Photograph of the place you Hid

Мы никогда друг друга не забудем, но никогда друг друга не вернём. Э. М. Ремарк. — Пап, что такое любовь? — Джерард, — вырывается у Фрэнка. Весь запал, с которым он выкрикнул это, потух, едва он встретился взглядом с тремя парами глаз. Тремя парами глаз его детей. Его и Джамии. Джамии и его. — Я имею в виду, вы видели как он смотрит на тётю Линдси? И это — самая малая часть всего. Полные любви взгляды может кидать каждый, но не каждый умеет любить. Любовь — это забота. Понимание. Дружба, но настолько неразрывно крепкая, что случись вам расстаться — этот след останется если не на всю жизнь, то на долгие годы. Дядя Джерард умеет это всё. Как и тётя Линдси. Она как-то сказала, что в каждой новой жизни они будут искать именно друг друга. И я думаю, что найдут. Так же и я полюбил вашу маму с первого взгляда и буду любить до того момента как мои глаза закроются в последний раз. Фрэнк думает, что у него определённо маниакально-депрессивный психоз. Или ещё какая-то хуйня, но маниакальная уж точно. Он плохо разбирается во всём этом. Честно говоря, он плохо разбирается во всём кроме Джерарда и, возможно, немного Джамии. Маниакальная стадия в очередной раз подтверждена — при вопросе о любви от своих детей Айеро конечно же говорит о Джерарде. В дверях стоит Джам и её лицо даже не искажает боль, она понимает его. Джамия просто святая. Она терпит всё, успокаивает его, когда ночью он просыпается и, плача от бессилия,  повторяет это заколдованное  "Джера-а-рд", не обвиняет его в том, что он не в силах прекратить. Не обвиняет его в любви к Уэю. И никогда не обвинила бы. Только вот и сама она не железная. Слезинки часто, казалось бы без особой причины, скатываются по ласково улыбающемуся лицу, которое пытается сказать миру "я в порядке", и она думает только о том, что её никогда не будет достаточно. Фрэнк влюблён в Джерарда, а Джерард, как бы абсурдно ни звучало, влюблён во Фрэнка, но это абсолютно ничего не меняет, потому что тогда, в 2013, были сказаны последние слова не только фанатам, но и ему. Ему лично. Как ножи врезались в память и грызут его все ёбаные семь лет те лживые слова и мягкий, до безумия испуганный, однако уверенный голос того, кто не хотел разбивать сердца, но разбил не сердце, а самого Фрэнка. Джамия просто хочет чтобы Фрэнк был счастлив. Полностью. Не наполовину. Не иногда. Фрэнк влюблён в Джерарда: в его идеи, привычки, занятия, слова, в его мерцающие умом и безумием необыкновенные глаза, его брови, его нос, который хочется либо затяжно поцеловать, либо игриво куснуть потому что незачем быть таким сладким сахарным кусочком, в его губы, за которыми во время речи или пения следишь и думаешь о том, как бы, блять, прекрасно было бы их поцеловать, в его маленькие зубки-рисинки, делающие улыбку совершенно неотразимой и в тысячу других вещей, которые понять можно только будучи Фрэнком Айеро. (Ну или Линдси Уэй, но о ней мы тут не говорим.) И также Фрэнк влюблён в Джамию. Причин любить её куда больше, чем любить Уэя и самая главная в том, что она н и к о г д а не сделает больно. Она готова посвятить всю себя ему, она уже это сделала, она, повторимся, для Фрэнка просто святая, она... Невозможна и нереальна. Женщина-героиня. Он любит её. Очень любит. Но этого недостаточно пока он продолжает любить Джерарда Уэя, у которого, на минуточку, есть Линдси. (Ага, кто бы смог это забыть?) Этого недостаточно пока он не может удержаться и не может не показывать детям фото Джерарда и Лин-з, восторженно рассказывая про них. Айеро надо бы просто изолировать от его семьи, чёрт возьми, он понимает это, он понимает это, каждое утро смотря в зеркало и давая себе оплеухи, а потом заливаясь слезами стыда и кое-как их смывая, ибо они всё никак не хотят прекратить скатываться по щекам, паршивые суки. Такие же паршивые, как и он сам. Его любви к Джамии недостаточно пока он продолжает посвящать каждую свою песню Джерарду и пока сам Джерард продолжает дразнить его намёками примерно через одну-две песни. Его любви к Джамии недостаточно в с е г д а. Фрэнк Айеро блядский идиот, кстати, а вы знали, что после реюниона всё стало куда хуже и одновременно, блять, лучше?

Нет больше маски, Я освещён светом, в котором никогда не буду нуждаться Мой палец на курке, если ты соизволишь спросить Всё потому что наша любовь больше, чем Третья Мировая Правда ли это? Вот он смотрящий на тебя я Каждая секунда новой песни въелась во Фрэнка, но второй куплет... Лучше бы его, блять, не существовало. Проклятый Джерард, это не по правилам! Не по правилам! Фрэнк бесится, хочет надрать зад этому совершенно отбитому придурку или, проще говоря, выебать до звёздочек в глазах, а потом лечь рядом и ласкаться как ебучий котёнок, но ещё больше Айеро хочет убить себя. Просто потому что он долбаная псина, из-за которой страдает одна из самых прекрасных дам мира. Просто потому что любовь к Джерарду невыносима и потому что это ещё и грёбанная аддикция, побороть которую невозможно пока существует сам Уэй. Просто потому что он начинает своё утро с прослушивания этой дурацкой песни уже неделю. Here Comes the End.... Да где, где, где, блять, ты увидел конец? Это только начало. По крайней мере, для Фрэнка. Начало бесконечных страданий. Его и Джамии. Блядские фрерарди подливают масла в огонь уже много-много лет и будто бы знают, что он тоже рассматривает одни и те же три пикселя, несмотря на то, что у него есть кое-что получше. Фотографии с того памятного нового года, распечатанные и вполне себе не трёхпиксельные. В огромном количестве. Тогда Фрэнк купил новый фотоаппарат и взял его с собой, правда его тут же захватил с восторженным писком Джерард и принялся фоткать всего Айеро подряд, да и себя тоже. Их. Вместе. — Это будет лучшая ночь в нашей жизни, Фрэнки, я обещаю! — Уэй выглядел совершенно безумно, очаровательно и походил на вырвавшегося из цепи запретов подростка. Он пообещал и обещание было сдержано. Бешено-нежно-горько-сладкие поцелуи прерывались только ради глотка алкоголя, фото (но в основном фотографии были сделаны именно в процессе), любования друг другом, и в разы более медленных прикосновений, быстро сменяющимися вихрем действий, а глаза практически не упускали друг друга из поля зрения. А потом напившийся вдрызг Айеро сорвал шикарные шёлковые занавески, хаотично обмотал ими обнажённое тело и стал танцевать по номеру, крича, что он принцесса Диана. Джерард полулежал на помятой кровати, хлопая в ладоши, успевая ловить кадры и восхищённо восклицать: — Вот она, моя несравненная принцесса Диана! Все снимки Уэй вручил ему на следующий же день при пробуждении и, поцеловав в щёку, шепнул: — Пожалуйста, не забывай это. Ещё раз с Новым годом, моя принцесса Диана-Фрэнк Айеро. — Ты... Так быстро, — пробормотал смущённо Фрэнк, инстинктивно впиваясь пальцами в пачку фотографий. — Я никогда не забуду. — И я, — Джер показал такую же пачку фото, заговорщически улыбаясь. Из памяти фотоаппарата все фото были стёрты. (Ты надеялся, что я потеряю или сожгу эти фотографии, когда мне будет больно? Нет, они всегда со мной. Только вот в моей слабенькой человеческой памяти, как ни странно, воспоминания куда более живые и яркие.) Пока стены падают мы все продолжаем притворяться Близится конец Что мы сделаем тогда?