Tenebris.

Врать плохо. Это нам твердят изо дня в день. И глядите-ка, даже матушка-природа позаботилась о том, дабы мы не оскверняли себя словами и деяниями, что действительными не являются. «Ложь — удел павших и она наказуема. В случае несоблюдения правил, установленных самой природой, глаза твои застелит пелена мрака и останутся они таковыми до конца дней твоих…». Пожалуй, этот абзац знает каждый малец поскольку нам вдалбливают эти слова с раннего детства. Ведь человек с чёрными глазами обречён. Кому нужны лгуны? С таким аксессуаром, который, увы, закреплён за тобой на пожизненный, далеко не уйти. Семья — самое святое, там люди, которые принимают тебя со всеми изъянами. Ха-ха, а вот и нет! Даже они сторонятся тебя. Ведь какой позор вырастить собственного ребёнка лгуном! Отношения? Нет, там не будет отрады. Человек, позволивший себе солгать, очернить душу свою, не достоин любви, ведь не сможет быть в ней искренним. И так, человек, у которого было всё, в одночасье становится никем, окруженным пустотой. Врать нехорошо. Пф-ф. Ну супер. А что делать если говорить правду совсем не хочется? *** Новый учебный год. Отлично. Последний год в школе. Потом сдача SAT и да здравствует колледж. Переживаю за экзамены кстати. И моя подруга Кортни от этого в бешенстве. «Британи, какие нахрен переживания? Ты, чёрт возьми, самый умный человек в школе. Уж вот кому, а тебе переживать стоит в самую последнюю очередь. Ты всё сдашь, даже не сомневайся…», — именно так мне сказала Кортни в пятницу, потягивая что-то слабоалкогольное прямиком из горла бутылки, которое она изрядно запачкала красной помадой. Эту девушку наверняка знает вся школа, таких запоминают надолго. Экстравагантная одежда, которая всегда подчеркивает её длинные ноги, яркий макияж и выражение лица, будто ей ни до чего нет дела. «Местная стерва», именно так ее здесь называют. Она это знает. И ей это нравится. Порой она ведет себя как настоящая сука и меня это раздражает. Порой я вообще не понимаю как мы смогли подружиться. Я — утопающая в книгах отличница Британи Миллер и Кортни Тейлор — королева школы, лишь завидев которую большинство парней в срочном порядке нуждается в уединенинии в кабинке уборной. Мерзость. Жду не дождусь студенческой жизни. За время обучения порой происходит столько всего, будто ты прожил отдельную жизнь. Уже мечтаю переехать, подружиться с соседкой по комнате и чудить с ней, да так, что впишемся в историю колледжа надолго. Но это так, фантазии. И больше всего об этом, мне кажется, мечтает моя мама. «Будь подростком!» — эту дифирамбу она запевает так же часто, как Ким Кардашьян публикует новое фото в сети. И если вы на неё подписаны, то знаете, что она это делает каждый день. Порой по несколько раз. Но пока что типичная жизнь американского подростка не для меня. Вечеринки, алкоголь, прогулы занятий в школе, тащиться по очень плохому парню на байке и делать миллион фото с фильтром «собачьи ушки» в снэпчат. Бр-р-р. Аж не по себе как представлю. Мне это не нравится. Я же не Кортни. Пока что моя основная страсть — книги. Современный мир — отстой, поэтому я без конца погружаюсь в вымышленный литературный. «Когда у тебя наконец появится парень?» — еще одна дифирамба, которую обожает мама. А я её терпеть не могу. Особенно когда после неё происходит попытка венчания меня с парнем из дома напротив. Кстати говоря, это происходит даже чаще, чем у Кортни появляется новый парень. Уловили, да? Очень часто. — Почему ты постоянно пытаешься меня с кем-то сватать? — Потому что мне больно смотреть на то, как бесцеремонно ты тратишь лучшие годы своей жизни! Успеешь ещё начитаться книг, а сейчас, пока есть время, займись чем-нибудь поинтереснее. — Например, гулять с нашим соседом? — Да! А почему нет? — Потому что он идиот, мама. — Британи! Ну почему ты так категорична? Он милый, приветливый… — А ещё бабник, нахал и нарцисс. Эти качества меня, увы, не впечатляют. Если он тебе так нравится — забирай его себе. Дарю. Примерно к этому, как мне кажется, логичному завершению приходит каждый наш диалог по поводу ненавистного мною и горячо любимого мамой парня из дома напротив. Уже заинтересованы в том, кто же он такой? Лично я — нет. Но раз вам интересно, так уж и быть, поведаю. Внешность — СММ: среднестатистический мускулистый мудак. Именно по таким парням течёт большинство девочек средней и старшей школы. Я их не осуждаю, но и понимать не обязана. Для некоторых он идеальный, скажем так, полная комплектация: высокий широкоплечий брюнет спортивного телосложения с карими глазами, скулами, до тошноты милыми ямочками на щеках и голливудской улыбкой с такой яркостью зубов, словно парень только что сбежал из рекламы зубной пасты. Как по мне, мышц у него больше, чем мозгов. Такие «пластмассовые Кены» меня не привлекают. Они для Барби в роде Кортни. Да и подобные «Кены» предпочитают кукол. Я не Барби и даже не Братц. Хотя некая параллель между мной и Жасмин есть. Но, согласитесь, когда рядом стоит Жасмин и Джейд… На кого посмотрит Кен? Но, поверьте, для меня это никак не потеря, меня не интересуют кукольные розовые мальчики лет с одиннадцати. Они способны лишь играть. Я как-то в детстве уже наигралась, так что если говорить о чувствах — полагаю, игры ни к месту. Допустимы разве что ролевые. Не более. Меня он не привлекает абсолютно, но многие девочки готовы меня убить чтобы поселиться напротив своего пустоголового Апполона и подглядывать в окно каждый вечер за тем, как он качается. А я, по их мнению, упускаю величайший шанс понаблюдать из-под тишка за королём школы. Увы, девочки, этого пункта нет в моём едежневнике. Я лучше ещё почитаю, что опять расдосадует маму. Что она нашла в этом напыщенном индюке? Не понимаю. На вкус и цвет как говорится, но как по мне — тарабарщина и полная безвкусица. Поэтому, не смотря на наше соседство, мы не общаемся. Я с ним так точно. Он временами прилипает ко мне по пути в школу или же в самом учебном заведении, но катить свои шары к девушкам для него дело обычное, заложенное чуть ли не на генетическом уровне. Я это понимаю. И потому искренне сочувствую девочкам, которые неосознанно стали для него очередной Барби. Возможно они думали, что являются для него особенными. Но, как мы знаем, Кену плевать. Ему хочется всю коллекцию. Но, повторюсь в который раз, меня это не заботит. Особенно в этом году. Потому что я собираюсь хорошо учиться и на отлично сдать экзамены. И сомневаюсь, что Апполон, больной нарциссизмом (ну серьёзно, бьюсь об заклад, что он мастурбирует на самого себя), сможет мне в этом помочь. Начало учебного года. Нужно сосредоточиться и быть максимально собранной. Мой будильник звонит ровно в семь тридцать утра, поэтому у меня есть два часа свободного времени чтобы собраться и успеть добраться до школы к половине десятого. Дорога занимает двадцать минут, поэтому до девяти я спокойно успеваю принять душ, одеться, нанести макияж, позавтракать, проверить собранные с вечера вещи и ещё немного почитать. Я — перфикционист и до одури пунктуальна, поэтому выхожу на десять минут раньше чтобы в спокойном темпе дойти до школы под песни Лили Аллен, по пути сыграв в воображении сольный концерт. А ещё мне хватает времени зайти в небольшое кафе рядом с домом, где милейшая старушка Эмбер делает мне любимый клубнично-банановый смузи с собой. Какой-то человек однажды сказал: «Жизнь — пустое полотно, а смузи рисует на нём несколько ярких полос». Ах нет, подождите. Это сказала я буквально на днях, когда сухие жилистые руки Эмбер вновь протянули мне стакан, заполненный закатно-розовой жидкостью. Четвёртое сентября, первый учебный день. Открываю глаза в сопровождении трели будильника. Отключаю его неглядя, ведь знаю, какие цифры будут выгравюрованы на электронном табло. Выгибаюсь по струнке, от чего по телу протекает приятное напряжение. Просовываю стопы в вязаные тапки пудрового оттенка и направляюсь в душ. Первым делом включаю напор тёплой воды и меняю насадку душа на массажную, чтобы спокойно проснуться и убрать отёки. Немного погодя понижаю температуру, что помогает взбодриться. Выключаю воду и, обернувшись в полотенце, подхожу к зеркалу. С детства имею привычку писать и рисовать на запотевшем стекле. Маме это никогда не нравилось, потому что мои «художества» оставляют после себя разводы. Но меня это не останавливает. Я просто приучила себя после проделанного творчества вытирать поверхности, подверженные моему искуству. Скольжу мокрым пальцем по стеклу, и оно со скрипом выдаёт: «Доброе утро :) Хорошего дня!». Чищу зубы, потом чищу зеркало и покидаю ванную. На ручке от шкафа с вечера покоится вешалка с заготовленным заранее нарядом, и вскоре облачаюсь в белый гольф в рубчик, укороченную юбку в клетку цвета кофе с молоком, белые гетры и замшевые туфли на небольшом каблуке кремового оттенка. Волосы предпочитаю собирать, так что заплетаю два колоска, от которых в процессе плетения ужасно затекают руки. Клянусь, немного потише бы обстановку и можно было бы услышать истошный крик моих мышц «Хватит!». Но это всё лирика. Собравшись, выхожу из комнаты, спускаясь на первый этаж. — Доброе утро, детка, — ко мне подбегает мама, наспех целуя в макушку. — Доброе, мам. Опять опаздываешь на работу? — Мама не опаздывает, она задерживается. — Ну да, ну да. Сомневаюсь, что от твоей формулировки что-то меняется, но как скажешь. Наполняю тарелку овсяной кашей и кидаю сверху горсть ягод. — Тебе не влетит от босса за опоздание? Какое это по счету за последние две недели? — Всего лишь четвёртое. Всё хорошо, я предупредила Стива, что задержусь. По пути зайду в Старбакс, возьму ему охлаждённый карамель маккиато и, считай, инцидент анулирован. — Да ты стратег, я гляжу, — я улыбаюсь, от чего вдоль уголка губ стекает капелька молока. — Не болтай с набитым ртом. Я упорхала, хорошего дня в школе. Нежно перебрав пальцами огненные колоски, мама щёлкнула указательным пальцем по моему носу, и вылетела из дома, оставив на прощание тонкий шлейф парфюма. Опустошив тарелку, я быстро сполоснула её в воде. Я же не мазохист — оставлять тарелку из-под овсянки чтобы помыть её когда-нибудь потом. В данной ситуации диктуешь правила не ты, глупец. Подобные злаки живут здесь и сейчас. Не помыл сразу? Потом будешь отдирать остатки вместе с керамикой. Проще уж купить новую посуду. Поставив тарелку на стойку для посуды, ещё раз проверяю взяла ли с собой все необходимые вещи. Убедившись, что ничего не забыла, надеваю наушники и, напоследок глянув в зеркало, выхожу из дома. В Лос-Анджелесе утро четвёртого сентября мало чем отличается от среднестатистического летнего. Если бы человечество не изобрело календарь — никто бы и не заподозрил подкравшуюся осень. Включаю песню «Littlest things», вдыхаю тягучий воздух, запускающий ряд мелких, будоражащих мурашек по телу и начинаю маршрут к школе. — Эй! Если бы я слушала музыку на всю громкость — не слышала бы раздражающего, хамского посвистывания, словно меня подзывают как дворовую собачонку. Но, в силу своей осторожности, я так не делаю. А жаль. Сейчас особенно жаль. Продолжаю идти вперед, имитируя потерю слуха, что, между прочим, было бы очень кстати. Но останавливаюсь когда увесистая мужская рука выдёргивает наушник, обрывая провод в точке соединения с другим наушником. — Ты чего творишь, придурок? Протеин вытеснил последние клетки мозга? — Спокойней, соседка. Я всего лишь хотел пожелать доброго утра. — Наличие тебя на таком отвратительно-близком расстоянии ко мне автоматически лишает утро возможности быть добрым. Ты зачем испортил мои наушники? — Затем, что игнорировать старших нехорошо. Ты в какой книге по этикету такое вычитала? , — Элвин повёл уголком губ, оценив свою невероятную шутку. Помните, что я говорила по поводу мастурбации на самого себя? Теперь я уверена в этом ещё сильнее. — В той же, где ты прочитал, что свистеть — высшая степень проявления уважения. Если ты вообще читать умеешь, в чём я сильно сомневаюсь. Готова поспорить, твой максимум — состав батончика мюсли. Или и это для тебя слишком сложно? Там же эмульгаторы и полисахариды, тебе не осилить слова с такой смысловой нагрузкой. И ты мне должен новые наушники. — Тогда что ты мне должна? , — его взгляд бесцеремонно прошёлся по моему телу сверху вниз, задерживаясь на груди, бёдрах и коленках. От его нахабности я вспыхнула. Под пристальным, оценивающим взглядом стало некомфортно, я почувствовала себя нагой и обезоруженной. Хотелось укутаться во что-то по самые уши, спрятаться. Пальцы потянулись к волосам, но и они не могли меня скрыть, поэтому, натянув гримасу безразличия, я сделала вид, что поправляю причёску. — Милые гольфики. Мои глаза медленно поднялись на него, заглядывая куда-то в чёрные зрачки. Боги, за что мне всё это? Можно его придушить? — Конечно. Не ты же покупал. У тебя не такой хороший вкус. Я растянула губы в наигранной улыбке, но Севилл одобрительно хмыкнул. Похоже, моя колкость пришлась ему по вкусу. Что, Элвин? Неужели так мало девушек даёт тебе отпор? — Чёрт, да ты сейчас взорвёшься, Британи. Неужели ты так меня ненавидишь? , — он снова усмехнулся, прикусив край нижней губы, а позже спросил, нахмурив брови: — Или ты всегда так себя ведёшь в возбуждённом состоянии? — Боги, Севилл, ты невыносим! А за что мне тебя любить? — Ну как же, Миллер, — он плавно покрутился, демонстрируя всего себя, — Как меня не любить то? Я невольно закатила глаза. Пусть выглядело излишне театрально, но, поверьте, мои эмоции абсолютно искренние. — Элвин, я потеряла сейчас несколько минут, дискутируя с тобой. Это на несколько минут больше, чем мне бы того хотелось. У меня в ежедневнике не записано «Опоздать в первый учебный день», поэтому я пойду. Я жду новые наушники или как минимум чек с компенсацией. — Расценю это как то, что ты ждёшь-не дождёшься нашей следующей встречи. — Разве что в твоих самых бурных фантазиях. Времени на смузи у Эмбер не осталось, поэтому ускоряю шаг, продолжая двигаться в сторону школы. Примерно через десять минут спортивной ходьбы школьный корпус встретил меня зелёным газоном, буйством старшеклассников, шумными возгласами, «пробками» в коридорах и непрекращающимися хлопаниями дверцей шкафчиков. Благодаря быстрому шагу я пришла вовремя, но, кажется, ценой собственных ног, мышцы которых изнывали в предсудорожном состоянии. Минут за пять до первого урока пришла Кортни. Выглядела она как обычно — как bitch-версия ангелов Виктории Сикрет: чёрное платье мини (настолько мини, что заглядывались даже учителя, что отнюдь не педагогично), туфли на шпильках, прямые чёрные волосы до лопаток и нюдовый макияж с ярковыражеными стрелками. Для большинства людей в нашей школе загадка, как Кортни ходит на каблуках, высотой догоняющие Эйфелевую башню. Несмотря на то, насколько неестественно в них выгибаются её стопы, она так щеголяет по школе, словно находится в самой удобной в мире паре кроксов. Я стою в подобной обуви то как Пизанская башня. Так что непонятно, что она продала Дьяволу за такую способность, но в том числе и из-за этого её ненавидят и боготворят одновременно. — Ну что, Брит, готова к последнему году в школе? — А то. Да и ты в это веришь похлеще меня самой, так что я даже удивлена, что ты спросила. — Ну, а разве это не так? Ты слишком переживаешь, Миллер. — А вот ты, Тейлор, совсем не беспокоишься, хотя стоило бы, если ты планируешь вступить в престижный колледж. Твоя голова забита всем, но только не учёбой. Не хочешь взяться за ум? — Ну Бри-и, — Кортни обиженно надула губы. Она ненавидит когда её отчитывают, я это знаю. Но её ситуация действительно требует немедленного вмешательства. — Ну что «Бри»? Берись за голову, пожалуйста. Отношения — это, конечно, очень здорово, но, знаешь, что ещё существует? Учёба! Твой Раян не беспокоится за тебя, твоё будущее? Было бы кстати. — Во-первых, не Раян, а Брендон. — Что? Какой к черту Брендон? — Брендон Хьюз. Из футбольной команды. Ты должна его знать. Его же вся, мать его, школа знает. — Не знаю я никакого Брендона Хьюза! Боги, Кортни, четыре дня назад ты же встречалась с Раяном! — Это было четыре дня назад, Брит. Ты бы вспомнила ещё, что было тысячу лет назад. — Я тебе поражаюсь. Ну ладно. А во-вторых? — А во-вторых, Брендона гораздо сильнее интересует новый комплект моего белья, нежели какие-то уроки. — Боже, я обойдусь без подробностей, ладно? Спасибо. — Фу, Миллер, ты такая зануда! — Зато ты такая весёлая, Тейлор! Я пойду, у меня математика. Кортни легко чмокнула меня в щёку, оставив липкий след от губного блеска, после чего мы разошлись по своим кабинетам. *** — Чёрт возьми, Британи! , — голос Кортни прозвучал так громко, что я почувствовала болезненные и одновременно щекочущие вибрации во внутреннем ухе. Если бы мы сейчас болтали по телефону — я бы точно оглохла. Но, благо, мы лежали на кровати в моей комнате, и после истерического вопля Кортни я зарылась головой в ряд подушек, точно страус прячет голову в песок. — Да тише ты! Вот видишь? Это всего лишь ты крикнула. А на вечеринке я же с ума сойду. Смерти моей хочешь? — Ну Бри-и! Это же мой день рождения! Мне, блин, восемнадцать лет исполнится! Неужели ты не хочешь отпраздновать это со мной? — Безумно хочу, Кортни, честно. И мы обязательно отметим. Но разве для этого нужно устраивать вечеринку? — Да! Конечно да! А ты что думала, мы закажем пиццу, будем делать педикюр и смотреть «Отчаяных домохозяек»? — Ну-у… Как вариант. Кортни заливисто засмеялась. — Ну ты и дурочка. Вечеринка будет и это не обсуждается. Брит, я очень хочу чтобы ты пришла. Ты, блин, моя лучшая подруга. Для меня это очень важно. Да и сколько можно свои романы перечитывать?! — Полностью согласна! , — послышался голос мамы из-за двери, после чего она вошла в комнату, протягивая нам две кружки тёплого какао с зефиринками. Ещё одна вещь в жизни, от которой я просто без ума — это какао с зефиринками. Мама это знает, и умело пользуется. Всегда, когда она хочет меня о чём-то попросить, или сказать что-то важное, готовит мне его. Я конечно и сама могу, но почему-то никогда не получается так же вкусно, как готовит мама. — А подслушивать нехорошо, мама! , — я изобразила заботливого родителя, который поучает своего ребёнка манерам. На самом деле я не злилась на неё, ведь она никогда не нарушает мои личные границы, у нас общение на уровне близких подруг и секретов мы не держим. Мне комфортно в её присутствии с кем бы я не находилась. Да и у них с Кортни отличные отношения, несмотря на специфический образ жизни моей подруги. — Я всего лишь зашла принести вам какао. Твоё любимое, помнишь? — Конечно. У тебя какая-то просьба, мам? — Я просто подумала… Ну, а чего тебе дома сидеть? Тем более в такой знаменательный день! Оторвись как следует хотя бы раз в жизни. В любом случае, ты всегда можешь уйти. Ну чего тебе стоит просто прийти и весело провести время с друзьями? — Молодец, мама Британи! , — прожовывая зефир, Кортни одобрительно закивала, соглашаясь со словами мамы. — Вы — авантюристки, вы понимаете это? — Да, — послышалось с двух сторон, словно я сказала само собой разумеющееся, что, по сути, так и было. — Я не знаю, честно. Это всё не моё. Я — тихий, спокойный ребёнок. Многие родители о таком мечтают, мам, а ты вечно пытаешься ввязать меня во что-то! — Да. И мне не стыдно. И, кстати, Британи, многие дети мечтают о такой классной маме. Что скажешь, Кортни? — Душу продам, Сандра, за такую маму как Вы! , — после того, как Кортни максимально драматично произнесла эту фразу, она снова прильнула к кружке, допивая со дна последние капли какао. *** — Поверить не могу, что я на это согласилась… Одиннадцатое сентября, день рождения Кортни. Сейчас двадцать четыре минуты шестого, я стою перед домом подруги, который битком набит гостями, гудит и буквально вибрирует. На мне чёрный кроп-топ с длинными рукавами, жёлтая юбка в мелкую клетку и высокие кеды. Волосы Кортни приказала оставить распущенными, так что огненные пряди завиты в лёгкие локоны, стекающие к пояснице. Сперва можно подумать, что моя юбка длинная, но, уверяю, вам кажется. Эта иллюзия достигнута за счет высокой талии, а на деле юбка едва прикрывает мои бёдра. Но, желание именинницы было нарядить меня на этот светский вечер, так что придётся потерпеть. — Мне кажется, тебя трясёт. Ты в порядке? , — голос Кортни прозвучал беспокойно, что меня удивило, ведь она так редко выдаёт эмоции, похожие на заботу. — Да, всё хорошо, — прозвучало немного растеряно, но у меня есть оправдание: я растеряна! Это моя вторая или третья вечеринка, и я понятия не имею зачем согласилась на неё пойти, ведь это совсем не моё! Ладно, Брит. Сделай глубокий вдох, считая до четырёх. Хорошо. Теперь задержи дыхание на семь секунд. Есть. И выдох, считай до восьми. Молодец. Ты справишься. — Честно, всё хорошо, — сейчас мой голос звучит гораздо увереннее и я даже пробую улыбнуться. — Тогда вперёд покорять танцпол и отрываться как следует! Кортни вмиг расцвела, это определенно её среда. Она взяла меня под руку, и мы нырнули внутрь дома. Всё оказалось не так уж и страшно: мы танцевали и это было весело. Кортни принесла пунш, который я попробовала впервые за последние два года, он оказался очень даже ничего. Чуть позже я познакомилась с Брендоном Хьюзом. Что я могу сказать… Типаж Кортни, однозначно. Но и такие у неё долго не задерживаются — быстро надоедают. Это странно, но что поделать. Это не мои отношения и я не собираюсь лезть в это болото. Всё было весело и интересно до того момента, пока какой-то пьяный парень не опрокинул на меня полный стакан пунша. — Чёрт возьми, аккуратнее! — Из… Извини, — он говорил тихо и отрывисто, так как не мог перестать икать. Да уж, он явно перебрал. Ему бы домой да отоспаться. А мне бы переодеться. — Кортни, я могу взять у тебя какую-то одежду? Тот парень неплохо меня облил. — Да, разумеется. Возьми в шкафу в моей комнате. Я буду тут, приходи. Я кивнула и стала пробираться к лестнице, ведущей в комнату Кортни. Через мучительные четыре минуты я была на месте, зашла в комнату, закрыв за собой дверь. В спальне было светло и уютно. Как всегда пахло кокосом и ванилью, Кортни обожает это сочетание запахов. Стены украшали серо-розовые обои, в углу комнаты стояла большая кровать, застланная белым пушистым пледом. У изголовья выстроились два симметричных ряда по три подушки, а вверху на бортике кровати лежала гирлянда тёплого оттенка, оплетающая рамочки с фотографиями, рисунками и аффирмациями. Я открыла шкаф, подыскивая что-то, в чём не буду похожа на сотрудницу эскорта. Учитывая мои завышенные требования к гардеробу Кортни, выбор был невелик. Но я справилась, присмотрев для себя юбку похожего фасона на ту, в которой я пришла, но на этот раз в чёрно-белую клетку и укороченную чёрную кофту, сидящую строго по фигуре. Кинув наряд на кровать, я закрыла дверь на замок, дабы избежать неприятного момента, если кому-то приспичит посетить эту часть дома вместе со мной. Кортни не так давно жаловалась, что замок на входной двери в её комнату заедает, так что у меня будет некоторое количество времени накинуть что-то сверху, если кто решит составить мне компанию. Убедившись, что замок действительно заедает я немного расслабилась и принялась снимать с себя пропитанную пуншем одежду. — В таком виде тебе куда лучше, чем утром. — Твою мать! Я резко обернулась, и столкнулась с карамельными глазами, которые так и и лучились, созерцая меня в белье. Боги, я в белье! Стащив с кровати пушистый плед я кое-как завернулась в него, после накинулась на собеседника: — Ты что тут делаешь? — В ванную зашёл. Все другие заняты, решил заглянуть сюда. Не сразу услышал как ты пришла, но я приятно удивлён. Чёрт, я так переживала за входную дверь, что совсем забыла проверить ванную комнату. Я попала. — Выйди, мне надо переодеться. И хватит смотреть на меня как на кусок мяса. — Разбиваешь мне сердце, Миллер. Я оставлю тебя одну, если что — я в ванной, приходи. — Ещё чего. — Ну-ну, сама же знаешь, что хочешь этого. Неужели так тяжело признать? Пока я подбирала более грубое ругательное слово, Элвин скрылся за стеной. — Закрой дверь! — Британи, переодевайся быстрее и не капризничай. Я не смотрю. — Обещай, что не будешь подглядывать. Севилл устало выдохнул. Он явно не привык к подобным просьбам. Как правило, его Барби на раз буквально молят об обратном. — Обещаю. Переодевайся, пожалуйста. Я не собираюсь торчать здесь с тобой, упуская всё веселье. То есть, со мной тебе не весело, сосед? Чёрт, Брит, тебе то какая разница? Ты не о том думаешь. Переодевайся быстрее и выходи отсюда. — Что я сейчас делаю? , — одновременно со словами я вытянула средний палец, адресовав его мускулистой спине, выглядывающей из-за стены. — Господи, ты серьёзно? Откуда я знаю, я же не вижу! — На это и был расчёт, Элвин. — Так, ты сейчас доиграешься и я повернусь. Или ты этого и добиваешься? — И не мечтай, грубиян. Отвернись! Убедившись, что он не подглядывает, я сбросила плед и дрожащими от выделившегося адреналина руками начала одеваться. Пальцы путались, я несколько раз надевала юбку и кофту то наизнанку, то задом наперёд. — Грубиян? Да я добрый, милый и пушистый. А вот ты утром мне неплохо нагрубила. В качестве компенсации могла бы хоть не выставлять меня за дверь сейчас. — Да-да, ещё чего. Где мои наушники кстати? — Да успокойся ты, принесу завтра. Я зайду примерно в час, скажешь адрес? — Очень смешно. — Ну что там? Сколько мне ещё тут стоять? — А ты нетерпеливый. Ты всё делаешь быстро? Боги, Британи, ты действительно это сказала? Роешь могилу сама себе. — Ух ты, так это что, ты, выходит, под ангельским оперением рожки прячешь? Ну и что ты хотела мне этим сказать? — Ничего. Забудь. За стенкой послышалось многозначительное хмыканье. — Ну и что ты хотел мне этим сказать? Британи, ради всего святого, отстань от него. Доиграешься же. — «Этим» это чем? — Хмыканьем своим. Что это значило? — А тебе то зачем? Интересно что-ли? — Ага, а как же. Вообще плевать. Вот! Молодец, Брит. Так с ним и нужно. И между прочим, тебе действительно плевать, забыла? Ты просто выпила. Ты к нему ничего не чувствуешь. — Ну-у да. Я заметил. Повертевшись возле зеркала (убедившись, что выгляжу отлично), я сообщила, что собеседник может выйти из ванной. — Да неужели! — Как я выгляжу? , — я демонстративно покружилась. — Невероятно, — его голос был пропитан равнодушием. — Эй, да что с тобой? Нет, Британи, что с тобой? Тебе, видно, совсем нельзя пить. Перестань цепляться к нему. Ты что, специально провоцируешь его на разговор? — А что со мной, Британи? , — он обернулся, сосредоточив взгляд на моих глазах, — Ты сказала не трогать тебя, я, как истинный джентльмен исполнил волю леди. Но леди и сейчас недовольна? Так, а чего ты от меня хочешь? Элвин сделал шаг вперед, и в голову ударил опьяняющий запах его парфюма: древесные ноты, янтарь и что-то пряное, напоминающее белый перец. Никогда не замечала, насколько приятно он пахнет. Мне вдруг захотелось подойти ближе. Нет, Брит, это ловушка, не делай этого! — Ничего, — подавляя желание остаться стоять так близко к нему, я всё же нахожу в себе силы сделать шаг назад, — Я ничего от тебя не хочу. Я хочу уйти, выпусти меня! — Я тебя и не держу, выходи. Он надавил на дверную ручку, опуская её вниз. Но дверь не открылась. Элвин повторил попытку, налегая на ручку всем весом, но снова ничего. Мы заперты. — Отлично, — я шумно выдохнула, и, развернувшись, подошла к кровати, тяжело рухнув на неё. Элвин усмехнулся. — Что тебя так позабавило, Севилл? — Ты. Тебе так невыносимо побыть со мной наедине. Это забавно. — У тебя, оказывается, ещё и чувство юмора отвратительное. Он вновь засмеялся. — Нет, ну правда, Элвин, я не понимаю, что они в тебе находят? — Кто «они»? — Твои одноразовые Барби. — Вот так описание. Ну-у, полагаю, внешность. Мало кто смотрит куда-то глубже. — Пожалуй. А в тебе есть что-то глубже, чем вся твоя показуха? — Вероятно. Я тускло усмехнулась. — Ну, а во мне даже внешности не находят, хотя, согласись, я красивая. Элвин в открытую рассмеялся: — А ещё скромная. — Эй! , — я невесомо шлёпнула его по плечу, — Ты не считаешь, меня красивой? Уголок его губ поднялся вверх, а карамельные глаза принялись сканировать моё тело. И мне, почему-то, это даже нравилось. Что, чёрт возьми, я творю? — Считаю, — его взгляд вновь поднялся на мои глаза, — Британи, ты большую часть жизни сидишь дома. Даже если бы ты выглядела так, словно над твоим образом трудились сотни голливудских дизайнеров — этого бы никто не заметил. Лежать в кровати с очередным романом и ждать чуда — бессмысленно. Чудо не придёт, тебе необходимо создать его. А в четырёх стенах, как показывает твой печальный опыт, это почти невозможно. Я шумно выдохнула. — Не думала, что скажу это, но ты прав, Элвин. — А как же. Ты бы почаще меня слушала, я неплохие вещи говорю порой. — Ой, Севилл, не зазнавайся. А то я только начала думать, что ты не омерзительный. — Вау, вот это прогресс. Мне несказанно повезло. В комнате зашелестел тихий смех. — А что ты в них находишь? Они же пустые. — Верно, леди. Мне они и не нужны. Меня лишь временно интересует их тело, как и их моё. И всё. — Никогда не понимала смысл этих одноразовых встреч. Он вообще есть? — Разумеется. Секс. Если мне не нужны отношения, это не означает, что мне не нужен секс. — Да, это я понимаю, но… Разве такой образ жизни заставляет тебя чувствовать хоть что-нибудь? — Страсть. — И тебе этого хватает? — На первое время. Пока не нашёл солнце, перебиваюсь лампочками. Вроде похожи, тоже светят. Вот только от них не тепло. Они искусственные, Британи. Заменители любви, скажем так. Но не уверен, что мне сейчас нужно что-то больше, чем это, поэтому… Да. Полагаю, мне хватает. Я слушала его. И, пожалуй, впервые мне не было от этого противно, я не чувствовала раздражение и ненависть. Мне было интересно и даже… Приятно. Я слушала его голос, а мой взгляд всё время изучал его лицо, тело: густые тёмные брови, нависающие над карамельными глазами, обрамлёнными плотным веером насыщенно-черных ресниц; каштановые волосы, немного спутанные у концов. Мне хотелось коснуться их. Запустить руку к корням, расчёсывая пальцами густые пряди. Губы. Я так часто ловила себя на мысли, что засматриваюсь на его алые губы. Такие трепещущие, живые, эмоциональные. Во время монолога Севилла они порхали: сжимались в сосредоточенную линию, расслаблялись, растягивались, обнажая белоснежную улыбку, от которой на щеках образовывались маленькие впадинки. Шея, немного усыпанная родинками, точёные ключицы и ямочка между ними. Чёрная рубашка, наверняка скрывающаяя рельефное тело, рукава которой были закатаны в три четверти. На оголённой плоти вычерчивались дорожки голубоватых вен. В какой-то момент я представила, как скольжу по ним пальцами вдоль руки до сгиба локтя и выше. Касаюсь широких плеч, провожу подушечками пальцев по грани ключиц и плавно поднимаюсь к голове. Большой палец лежит на щеке, его щекочат размеренные порхания ресниц, а четыре остальных огибают мускулистую шею. Мне стало беспокойно от того, насколько сильно мне хотелось коснуться его. Сколько ты выпила, Британи? Я вернула взгляд к карамельным глазам, и заметила насколько выжидающе они на меня смотрели. Он ждал моей реакции. Вопрос только один: реакции на что? — Ты что-то говорил? , — голос отозвался лёгкой хрипцой, я слишком долго молчала. Элвин смотрел на меня, не отрываясь, уголок его губ ехидно потянулся вверх. — Чего лыбишься, Севилл? Что снова тебя рассмешило? — Ничего. Я польщён тем, что нравлюсь тебе. — Что за глупости? Что во мне натолкнуло тебя на такие абсурдные мысли? — Ты так восхищённо рассматривала меня. С таким неподдельным интересом и диким желанием в глазах. — Элвин, уверяю, единственное по истине дикое желание, которое я сейчас испытываю — это треснуть тебя чем-нибудь увесистым. — Твои глаза всё ещё голубые. Не позволяешь себе признать, что я тебе нравлюсь, Миллер? — Потому что ты мне не нравишься. В тебе нет ничего, что бы зацепило мой взгляд ещё хотя-бы на мгновение. Меня коробило. Как же ты меня бесишь, Севилл! Р-р-р! Не хочу находиться рядом с тобой. Подскакиваю с кровати, словно простынь была раскалённой, и останавливаюсь на расстоянии метра от ненавистного соседа. — Меня забавляет как отчаянно ты пытаешься не дать себе влюбиться. Я знаю этот взгляд, леди, не ври хотя-бы себе. Последствия будут плачевными. — Элвин, — процеживаю его имя сквозь сжатые зубы, — Клянусь, ещё хоть слово и я тебя ударю. Глаза, цвета густой патоки, вновь сузились в довольном прищуре. — Не советую, я тебе не по зубам. Только себя покалечишь. Если это твоя цель, то могу заверить, есть идеи поинтереснее и поприятнее, где увечий будет гораздо меньше. Тебе понравится, обещаю. — Терпеть тебя не могу! , — сокращаю расстояние до вытянутой руки и с размаху бью ладонями в грудь мерзавцу, — Невыносимый! , — удар, — Заносчивый! , — удар, — Наглый! , — удар. Цепко хватая вокруг запястья, рука Элвина вздымает мою ладонь, не давая возможности ей вновь ударить по чёрной рубашке. — Полегчало? , — его лицо стремительно приближается к моему. Расстояние всего пять сантиметров. Чертовски близко. Судорожно втягиваю воздух сквозь приоткрытые губы и слежу за каждым движением Севилла. — Не уверена. — Раз уж на то пошло — ты тоже меня раздражаешь, Миллер. Вся такая правильная. Аж тошно. Провоцируешь меня испортить тебя, — большим и указательным пальцами он обхватывает мой подбородок. Расстояние три сантиметра. Отодвинься, Британи! Почему ты не уходишь? Но я стою в оцепенении, не в силах сдвинуться хоть немного. Мои ноги словно погрязли в бетоне, и всё, на что я сейчас способна — выжидающе смотреть в тёмные глаза напротив и ждать что будет дальше. — Знаешь, что, Британи? Не только тебе можно драться. Я зол на тебя. Моя очередь! — Что? , — не успеваю опомниться, как оказываюсь перекинутой через массивное плечо. Элвин тащит меня к кровати. Моё горло надрывается в истошных воплях, требованиях отпустить меня, но всё это летит в широкую спину, бесследно пропадая в ней густыми вибрациями. Севилл небрежно садится на кровать, опуская меня животом вниз поперёк своих коленей. — Отпусти! Ненормальный! , — продолжаю кричать, но тяжёлые руки на моих лопатках и пояснице продолжают удерживать меня на месте. Едва касаясь пальцами, Элвин скользит рукой вдоль ноги к бедру и звонко шлёпает по правой ягодице. — Британи, успокойся. Я не делаю ничего, что бы тебе не нравилось. Ты и сама это понимаешь. Ещё один шлепок. Сильный и громкий. Взвизгиваю и предпринимаю попытку бегства. Но вновь оказываюсь припечатанной к коленям. — Прекрати кричать, ты злишь меня ещё сильнее. Шлепок. Ощущаю как нежная кожа начинает краснеть и зудеть. Мужские руки резко сползают к краю юбки, задирая её полы вверх. Возмущённо хватаю воздух ртом, не успевая проронить и слова, как его ладонь вновь оставляет увесистый шлепок. Пауза. Нутром ощущаю как он рассматривает моё тело, любуясь проделанной работой. Улавливаю невесомую усмешку. Доволен чёрт. — Красивое бельё. Чёрный тебе к лицу. Ну… И к другим частям тела. Вспыхиваю как щепка, щёки моментально наливаются пунцом. Чуть менее настойчиво, но всё ещё пытаюсь вырваться. Разумеется, бесполезно. В наказание ягодицу вновь огревает сильный шлепок. Ловлю себя на том, что слышу в собственном голосе тихий стон. Невозможно. Мне не может это нравиться. Вновь шлепок. Ещё один глухой стон просится наружу. Сжимаю зубы, не давая ему вырваться из горла. — Я всё слышу, Миллер. Нравится, да? Шлепок. С губ стекает тихое постанывание, которое пытаюсь заглушить, вжимая лицо в кровать. Почти получилось. В ответ на ничтожные попытки слышу блаженную усмешку Севилла. — Ты пыталась, Британи. Очень пыталась. Но мы же оба понимаем, за кем этот раунд. Я вижу, что тебе нравится. Расслабься и получай удовольствие. Он играл с моей ягодицей: гладил пальцами, сминал, рисовал что-то незамысловатое, обводил контуры отпечатка собственной ладони. Ты не возьмёшь меня так просто, Элвин. Я не сдамся тебе так легко. Отрываю голову от кровати и многократно поворачиваю её из стороны в сторону. Элвин смеётся, и вновь шлёпает горящую плоть. — Упёртая, да? Ну хорошо. Шлепки прекратились так же быстро как и начались. Я лежала ещё секунд пять неподвижно, ожидая, когда его рука вновь накроет зудящую ягодицу. Но этого не произошло. — Это всё? , — звучу тихо и неуверенно, почему-то опасаясь услышать «да». Что происходит?! — А тебе мало? Молчу долгие несколько секунд, а после одними губами произношу: — Отпусти меня. — Знаешь, что весьма любопытно, Британи? Я перестал тебя удерживать минут пять назад. Концентрируюсь на своей спине, и, действительно, не ощущаю на ней мужской руки. Боги, я всё это время могла уйти?! Нет, я же не смогла бы просто взять и уйти? Разве бы он разрешил? А почему я должна его слушать? Несмотря на это, ловлю себя на мысли, что слушала бы. Во что я ввязалась?! — Британи, ты собираешься уходить или нет? Элвин наклоняется ко мне и его голос звучит над самим моим ухом. Такой мягкий, бархатный. Разум затуманивают непристойные мысли, в которых я отчаянно пытаюсь не дать себе погрязнуть, закусывая губу до крови. Это ошибка, Британи. Уходи. Медленно сползаю с его колен, усаживаясь на кровати на корточках. Мысли в голове путаются, разум вопит «Уйди немедленно!», но тело считает немного иначе. Потому продолжаю просто сидеть, не глядя в глаза, цвета патоки, но и не решаясь уйти. Элвин выдохнул вместе с усмешкой. Такой невесомой, басовитой и по-дьявольски дурманящей. Лишь от одной этой усмешки внизу живота скрутился тугой узел и по телу разлилось тепло. — Ты так просила отпустить тебя, дралась, визжала. Почему же ты не уходишь? — Дверь закрыта, забыл? , — мой голос всё ещё немного дрожит. Элвин встаёт с кровати, направляясь к двери. Дёргает за ручку. Ничего. Ещё раз, сильнее толкая дверь. И тут она поддалась, обнажая тёмный коридор с той стороны. — Плен отменяется, леди. Ты можешь идти, — он опирается на стену возле дверного проёма, наблюдая, как я приближаюсь к выходу. Я упиралась его провокациям, противясь дикому желанию, в надежде подарить ему нечто похожее на страдание. Я добилась чего хотела: он меня отпустил. Я выиграла этот бой, выиграла! Какого чёрта, имея возможность вылезти из мышеловки, дурной грызун что есть силы прижимает к шее холодный прут, и, не щадя связок, вопит «Оставь меня здесь!»? — Ты ведь не хочешь уходить, верно? Замираю у входа, не решаясь сделать шаг. Не хочу. Не хватит бесстыдности сказать это вслух. И потому, потупив голубые глаза в пол, продолжаю стоять в дверях. Ну же. Так будет лучше. С противным щемлением в груди перешагиваю порог, но тяжелая рука, упираясь поперёк груди, и, цепляясь за плечо, разворачивает на обратный маршрут. По инерции тело стремится пролететь ещё какое-то расстояние, но рука, не спавшая с плеча, пригвоздила меня спиной к лицу собеседника. — Нет, Британи, я так не думаю, — кончиком носа убирает выбившуюся прядь, мурлыча над самим ухом. То ли страх, то ли возбуждение засуетило по шее порцию мурашек. Они бежали наперегонки, оставляя за собой вздыбленные волоски. — Бри-и-тани, Бри-и-тани, — над ухом вновь растёкся бархат, отдавая тихими басовыми вибрациями, — Я же невыносимый, — горячая рука соскользула с плеча, перебираясь кончиками пальцев по ключице, — Зано-о-счивый, — фаланги медленно опускаются на топ, — Наглый, — выдыхает шёпотом, опаляя ухо, и ныряет пятернёй под ткань, застывая на кружевах бюстгальтера. — Ты ведь терпеть меня не можешь, — чрезмерно наигранно изображает попытку отговорить меня, ведь понимает, что я не могу этого сделать, — Так почему же моя ладонь в миллиметрах от твоей груди, а ты ничего не делаешь? Шумно вбираю воздух, замерев, словно это может мне хоть как-то помочь. В ответ тихая усмешка, после которой ощущаю влажный язык, обрисовавший контуры моего уха. От неожиданности вздрагиваю, впиваясь рукой в брючину мужских джинс. Элвин замирает над моей шеей, и моё дыхание следует его примеру. — Потому что не хочешь. Верно? Его вторая рука касается моего плеча и плавно опускается вниз. Пальцы скользили по моей расслабленно лежащей руке до кисти, потом поднимались вверх и неспешно двигались по линии талии. Неосознанно, я чуть сменила положение руки, дабы не препятствовать его действиям. Подметив это, Элвин повёл уголком губ, обнажая белоснежный оскал:  — Не такая уж ты и правильная, Миллер, да? , — он усмехнулся, опустив руку на мою ягодицу, едва ощутимо, одними пальцами поглаживая её сквозь ткань юбки, — Чертовка. Поглаживания сменились резким шлепком. Из приоткрытых губ вылетел короткий стон, а по телу вновь врассыпную пустились мурашки. Наощупь нахожу его ладонь и судорожно сжимаю немеющими пальцами. — Что такое, Британи? , — лавирует голосом вдоль флирта и издёвки, — Мне перестать? Все его действия вмиг прекратились, он ждёт моего решения. Это последняя возможность, Британи. Пожалуйста! — Нет. Оборачиваюсь, окуная взгляд в бездонную, тягучую патоку. Вижу как в его глазах моментально начинают плясать бесинки, придумывая план того, что и как сделать со мной сейчас. Ощущаю как учащается моё сердцебиение когда чувствую неугомонную пульсацию, достающую до горла. И, тем не менее, не убираю свой взгляд от его. Впервые смотрю так нагло, с вызовом. — Всё ещё ненавидишь меня? , — нависает надо мной, шепча на выдохе в ничтожных сантиметрах от моего лица. — Представить не можешь насколько сильно. — Но хочешь? Знает ответ чёрт, и потому ухмыляется заранее. Приближает лицо ко мне до упора лоб в лоб, и застывает в миллиметре от моих губ: — Но хочешь? , — соприкасается кончиками носа, поддрагивая губами рядом с моими. Дразнит. Хочет, чтобы я сказала вслух. Шантаж? Именно. — Хочу. Победный оскал. Как же ты доволен, врезать бы тебе! — И я тебя, Миллер. Его губы моментально накрывают мои. Поцелуй дикий, жадный. Тело накрывает неконтролируемая волна возбуждения, бросает в жар. Одна его рука лежит на моей талии, то и дело опускаясь на ягодицы. Вторая гладит шею, притягивая к себе. Я же словно сорвалась с цепи: руки ныряли в каштановые пряди, пальцы судорожно бегали по всему телу, оставляя на коже красные дорожки после ногтей. Прерываю поцелуй, закусывая его губу. Делаю это сильно, грубо. Я всё ещё ненавижу тебя, Севилл! Недовольный рык в губы и наглый шлепок, огревающий ягодицу. Наказание. Хреновое наказание, Элвин, мне понравилось! Кладу руки на рубашку. Кажется, она тут лишняя. Пальцы рваными движениями растёгивают ряд пуговиц, практически отрывая их. — Тебе так не терпится меня раздеть, Миллер? — Тебе без неё лучше. — В таком случае и тебе одежда не к лицу. Хватая подушечками пальцев края топа, он тянет его вверх, откидывает в абстрактном направлении и на секунду замирает, сканируя мой внешний вид. — Кружево тебе идёт. — Я знаю, Севилл, — раздражённо закатываю глаза, ведь этот засранец всё ещё одет! Вырываю короткий поцелуй, и продолжаю снимать рубашку. — Я облегчу тебе задачу. Элвин невесомо парит пальцами над рядом пуговиц и через пару секунд чёрная ткань летит в сторону. Застываю в ступоре при виде его тела. — Ну и пресс! Чёрт, я действительно это сказала? Моя реакция как всегда его забавит. Ну да, Севилл, я же тут шутки шутить пришла! — Подойди, Миллер, мы не в музее. Меня просить дважды не надо. Подхожу без раздумий и меня снова уносит. Руки неконтролируемо двигаются, изучая всё его тело: все изгибы, мышцы, линии вен, впадинки. Его влажные губы ложатся на мою шею, поднимаются к уху, щекам, опускаются к ключицам, плечам и груди. Прижимаю его ещё ближе к себе, запрокидываю голову и выдыхаю тягучий стон. Прокладывая дорожку поцелуев от груди вдоль живота, Элвин опускается на колени. Его пальцы ложатся на юбку, а когда находят молнию — растёгивают её, спуская одежду к стопам. Поднимаясь, подхватывает меня на руки и двигается к кровати. Аккуратно кладёт на постель и нависает, упираясь ладонями на уровне моих плечей. Привстаю к нему на локтях, вовлекая в поцелуй. И, получив одобрение, вновь ложусь, но уже вместе с ним. Кусает мои губы. Грубо, как и я. Но после, извиняясь, нежно обцеловывает плоть, сминая её губами, скользя языком и вновь покусывая. Спускается ниже, целуя шею и пальцами спускает лямки бюстгальтера, открывая доступ к обнажённой груди. Мои руки поднимаются к его спине, вжимая в неё ногти. Не сдерживаюсь, давлю нагло и бессовестно. Снова глухой недовольный рык, после чего Элвин переворачивает меня на живот, и смачно шлёпает. — Веди себя прилично, Британи. Его голос течёт тёплым, слегка хриплым баритоном, от которого непроизвольно закатываются глаза и скручивается узел внизу живота. — А то что, Элвин? Накажешь? Дыхание сбивается, из-за чего каждое слово отделяется паузой от предыдущего. — Накажу. — Надеюсь, мне понравится. — Будь во мне уверена. Сердце бьётся с невероятной скоростью, в том числе из-за стыда. Стыда того, что я в одной кровати с ненавистным соседом. Что лежу перед ним даже не в белье, а лишь в его части. Что хочу этого поганца до чёртиков. И за это испытываю к себе отвращение. Я пожалею о содеянном. Всенеприменнейше пожалею. И, несмотря на всё это, продолжаю снимать с него джинсы. Слишком поздно сдавать назад. Я хочу этого. С нежеланием, но джинсовая ткань подчиняется и летит прочь. А Элвин, приподнимая меня за бёдра, стаскивает единственный элемент одежды, оставшийся на мне, и, отшвыривая как ненужную безделушку, ложится меж моих ног. — Поиграем? , -в предвкушении ухмыляется и приспускает ткань боксеров. Входит резко, что выдирает у меня крик из горла. Тело начинает ныть, и я пытаюсь встать, но руки Элвина припечатывают меня к кровати, не давая пошевелиться. — Лежи смирно. Спустя пару толчков привыкаю к быстрому, рваному темпу. Тело охватывает жар и проносится лёгкая дрожь. Мышцы сокращаются в приятном спазме, ловлю себя на том, что двигаю бёдрами навстречу Элвину, наращивая темп. — Чертовка. Глаза, оттенка горького шоколада смотрят холодно, сосредоточено. Но голос дрожит, что выдаёт тебя с потрохами, Элвин. Я вижу, что тебе тоже нравится. Вновь обрёв доступ к рукам, инстинктивно закидываю их на напряжённую мужскую спину, ощущая как под кожей переливаются мышцы. Тело покрывается испариной, но никто из нас не желает сбавлять темп. Наплевав на принципы, отпускаю себя. Тихое похныкивание сменилось громкими стонами, порой криками, а пальцы вжались в спину, неугомонно вычерчивая ногтями алые полосы и продавливая под собой лунки. Его поцелуи перетекают на шею, а после переходят в посасывание кожи, образующее засосы. — Севилл! , — оставляю смачную пощёчину, от чего замечаю как на его лице заиграли желваки. — Нехорошо, Миллер. Со мной так себя вести непозволительно. Элвин привстаёт на коленях, поднимая меня за собой. Ставит возле стены на колени, небрежно разворачивая спиной к себе, и грубо входит. Темп быстрый, но я привыкла и лишь получаю удовольствие. Спустя пару секунд снова срываюсь на надрывные стоны. — Нравится, правда? Кричи, Миллер. Я сделаю всё, чтобы ты кричала как в последний раз. Я буду с тобой грубым. Но тебе понравится, обещаю. Ты будешь молить меня не останавливаться. Я начинала глохнуть от собственного крика, в ушах шумела кровь. Тело болело: кожа на ягодицах горела от постоянных ударов, по рукам, шее и груди были разбросаны следы крепкой хватки ладоней, губы стёрлись от бесконечных поцелуев, покусываний. Следы последнего так же были везде. Но наслаждение было намного выше боли. И потому, совершенно не обращая внимания на изнеможение, наплевав на ненависть и прочие негативные эмоции, на которые меня провоцировал Элвин, я двигалась в рваном ритме, пока мышцы не сократились в судороге и не разлилось тепло. Напряжение резко ушло и тело обмякло, обессилено припав к изголовью кровати. Мужская рука прошлась вдоль спины самими кончиками пальцев, собирая на них выступивший пот. — Иди ко мне, — приказной тон вновь сменился на привычный тёплый бас. Севилл лёг в кровать, похлопав себя по груди, и я легла рядом, опустив на него голову. — Не думал, что ты такая оторва. Я приятно удивлён. Когда пелена возбуждения окончательно спала, вновь стало неуютно, ведь я всё ещё лежу рядом с ним полностью обнажённая. А должна была всё это время быть с Кортни внизу. Боги, сколько я вообще здесь пробыла? — Мне надо идти, — в моём голосе привычная неуверенность и стыдоба за произошедшее. Где мой ежедневник? Мне необходимо записать в расписание на ближайший год чувство вины. — Уже убегаешь, Британи? — Меня ждёт Кортни чёрт знает сколько. И, кстати говоря, ей бы не понравилось, что ты в одних боксерах лежишь в её постели. — Я учту, — лишь ухмыльнулся, вальяжно раскинувшись в кровати. Я же собрала одежду, раскиданную по периметру всей комнаты, оделась и как можно быстрее вышла из комнаты. Музыка гудела, словно вечеринка только началась, танцпол всё ещё был набит битком. Кортни стояла под лестницей, увлечённо изучая ротовую полость Брендона Хьюза. Ну да, другого ожидать и не стоило. — Кортни! , — я неловко потрепала подругу за ткань кофты, обращая её внимание на себя. — Британи! Где ты была? Я думала ты ушла. — Долгая история, Кортни, и я не хочу её рассказывать, если честно. — Ты в порядке? — Да, всё нормально. Я пойду домой, устала. — Хорошо, тебя проводить? — Нет, не нужно. — Как скажешь. Я люблю тебя, спасибо, что пришла. — И я тебя, Кортни. Не за что, с днём рождения ещё раз. До скорого. Напоследок заключив подругу в объятия, я двинулась на выход. Хочу уйти. Как можно скорее. Когда я вернулась, свет в доме был погашен, мама уже спала. Тихонько, стараясь не разбудить её, я проскочила на второй этаж, заперевшись в комнате. Наконец-то я дома. Чёрт, что же я натворила?! Я быстро разделась, будто одежда была чем-то омерзительным и забежала в душ. Тёплые струйки стекали по лицу, волосам, вдоль всего тела и в какой-то момент они смешались с моими слезами. Почему же я плакала? Пожалуй, чаша эмоций была наполнена, содержимое выплёскивалось, затапливая собой всё, что было поблизости. Дура! Зачем ты это сделала, зачем?! Вспенив на мочалке гель для душа, я начала судорожно тереть ею руки, ноги, грудь, живот, шею. Всё, к чему прикасались его руки. Словно они были в грязи и изваяли в ней меня. Но теперь эта грязь застыла перманентным маркером, от неё не отмыться. И каждый раз, глядя в зеркало, я буду видеть её следы везде. Отпечатки худшего решения в моей жизни. Самого приятного и безобразного. Рухнув в кровать, я зарылась в одеяло по уши. Плевать, что за окном жара. Хочу спрятаться от всего на свете. Не хочу новый день. Кто-нибудь, умоляю, остановите время! *** Проснулась я ближе к двенадцати. Как хорошо, что сегодня воскресенье и нет нужды куда-то идти. Настроение — закрыться в комнате навсегда. Встав с кровати я обнаружила дичайшую крепатуру: тело ломило так сильно, будто меня били всю ночь. По сути, так и было… Не хочу вспоминать. Собравшись с силами, я пошла в душ, вновь попытавшись отмыться от вчерашнего поступка. — Британи! , — сквозь шум воды прозвучал голос мамы. — Да? — К тебе пришли. Резко выключаю напор воды. — Кто? — Тебя ждут на крыльце, я буду в комнате. Задорно хихикнув, мама удалилась, шаркая тапочками. Её тон не вещает ничего хорошего. Вытерев мокрое тело полотенцем, наряжаюсь в пудровую толстовку и джинсовые шорты. Волосы оставляю распущенными, поскольку они мокрые, и спускаюсь вниз. Входная дверь была открыта, и фигура, застрявшая в дверном проёме мне очень не нравилась. Чёрт, только не это. — Доброе утро, соседка. Только Севилла мне не хватало с самого утра. — Ты что здесь забыл? — Как невежливо с твоей стороны. Я пришёл отдать дары свои и выразить искренние извинения за порчу имущества. Театрально поклонившись, Элвин вытянул руку, в ладони которой лежала продолговатая коробка. — Ты купил наушники? — Естественно, леди, я же обещал, что принесу сегодня. — Принёс? Молодец! Можешь идти. — Как негостеприимно. Вчера, мне показалось, ты была куда более рада меня видеть. Особенно сверху. — Заткнись! Даже не напоминай об этом. — Да брось! Я же знаю, что тебе понравилось. — Придурок, — выплёвываю, разворачиваясь на добрых сто восемьдесят. Естественно, Севилл хватает меня за локоть и вновь поворачивает к себе. — Ненавижу тебя! , — мой голос пропитан злобой, если бы его можно было измерять температурой, то шкала бы давно опустилась к максимальному отрицательному значению. — Да что ты? , — как же противно ты хмыкаешь. Хочется уничтожить тебя, стереть в пепел и развеять по ветру, чтобы никогда больше не видеть и не слышать, — А по-моему я тебе безумно нравлюсь. — Убери оскал, Севилл. Меня от тебя тошнит. — Тошнит, говоришь? Ну-ну. Не ври хотя-бы себе. — Смысл мне врать? Если бы я хотела всю оставшуюся жизнь жить с чёрными глазами, я бы сказала, что без ума от тебя. Но я не мазохист. Терпеть тебя не могу. — Я вижу, — вновь скалишься, от чего по твоим щекам полоснули скулы. — Чего ты такой довольный? Бесит твоё удовлетворенное лицо. — Тогда советую взглянуть на собственное. В мою руку кладется карманное зеркало. Откуда оно у тебя, Севилл? Неужели и минуты не можешь провести, не глянув на своё отражение? Отрешенно смотрю в зеркало и застываю в ужасе. Мои глаза. Некогда небесно-голубые глаза тускнеют словно кто-то одну за другой выключает лампочки. Оттенок гаснет, превращаясь в безжизненно-серый, а после их поглощает тьма. — Мои глаза… -выдавливаю едва уловимым шепотом. Эмоции на моем лице сменяются так резко будто кто-то запустил ускоренное в миллиарды слайд-шоу. А я всё так же смотрю на себя будто это может что-то исправить. Поверить не могу. Мои глаза… Они стали чёрными.