Тьма тебе к лицу

      Я всегда была щитом между тобой и миром, нашим жестоким миром. Я выбрала тебя за доброту и чистую искренность, за то что ты один всегда заботился обо мне, безбашенной авантюристке. Не ты, а я должна была родиться мужчиной, я бы смогла, я бы защитила нашу семью на этой войне. Войне, которая тебя искалечила.       Я видела, как ты уходишь на войну, щемящее ощущение разлуки еще долго преследовало меня…пока ты не вернулся домой.       Ты вернулся ко мне покалеченный, поникший. Ты был таким уставшим, серым, будто припорошенным пылью…заклеймённым трусом.       Ходили слухи, что ты нарочно сломал себе ногу, чтобы дизертировать. Пусть так, это ничего не меняло в моем отношении к тебе.       Даже тогда ты не был слабым, я всегда чувствовала твою поддержку. Быть надежной опорой – это многого стоит…       Ты не был трусом, хоть и не раз называл себя так. Реально оценить свои способности и шансы на успех могут не все. Я знаю, ты не хотел оставлять нас с Беем одних, как только узнал о ребенке, и твое решение было вполне ожидаемо, в твоем духе. Я не одобряю его, ты знаешь об этом. Вероятно, ты думаешь, это потому, что считаю дезертирство слабостью. О, мой дорогой, ты слишком преувеличиваешь мой патриотизм.       Я всегда была эгоисткой и свое благо ставила выше остального. Наш союз был крепок: ты любил меня, я любила себя, ты заботился обо мне, я защищала тебя, нас все устраивало. Да-да, защищала – от злых языков местных сплетниц, от крепких словечек их мужей. Да и как пройти мимо и не задеть тебя? У тебя женская профессия, ты неконфликтный, в ответ не ударишь. Этого было достаточно.       Однако ты редко слышал в свою сторону оскорбления, очень быстро эти шакалы поняли, что за бранное слово в твой адрес отвечать придется передо мной. Меня за глаза звали ведьмой, в лицо опасались, я не давала шанса на прощение, я мстила всегда. Никто не считал, что я колдую, прозвище дано было за лёгкий всепрощающий характер, и я всегда втайне гордилась им. Моя месть не была опасной, да и чужие оскорбления нельзя назвать чем-то из ряда вон выходящим, но мой острый язык и устраиваемые мной мелкие неприятности вряд ли радовали твоих обидчиков. Я била снова и снова, до тех пор, пока даже самые задиристые и самые скандальные не понимали, что мимолетный укус не стоит того вороха неудач в ответ. Мелких, но от того не менее неприятных. Со мной предпочитали не связываться, а значит и с тобой.       В начале, я защищала тебя как свою собственность, ты был мой, а значит, никто не имел права тебя оскорблять. Ты удивительный: легкий, открытый, самоотверженный, ты подходил мне как никто другой, и скоро я стала воспринимать тебя как себя. Это была даже не любовь, полное принятие, когда нет «я», нет «ты», есть только «Мы».       Сын был закономерным продолжением нашего Мы, я чувствовала себя комфортно и безопасно с тобой, я любила и тебя, и его.       Я не одобряла принятое тобой решение, все можно было сделать проще. Нас почти ничего не держало в городе, мы могли бы уехать…далеко… туда, где бы нас не нашли. Нужно было только принимать решение вместе.       Нам нельзя было здесь оставаться. Даже если забыть о войне, это было опасно для Бея. В любой момент его могли призвать в ополчение. И наш смелый мальчик считал, что должен защищать нас, он даже не допускал мысли об уклонении от роли воина. Наш смелый, самоотверженный и честный сын. Чтобы защитить его, нам стоило покинуть наш дом еще тогда, когда ты сам вернулся с войны.       Но, казалось, это было невозможно и мы продолжали жить на прежнем месте, в то время как над нами сгущались тучи.       Я столкнулась с той ведьмой случайно, днем, на рынке. Наблюдая за сценой расставания влюбленных, я попыталась утешить девушку. Ее парня родители заставляли жениться на выбранной ими невесте, и он расстался со своей бывшей девушкой, сказав, что не может пойти против родителей.       Тогда я излишне жестко сказала, что он сделал свой выбор и запрет родителей тут не причем, он сам не хочет трудностей и идет по выбранному для него пути.       - Его заставили! – зеленые глаза черноволосой ведьмы полыхнули болотными огнями. - Не тебе судить, ты даже не знаешь, какого это, когда ты должен выполнять чужую волю. Она держит как кандалы, не дает и слова сказать поперек. Я хочу, чтобы и ты почувствовала, как это больно!       Миг, и мои запястья и шею покрыли светящиеся письмена.       - Я хочу, -продолжала девушка. – Чтобы ты отреклась от своей любви и ушла с первым встречным на все четыре стороны. Я хочу, чтобы ты всюду следовала за ним, была с ним мила и приветлива. А о воле моей ты никому не скажешь, ни словом, ни жестом. Иди.       Это было как наваждение, в тот же день я встретила Киллиана Джонса и ушла с ним. Он был веселый, яркий и лихой, но он не был тобой. Наше прощание было как в тумане. Заклятие только начало действовать, и в эти дни оно было сильно как никогда позже. Я видела всю ту боль, что ты чувствовал. Внутри я выла от отчаянья, мысленно бросалась на стены своей темницы, когда ты говорил о сыне, но губы безжалостно говорили совсем другое. Я видела, ты веришь сказанным словам, не допускаешь даже мысли, что их говорю не я…и осознание этого жгло как огнем.       Понимала ли я мотивы той ведьмы? Да. Принимала ли? Она была молодой запутавшейся девочкой, ей было больно и эта боль заставляла ее совершать ужасные поступки. Я понимала это и хотела лишь одного…разорвать ее на части.       Я эгоистка, и если меня ударили по правой щеке, я ударю в ответ. Снова, и снова, до тех пор, пока у обидчика даже мысли исчезнут сделать так снова. Ведьма же не просто нанесла удар, она уничтожила меня. Да, она поступила безумно, не подумав, на одних лишь эмоциях, она не контролировала себя в тот момент…но…бешеных собак пристреливают.       Время, проведенное с Киллианом, было неясным, незапоминающимся, как в туманной дымке. Я не жила, а существовала, изо всех сил подтачивая заклятие изнутри. Я часто заводила разговор про своего сына, так как о тебе не давали говорить наложенные чары. Снова и снова я рассказывала капитану о своем любимом мальчике, до тех пор пока Киллиан сам не предложил навестить его. Это стало выходом, Капитан Джонс сам желал вернуться, а значит и я имела право снова увидеть вас. И одно это придавало мне сил, наша встреча была предрешена. Я надеялась, что тогда, так или иначе, все решится.       Наша встреча произошла не так, как я надеялась. Ты не был мне рад, ты был зол, я видела, ты так и не простил мне то, что я бросила сына. О себе ты никогда не волновался так, как о близких. И все же, я снова видела тебя и это было прекрасно.       Я смотрела и не могла наглядеться: ты стал сильнее, уверенней, воля ярко горела в твоих глазах, ты словно очнулся ото сна. Мой уход не сломал тебя, Румпель, как я боялась. Возможно, силы дала месть. Мне так больно, когда я представляю себе, через что тебе пришлось пройти. Я снова говорю не то и не так, заклятье ошейником охватывает горло, я почти задыхаюсь, пытаясь сказать тебе, объяснить почему ушла. Но оковы держат крепко, я могу лишь смотреть, наблюдать…и я смотрю.       Ты выглядишь странно, я смутно вижу нити тьмы, ореолом окружающие твою фигуру. Они ластятся и, кажется, даже нашептывают тебе что-то. Они выглядят и ощущаются дикими и неукрощёнными, они будто отталкивают от тебя людей, стараясь заполучить в единоличное пользование.       Нити касаются меня и я чувствую как они ощупывают мои оковы. Резкий удар света, незаметный со стороны, и нити отступают, сплетаются в щит, который еще больше наливается тьмой. Они почувствовали атаку, они готовы защищаться.       Ты явно что-то чувствуешь, твои слова ранят все сильней, ты злишься, я вижу. Тьма влияет на тебя, она управляет тобой, и еще не скоро ты сможешь ее приручить, сейчас главная она.       И она готова атаковать в ответ.       Итог очевиден – мое сердце в твоих руках, теперь по-настоящему. Я наконец то свободна.       Ты последнее, что я вижу в этой жизни.       Ты горд и непокорен, свободен и…прекрасен.       Тьма тебе к лицу, милый.