кровоточащими шрамами, но они выжжены у него на сердце, внутри, и их не видно. На миг их перекрывает двухминутная голосовуха от Руслана с рабочим отчетом о ходе подготовки команды к завтрашней встрече. Тот понимает свои обязанности слишком прямо – положено тренеру отчитываться, вот он и отчитывается. Гончаренко покорно выслушивает, уважая честность и ответственность других людей за неимением своих. У него не получилось, он это объективно признал, но это же не значит, что ни у кого ничего не выйдет. И у Вани в будущем все должно быть хорошо. Просто без него, без Виктора. Так бывает. Примеров масса. В одиннадцать вечера в комнату к Ване прокрался Чалов. Он пришел один, без Кости. У него в глазах какая-то нечеловеческая усталость, отчего не только его лицо сделалось немного неприятным, но и тело словно одеревенело, слушалось с трудом. Обычно позитивный Федя сам не свой. – Вань, мне тут Саня дозвонился, – чужим голосом говорит Федя, покусывая заусенец на большом пальце, и Ваня громко сглатывает, вцепившись в дверной косяк. Чалов продолжает: – Он… в общем, он пообещал попробовать, но за результат не ручается. – Конечно, – Ваня того же мнения. – Конечно. За что здесь в принципе можно ручаться? Разве что за еще одну нелегкую ночь. Федя аккуратно касается его волос, поглаживая: – Выкарабкаемся как-нибудь. Я сказал… блин, нет, я ничего такого ему не сказал. Я сказал, что Михалыч нам нужен. Всей команде. Что мы его ждем. Что это… что это неправильно для него самого. Жаль, что он не желает слышать нас сейчас, но потом может быть поздно, поэтому… Ну, он же к Сашке очень хорошо относился, авось повезет, и его он, по крайней мере, выслушает. – Это точно. – Ваня до слез благодарен Чалову, что тот поговорил с Головиным и при том изящно не приплел его никаким боком. – Спасибо, Федя. Ты все сделал идеально. – Увидим, – Федя опускает взгляд. Ваня смотрит в потолок и незаметно засыпает под выцветшие воспоминания о том, как ему между делом бросили в спину «Будь осторожен, Ваня. Наш тренер любит перспективных мальчиков типа Головина, но ничем хорошим у него это не заканчивается». Насколько ему, Ване, известно, Головин все-таки выплыл из этого тихого омута. А вот от него, Облякова, остались лишь круги по воде. Этот вызов WhatsApp Виктор не имеет права пропустить, потому что однажды он пообещал звонящему, что всегда будет для него доступен, если потребуется помощь или совет. В Облякова Гончаренко вляпался немного позже, и ему уже хватило жизненного опыта Ване такого не обещать. А вот данное Сашке Головину слово приходится держать. Виктор набирает воздуха в грудь, принимает звонок, коротко говорит экрану «Сань, минуточку» и уединяется в кухне. Сашка не звонил целую вечность. Кажется, там нечто из ряда вон. – Да, Саш, я тебя слушаю. – Свет хотя бы включите, – кривит мордочку Сашка. – А то я Вас совсем не вижу. – Прости! – Гончаренко осознает, что кроме его лица на мониторе ничего не замечает. Окружающий мир расползается в расфокусированную муть. – Прости, Саша. У тебя что-то случилось? – Да нет, – Головин загребает пятерней волосы назад. – Я в Монако, сдали тесты на коронавирус и теперь вот тренируемся. У меня все отлично, – он делает ударение на «у меня», и до Гончаренко доходит. У парня стальной стержень, и он сейчас нанижет на него Виктора Михайловича как маринованное мясо для шашлыка, чтобы поджарить на открытом огне до хрустящей корочки. Спонсор открытого огня – «Газпром». Ебись он конем. – А вот что творится в ЦСКА в последние дни, я не очень понимаю, – продолжает Сашка, пристально глядя на Виктора через два гаджета и несколько тысяч километров с юго-запада на северо-восток. – Обзор по матчу с «Зенитом» я смотрел, а потом столько всего вывалилось в прессу, что не знаешь, чему и верить. – Я написал прошение об отставке в связи с ненадлежащим исполнением обязанностей главного тренера, – признается Гончаренко. – А его отклонили. – Вы в Москве? – спрашивает Сашка. – Или… – Или. – Давно? – хмурится Головин. – Улетел в Беларусь днем в воскресенье. Они отпускать меня не хотели, но я больше работать не могу. Я не справляюсь. – Виктор подпер щеку рукой. – Я, Сашенька, сдулся, и уже ни на что не гожусь. – Значит, в СМИ правду пишут? – Значит. – Так нельзя, Виктор Михайлович. – Ой, кто будет нас судить, что можно, а чего нельзя… – попытался пофилософствовать Гончаренко, но увидел, как Сашка качает головой, и подавился своей демагогией. – Саш, у меня не получается. Игроки меня то ли не слышат, то ли не понимают, то ли… – Не надо, – просит Сашка. – Не бросайте команду. Какие бы они ни были, как бы паршиво все ни вышло, но клуб и болельщики этого не заслуживают. Главное – быть вместе. Не этим ли армейцы столько лет берут? – Я не тяну, Саш. Не-тя-ну. У меня нет никаких моральных сил. Осталось подождать, когда до начальства дойдет. – Вот да, в тему, кто там у вас теперь начальство – сам черт ногу сломит. – Формально для меня ничего не изменилось, – отвечает Виктор. – Так что надеюсь, после завтрашнего матча они официально будут вынуждены принять мою отставку. – Я правильно понимаю, что на игре с «Динамо» рулит Овчинников, и если вы завтра не вернетесь, то это конец? – интересуется Головин. – Да. – Тогда у вас очень мало времени. – Нуууу, – Гончаренко становится сложно смотреть на Сашку – серьезного, строгого, ответственного. – Самолеты уже летают без ограничений. Час двадцать – и я в «Шереметьево», оттуда еще полчаса – и я на стадионе. – Забавно, что именно вы про это заговорили, – лукаво поднимает брови Головин. – Вам нужно два часа, чтобы все исправить. И вы об этом, кажется, постоянно думаете. – Подумывал, да. До того как улетел из Москвы. А с тех пор трубку не беру. Сделал исключение только для тебя. – А как же «Мы в ответе за тех, кого приручили»? – Так и я про то же, с тобой вот, как видишь, разговариваю. – Потому что я не из ЦСКА? – Саш, не накручивай, это просто работа. Главный тренер – всего лишь должность. И я перестал ей соответствовать, – Виктор напоминает это в первую очередь самому себе. – Вы же знаете, что это не просто работа, – настаивает Сашка. – В «Уфе» – может быть, врать не буду, но не в ЦСКА. Это – другое, тут любовь. Вы же любите клуб и команду. Головин бьет в яблочко, не догадываясь о том, насколько он прав. Мало ли кого Гончаренко любит. Сашка и сам огреб за его любовь. – ЦСКА – семья, – Сашка нервно облизывается. – Чисто работа – это у меня теперь. Бей, беги. Помните, как вы меня тогда, два года назад, убеждали в необходимости трансфера? – Тогда – это тоже была часть моей работы, – кается Виктор. – Тебя ради твоего же блага нужно было отправить в Европу. – А то я, блять, не знал, – щурится Головин. – Возможно, такие кардинальные перемены – последний эффективный способ переломить негативную тенденцию, – ищет пристойные оправдания Виктор. – Чем раньше за них возьмется кто-то другой, тем лучше. Я умываю руки. – Ха-ха-ха, ссылки на классику! – Сашка невесело усмехается. – А не у Булгакова ли мелькает фраза о том, что ученики часто предавали своих учителей, но настоящий учитель не предает своих учеников, иначе какой из него учитель? Тонко. Гончаренко от него не ожидал. – Не уверен… – задумался он. – Виктор Михалыч… – нежно говорит Сашка. – Не давайте, пожалуйста, своим уходом будущему чемпиону очков вперед. Вы нашим парням не негативную тенденцию переломили, а хребет. В голову закрадываются нехорошие подозрения, и Виктор спрашивает в лоб: – Саш, только правду скажи: тебе кто-то из ЦСКА позвонил и попросил со мной побеседовать? Головин улыбается и делается нереально красивым, так, что в животе холодеет от этой красоты и острого сожаления о том, что в данный момент нельзя его потрогать – сначала крепко обнять, затем дать подзатыльник. – Наоборот. Я туда позвонил и спросил, что с вами происходит. – Кому? – Феде. – И чего он? – Гончаренко растерянно чешет подбородок. Ответ Саши логичен, не секрет, что они с Чаловым контачат. – А он говорит: «Пиздец, Саня, полный пиздец». Ну, вот я и решил узнать все у вас лично. Виктор обнаружил себя возле окна. Так как он зажег свет, то вместо темноты в стекле маячит его собственное отражение. – Саш, у тебя найдется время еще меня поуговаривать? Я сейчас был почти готов вернуться. Тот наклоняет голову набок: – Конечно, найдется, Виктор Михалыч. И учтите, если что, то у меня для вас в запасе есть бронебойное оружие, против которого вы не устоите. – То есть? Головин медленными размеренными движениями гладит шею вверх-вниз. Какой же он загорелый, сладкий… Нет, все-таки, какое счастье, что он далеко. У Виктора и без того самооценка ниже плинтуса, а в присутствии Сашки она вообще опускается до уровня городской канализации. Как остаться в своем уме, понимая, как ты отвратительно поступаешь с любимым человеком? Ваня его прощает за слабости, а вот он себя – никогда. – Хотите, я могу майку снять? – шепчет Сашка. – И не только майку. Я же для вас наизнанку бы вывернулся. Да и теперь тоже. Хотите? Виктор сжимает зубы. Сашка так прямолинейно ведет переговоры, что едва он успел начать, как Гончаренко капитулирует. Однако не стоит списывать со счетов факт, что Головин всегда охотно обнажался, беззастенчиво пользовался любым предлогом для этого, и хорошо, если поводом служил сам Гончаренко в обозримом пространстве… А то ведь разных персонажей хватало. Сашка томно прикрывает веки, не переставая ласкать себя на камеру. Голова у Вани спросонья тяжелая. Он отворачивается от солнца, бьющего в лицо, и в первые несколько секунд никак не разберет, что за сообщения на телефоне пришли в четыре утра. Одно – короткое голосовое «Ваня, прости меня, если сможешь. Прилетаю в 9.10. Все будет хорошо, Ваня, не бойся», второе висит в чате команды, и там всего два слова «Увидимся сегодня». Оба – от контакта «ВМГ». Сработало? Неужели сработало? Неужели он все-таки надавил на правильный рычаг – тайком, через третьи руки, обходными маневрами? С одной стороны, Ваня на седьмом небе, что тренер возвращается, причем явно не для того, чтоб забрать личные вещи из офиса и с базы, с другой, его грызет понимание, что Головин смог сделать то, чего не смог добиться он: Гончаренко взял трубку. Что такого Саша ему сказал, что он сразу решил вернуться? От Вани приходит «Да, да, да, слава богу!», пока Виктор Михайлович в аэропорту ждет объявления регистрации на рейс в Москву. Ночью заснуть ему по понятным причинам так и не довелось. Он устало потягивает остывший кофе по цене гектара кофейной плантации и лениво выхватывает в подкорке смутную мысль. Что-то он хотел в Интернете проверить, но Сашка его отвлек, как он умеет. Сашка… Это оказался не Булгаков, а немного искаженная цитата из братьев Стругацких. Что ж. Да, Ване он, разумеется, не учитель ни в каком смысле, но Виктор не готов смириться со своим предательством. Единственный шанс спасти уважение к самому себе – пусть не как к человеку, но хотя бы как к тренеру, – остаться с командой, даже если он пойдет ко дну с этим кораблем. В конце концов, утонуть в Ваниных глазах – не самый постыдный из его поступков.