Спаситель

      С самого утра Кетцалькоатля тяготило что-то необъяснимое. Он не отдавал себе отчёта в том, что делал, не замечал, как пролетают часы, задумываясь о проступках в прошлом. За что он сослан в этот душный мир? Он ведь ничего плохого не сделал ни своему народу, ни богам, из которых он был самым любезным, дружелюбным и почитаемым. Его даже возвели в четвёрку главных божеств ацтекского пантеона… но в какой-то миг Кетцалькоатль оступился. И пропасть Миктлана поглотила его.       Совесть его не чиста, если что-то мучает его. Если есть хоть малейший намёк на тайну…       Так он думал, отчасти внушая себе это, отчасти понимая, что это правда. У него много тайн, позорно раскрытых и известных на весь мир. Но есть также и те, которые рассказать или выдать выше его сил. Если осталась в нём хоть частичка того бога, ещё не осквернённого, не погибшего трижды, то он не станет их выдавать. Будет терпеть, пока душа не разорвётся на части, и разум не предаст его.       Тайны всегда становятся явью, но что, если какие-то из них останутся нераскрытыми? Что если держать их взаперти, в самой глубине души, где никто не сможет отыскать? Что если притвориться, что они не так важны, забыть, смириться? Что если вспоминать их только глубокой ночью, терзая себя свежими воспоминаниями и дерзкими клятвами — всеми тайнами, существование которых трудно признавать?       Ответ есть и всегда будет. Кетцалькоатль, как никто другой, знает его. И ответ означает страдать всю жизнь, неся это тяжкое бремя, потихоньку увядая вместе с запретными воспоминаниями.       Приятные воспоминания так часто становятся домом для тех, кто живёт в мире лжи, насилия и злобы, но у Кетцалькоатля всё наоборот. Во всём он неправильный, не такой, как все. Вот он и понял, за что его ненавидели, за что хотели вышвырнуть. По-настоящему он никому не был нужен и вряд ли будет нужен когда-нибудь. Во всём идеальный, он — чужой среди своих.       Он жил воспоминаниями о любимом брате, который всегда бросал его, который только делал вид, что поддерживает, а на деле смеялся у того за спиной. Он мучил себя, вспоминая, каким пошлостям научил его Тескатлипока, коря себя за то, что, поддаваясь плотскому наслаждению, не мог оттолкнуть его.       Кетцалькоатль приносил себя в жертву воспоминаниям. Как это глупо, как смешно. Тескатлипока точно посмеялся бы над ним, увидев сейчас. Но его больше нет рядом… и не будет никогда.       Кетцалькоатль подошёл к мосту. Он коснулся деревянных перил и несколько кусочков давно засохшей краски полетели вниз. Солёный ветер тут же обдал его тёплыми порывами, взвив на мгновение длинные пряди волос.       В последнее время это место полюбилось ему. Он приходил сюда на закате, очарованный красотой моря и блеском волн, которых чуть подгонял южный ветер. Но никто бы не догадался, зачем ещё бог приходит сюда, никогда бы не узнал, что именно здесь Кетцалькоатль хочет наложить на себя руки.       Пернатый змей страшился морской бездны, словно эта пропасть неизвестной глубины была прямой дорогой в Миктлан. Но чем больше он вглядывался в неё, тем сильнее хотел туда упасть. И забыться.       Мысли о самоубийстве так часто посещали его, что Кетцалькоатль думал о себе как о сумасшедшем. Ревущие волны тянули его в черноту морских глубин, заставляя привыкать к этой черноте, к этому страшному блеску.       Каждый раз, глядя на заходящее солнце, Кетцалькоатль надеялся, что оно больше не встанет. Что тьма заберёт его из этого мира, без возможности возродиться. Но это лишь жалкая надежда. Одна из тех, которым не суждено сбыться. Он больше не властен над миром и не стать ему солнцем, чтобы только погаснуть вновь.       Кетцалькоатль отводит усталый взгляд в сторону. Лучи заходящего солнца тепло ложатся на открытое лицо и руки. Всё спокойно, по-своему незыблемо, но почему-то на душе ещё скребутся кошки. В животе ещё тянет ношей вины, ответственность за которую ему не следовало брать.       Он сбросил собственного брата со скалы. Он не хотел, так вышло. Но вышло из-за него. Поэтому он виноват. Он думает только о брате и видит, как тот злорадно посмеивается над ним за его мысли; чувствует, как тот дышит ему в спину смертельным холодом и осуждает за любую ошибку.       Кетцалькоатль тысячу раз каялся, будучи наедине. Сознавался и в чужих грехах, как в собственных. Но всё это ни капли не помогает чувствовать себя лучше.       Кетцалькоатль поддался вперёд, ощутив всю полноту солёного ветра. Он быстро сглотнул, но комок горечи застрял в его горле. И слёзы двумя тёплыми струйками быстро стекали по его лицу.       Кетцалькоатль с ужасом осознал, что теряет себя, что предаётся ужасным мечтам о смерти, только бы не мучиться. Единственное спасение его — в муках, но он терзает себя не тем, слишком много, слишком сильно погружается в то, что сам себе надумывает. Соединяет события, которые по-настоящему не были связаны никогда. Он давит на себя со всей силы и не замечает, как видит лишь самого себя в этом мире. Он забывает о том, что может быть ещё полезен людям, что он нужен.       Всё, что он вспоминает — правда. Но это не его ошибки.       Правда и в том, что теперь он одинок: как в плане родственного, так и духовного одиночества. Его постель часто холодна; часто кажется, холоднее, чем чёрное сердце Тескатлипоки. Трудно теперь согреть постель самому. Не к кому прийти тёмной ночью, некому рассказать о своих кошмарах. Никто не согреет ледяным холодом.       Кетцалькоатль нарочно не заводит знакомств, зная заранее, что в конце концов человек его бросит, если только не отмахнётся сразу. Все смертные одинаковы, но это не повод на них злиться. С рождения и до самой смерти мы одни у себя. Не такая уж и большая проблема, если твой мир отверг тебя. Если ты сможешь спасти этот мир, ты, наверное, будешь вознаграждён большим, чем дорогой в Миктлан. Если ты веришь, что ты — спаситель, вокруг тебя всегда будут те, кто будет в тебе нуждаться.       Сотни тысяч и миллионов людей на этой земле. Кетцалькоатль не обязан спасать каждого, не обязан заботиться обо всех и возлагать вину за их поступки на себя. В первую очередь он должен ценить свою жизнь, пусть и не идеальную даже для бога. Он ценит, но знает, что ради спасения человечества легко поделится своей чешуйчатой шкурой.       Вздохнув полной грудью, Кетцалькоатль отпрянул от старых перил. Он оглянулся. Вокруг него никого не было. Мост опустел. Где-то вдалеке раздался колокольный перезвон, возвещавший о позднем часе.       Последние лучи солнца скрывались за горизонтом, когда воздух разрезали взмахи огромных крыльев и свист, который получался при столкновении воздушных масс и длинного хвоста.       Кетцалькоаль летел над глубоким океаном, в направлении уходящего солнца. Он не оглядывался. Душный город остался позади, и бог не собирался туда возвращаться. С тоской он подумал о том, что куда бы он ни подался, везде находит себя: прошлого и настоящего. Пернатый змей желает забыть себя, но в то же время бросает взгляд на водную гладь. Он рассматривает себя, своё расплывчатое изображение и мечтает, чтобы оно было не его. Тысячи воспоминаний пронзают его, когда он смотрит в свои же глаза, полные тоски и отсутствия надежды. Но единственное, что он действительно должен помнить — жизнь не обходит его стороной. Она даёт ему возможность, вместе с тем заставляя повременить. Жизнь сама распоряжается, как кому жить, и ни один бог больше над жизнью не властен.