Корица с мятой

Неужели, в травяной чай кто-то добавляет корицу? Изуку никогда бы так не подумал, но в последние месяцы жизнь менялась водоворотом, что будто окунал в тёмную и страшную глубину неизвестного человечеству океана. Не смотря на множество опасных существ другого мира, зеленоволосый не утонул, напротив — покорил сердца тех, кто верил в его силу воли. Тихие капли дождя разбрызгивались по асфальту, смешиваясь с неоновым свечением от городских баннеров у магазинчиков, что вечно наполнялись толпами местных жителей, а в квартире Тодороки, как всегда, пахло мятой. Всё вокруг сводило с ума чем-то родным и тёплым. Горячий напиток с ароматной пряностью в белой кружке, ментол в воздухе — это то место, где зеленоволосый готов находиться вечно. Как давно Изуку добавлял корицу в чай? Наверное, с того самого момента, как впервые почувствовал её вкус на губах разрушившего все предрассудки и всколотившего тайфун в желудке парня. Он никогда не забывал тот сладкий и нежный рождественский подарок, что переплёл двух героев судьбами. Ведь это был их первый поцелуй. По новому деревянному паркету медленно приближался звук шуршащих тапочек, шаги которых становились громче, пока и вовсе не остановились. Клубнично-снежная макушка опустилась рядом с сидящим в проёме навесного балкона Деку, что вновь наблюдал за жизнью людей, ради которых собирался бороться до последней пульсации в сердце. — Мидория, — не успел Изуку и повернуться, как на спинах обоих оказался плед расцветки лондонского пальто, что будто вынули из детективов 19 века. — снова думаешь о них? Прижавшись правой стороной о крупное плечо уже повзрослевшего зелёного героя, Шото глянул в глаза любимого человека. Он мог бы поклясться всем на свете, что в этом взгляде, устремившимся в уличный проход, был весь Изуку. Такой чистый, невинный, добрый и, в то же время, повидавший многое. Всегда сложно было понять, как человек может соединять в себе такие противоположные вещи. — Я знаю, что Всемогущий не продержится так долго, моя сила растёт сильнее обычного, а его угасает. Как бы я не хотел это предотвратить — не могу. Через месяц мы уже закончим академию и мне придётся его заменить. Так страшно, я не представляю себе, как защитить каждого. — кружка с горячим напитком прокрутилась в руках парня, обрамляя паром смутное лицо. Три года назад, когда беспричудный мальчишка мечтал хоть глазком взглянуть на кумира своей пока короткой жизни, тот и представить не мог, как изменится жизнь, с получением силы и огромной ответственности. Конечно, он был рад за то, что сам Всемогущий признал его, как сильного бойца, но страх окутывал сильнее, замутняя рассудок, будто дымом горящей и закрытой комнаты. Шото знал о переживаниях парня, которые мучали его уже долго. Тот не раз просыпался в холодном поту и ужасе, набирая ночное сообщение дрожащими руками. Касанием запястья, теперь расположившегося на колене второго, он немного сжал кожу под собой, уверяя в понимании. — Разве не главное то, что у тебя уже есть желание, которого нет у большей части наших героев? — полу-холодный вопросительно приподнял рыжую бровь. — Ты обладаешь чем-то могущественней других. —лёгкая улыбка коснулась лица Тодороки-младшего. — это сила воли и стремление помочь каждому. — немного помедлив, тот устремился в глаза Изуку. — Именно поэтому я и люблю тебя. Щёки обоих накрыл пурпурный от уличного неона румянец, который сопроводился параллельным вихрем в желудке, что в секунду будоражил всё тело. Он и правда любил его. Любил того, кто находил выходы из любой передряги, менял даже самых ужасающих злодеев, заставляя открыть в потайных углах хоть что-то хорошее. Да что там, Шото и сам себе злодеем казался, пока Мидория не открыл ему глаза на собственное «я», запечатанное ледяной коркой под рёбрами. Холодные, как металл, губы легко и практически невесомо накрыли влажные от чая губы Мидории, что уже отставил кружку подальше. Шото прикрыл глаза, а его снежное дыхание начинало разогреваться от приятных эмоций близости с родным человеком. — Шото…— тихо прошептал зеленоволосый прямо в поцелуй, расслабленно улыбаясь. — спасибо. Спасибо, что ты рядом. Изуку понимал, что сам ни за что бы не справился со всем грузом, которым его ежедневно закапывали живьём. Он тоже человек. Ему так же нужна любовь в этом мире. Сидя там, в проёме ничем не примечательного городского балкона, эти двое ни в чём не нуждались больше, чем друг в друге. В тот момент ни дождь, ни цунами не смогли бы нарушить их личную идиллию пылких касаний. Обхватив горячей ладонью, что только усиливала температуру левой стороной причуды, щеку любимого героя, двухцветный начал целовать более раскрепощённо, проводя влажным языком по нижней губе. Изуку никогда не понимал, как этот безэмоциональный на людях парень мог так соблазнительно себя вести на едине с ним. Хотя, лучше никогда не узнавать ответ на этот вопрос, а показать только прямыми действиями. Внутри будто начинал разжигаться костёр и на секунду Деку подумал, что поменялся причудами с тем, кто сейчас мокро накрывал его рот. Щёки горели, а дышать стало в разы сложнее. Плед уже спал с плеч обоих, хотя греться им и так не хотелось. По крайней мере, делать это более приятным для обоих способом. Ладонь плавно перетекла на ключицу зеленоволосого, а губы на шею, которая краснела не хуже щёк. Тихо что-то промычав, Изуку откинул голову назад, открывая парню больше свободного места, которое ещё не было исследовано. Легонько засосав нежную кожу, рассыпанную родинками, и прокусив её до появления чего-то алого, Тодороки зализал место своего тайного преступления, за которое так и хотелось получить наказание. Негромко зашипев, Мидория сжал губы, взбудоражив парня только сильнее. — Прости, я давно хотел это попробовать с тобой. — низким голосом прохрипел красно-снежный прямо в ушко, ударяя своим мятным запахом холода. Лизнув мочку возлюбленного, Шото получил неожиданный стон смущённого Изуку, тайную точку которого только что раскрыли. Ухмыльнувшись, тот продолжил терзания уха своего парня, массируя второе другой рукой и иногда покусывая хрящевую часть. Звуки, издаваемые преемником Всемогущего, сводили с ума, будто собаку перед сочным и мясистым стейком. Казалось, скоро даже одежда начнётся плавиться на коже. Тем не менее, шрамированная от многочисленных переломов рука, скользнула под двуслойный наряд второго, что состояла из белой рубашки и бежевого мягкого свитера поверх. Двухцветный всегда одевался, как ходячая модель главных страниц соцсетей, из-за чего Изуку не редко чувствовал себя неловко в растянутой футболке с выцветшим комиксом и серых спортивных штанах. Но разве первого это волновало? Нисколько. Хотя в мыслях он не раз хотел снять ту чертову футболку, чтобы к телу возлюбленного прилегало только одно — он сам. Нащупав сухой, и в некоторых местах стёртой кожей, упругие, но при том твёрдые кубики, Изуку поглаживал прямую мышцу живота, от чего кожа под пальцами покрывалась мурашками. Теперь тихий стон в себя пустил Тодороки. Зеленоволосый опускался то к пояснице, то выше, пока не остановился на пупочном кольце. Распрямляя ладонь в середине пресса, он чувствовал борьбу тела парня, в котором смешивается холод и жара. Как горячий чай, пролитый на ледовый заморозок. Выпустив язык из глубокого и манящего рта Мидории, паутинка слюны потянулась, оставляя свой след на раскрасневшихся и сухих минутой ранее губах. Теперь уже двое чувствовали корицу с мятой, палящие в горле. Тодороки никогда не гнался за чем-то неиспробованным, как бы сильно не хотелось. Это относилось и к отношениям с Изуку. Дальше милых поцелуев или обниманий в опустевшем классе у 18-летних парней ничего не доходило. Поэтому, сейчас огонь брал верх над ним. Закинув крупное спортивное бедро парня на себя, Шото схватил его за спину, подняв тело с холодных плит. Пока кружка с пледом одиноко остались на балконе, тот шёл квартирой с зеленоволосым на себе, тяжело дыша. В комнатах тут редко горел яркий свет, лишь тёплые лампы в традиционном японском стиле, который очень уж нравился Тодороки-младшему. И ещё, у него всегда было холодно, пока в квартире не появлялась зелёная макушка. Дойдя до комнаты, где парни иногда лежали и разговаривали, или просто устраивали неловкие ночёвки, ещё будучи друзьями, двухцветный прихлопнул дверь и легко положил Изуку на мягкий футон абрикосового цвета. Повиснув над ним, Шото будто только осознал ситуацию происходящего вокруг. Никогда раньше тот себя так раскрепощённо и непринуждённо не вёл, что заставило на секунду смутиться безэмоционального парня. Когда эти пагубные мысли начали закрадываться в двухцветную макушку? Наверное, из самого начала их прописанной истории. Он долго наблюдал за парнишкой цвета потемневших листьев дуба, что из всех сил тренировался, избивая свои костяшки в месиво, которое кое-кто обматывал бинтами, и охлаждая кожу причудой, бормотал тому про аккуратность. А эта кожа… Грубая и твёрдая, временами шершавая, но такая тёплая. Отпускать её не хотелось ни на секунду. — Мидория, я… — парень сверху замялся, ведь возможно, слишком поспешил с такими чуждыми ранее действиями. Держа одной рукой себя, нависая над объектом обожания, а другой схватившись за голую кожу уже разгорячённой талии, он томно дышал, смотря то на линию волос, что открылась из приподнятой футболки снизу, то в травяные глаза с опущенными веками. Изуку тоже не хотел ждать, поэтому первый шаг от Тодороки оценил по достоинству. Смотреть на этот палящий свитер с рубашкой под покровом неоновой темноты было невыносимо. Одежда тут явно лишняя. Закрыв глаза полностью, Мидория въелся в приоткрытые губы, которые всё так же потрясающе ощущались на языке влажным ментолом. Под пальцами шаловливой грубой руки тот почувствовал, как в секунду затвердевают соски парня напротив и стал обводить их, переминать под хриплые стоны. В мгновение, руки снимают этот свитер, оставив только белоснежную и давно смятую рубашку с миллионом ненужных пуговиц, которых Изуку уже возненавидел всем сердцем. От поглаживаний правой холодной рукой мышц на всей площади живота зеленоволосого, Мидория не мог попасть по этим дико маленьким пуговицам, от чего внутренний наплыв силы активировался, случайно разорвав все горошинки, которые посыпались на ламинат звенящим звуком. — Прости… — неловко почесал затылок Деку, как провинившийся ребёнок. Это подняло на лице Шото улыбку, которую можно показать только ему. Такая наивность и мужественность сводила его с ума, не давая контроля над собой. Снова сцепившись поцелуем, Шото, не разрывая его, скинул рубашку до конца, оголяя своё мощное, тренированное годами, тело. За этот вид не то, что любая девушка, даже парень душу продал бы. Разглядывая каждую частицу тела своего возлюбленного, парень снизу с изумлением следил за всеми движениями, влажной кожей и испариной пота, что медленной каплей спускалась грудью всё ниже. Успев поймать её своим любопытным ротиком, Изуку обхватил губами кожу, медленно рассасывая и пробуя её на вкус, при этом слегка касаясь носом твёрдого соска. Ощутив солёность на языке, в нём открылся новый вкус парня, которого тот ещё не знал. Шото в это время уже сидел на паху парня снизу, залезая двумя руками под футболку болотного цвета. Противоположные температуры на коже ощущались с невероятным безумием, которого даже на американских горках не получишь. Медленно и плавно водив то вверх, то вниз, Тодороки избавился от ткани, которая скрывала нечто возбуждающее. Несколько шрамов на груди и кубиках тут же накрылись губами двухцветного, пока пальцы уже зацепились за проглядывающую резинку боксёров. Сидеть сверху возбудившегося парня было крайне сложно обоим, ведь и у второго через брюки отчётливо проглядывалось желание. Опустившись влажным ртом на линию роста волос внизу живота, Шото опускался всё ниже и ниже, пока руки окончательно не сняли серые спортивки, после чего и самая последняя часть упала где-то рядом, оставляя пылкий взор на оголённое тело зеленоволосого. Это та картина, которую хотелось запомнить навсегда перед глазами. Хотя, Тодороки явно ни за что не забудет сексуальность своего раскрасневшегося и сильного парня, который выглядел сейчас краше любой парижской шавки расписных картин 20 века. Мгновение, и на Шото не остаётся ни клочка одежды. Он не помнил, как она испарилась с его тела. Всё, чем о был сейчас занят, так это стоящим колом членом Изуку, который покрывался слюной парня выше, смешиваясь с собственным предэякулятом. Бесцветная жидкость белого оттенка осталась в уголке губ, пока рот нежно и медленно накрывал половой орган, не сильно отличавшимся размером своего же. Громкие стоны пробили горло Мидории, что пытался заткнуть этот звук сжавшимися от удовольствия губами. Водящий нижней губой по уздечке Шото, заставил парня забыть, как дышать. Всё было так неясно и при том реально, будто он в каком-то неистовом бреду или под гипнозом собственного разума. Ни тот, ни другой понятия не имели, как пахнет возбуждение, но в тот вечер выпускник мог поклясться — это точно тот запах, что сейчас разгорячённо витал в комнате, душа лёгкие. То, с какой мягкостью Тодороки заглатывал член по самое основание, было похоже на поедание мороженного в пустынную жару Сахары. Только у него сейчас во рту было мокрее слюны собаки перед куском мяса, а вот у кого вылизывали орган, не пропуская и миллиметра незамеченным, казалось, высохло всё, кроме текущего рекой агрегата и лба со вздутой венкой. Сквозь скрипящие зубы из рта вырвался неприкрытый губами стон, за который соседи точно начнут строить массу догадок. Он всё-таки осмелился глянуть на лицо любимого, с приоткрытых уст которого капала слюна со спермой. Он как арктический медвежонок — голодный и угрожающе притягательный. От одного только взгляда на Тодороки, Изуку мог бы кончить ещё раз 10 за вечер, если бы в обморок не грохнулся. Обхватив мясистую спину руками, он потянул парня на себя, от чего тот полностью накрыл Мидорию собой. Горячие и влажные тела соприкасались, языки сплетались в бешенном ритме, руки блуждали друг по дружке во всех местах, запоминая изгиб и прядку волос. Органы парней липли от смазки, обтираясь один до другого, от чего пах ныл хуже предсмертника. Пресс двухцветного скользил по зеленовласке, а зубы оттягивали нижнюю губу под стон в сантиметре от него. Сейчас они были близки как никогда раньше, в мыслях не было ничего кроме адреналина и возбуждения. Паутинка слюны время от времени сверкала в пространстве при поцелуях этих двоих. Таз был зажат хваткой Шото, плавно перетекая внутрь, пока коленки парня снизу приподнимались, намеренно задевая четырехглавую мышцу бедра клубнично-снежного. Это сводило с ума, поэтому тот расставил ноги Изуку пошире, задавая главный вопрос этого момента: — Ты не против, или мне стоит остановиться? — сквозь приспущенные веки пробивались два гетерохромных глаза, что сверкали в темноте, выжидающе глядя на другого. Подумав на мгновение о том, что от слова «гетеро» у парня только глаза, Деку тихо засмеялся, притягивая Тодороки за подбородок и хриплым низким голосом шепча: — Если ты сейчас остановишься, я укушу тебя за член во время минета. — зеленовласка втянул парня в свой рот, стона в губы. Сказать, что Шото просто опешил — это ещё ничего не сказать. Конечно, за те три года его одноклассник вырос не только физически, а и морально, но слова, брошенные секундой ранее, даже в самой грязной и развратной фантазии не клеились с таким человеком, как Мидория. Но он вовсе не против такой стороны преемника Всемогущего. — Пообещай угрожать мне почаще, Мидория. — будто проскулил и без того перевозбуждённый Шото, плавно входя в очень узкое отверстие-звёздочку, и держась рукой о смятую абрикосовую простынь футона. Громкий, душащий крик сорвался с недр горла парня снизу, что схватился обеими руками в растрёпанные влажные волосы оттягивая прядки назад, будто грациозный и дикий тигр. Заглушив звук своими губами, парень медленно начал двигаться, так же стона от непривычного ощущения в паху, которое подкашивало даже такие чрезвычайно сильные ноги, как у него. Казалось, что спустя секунду такого сжимания члена, все конечности растают под неимоверным жаром из смеси всего запретного и сладко-солёного. Проталкиваясь глубже и быстрее, Тодороки-младший не забывал, сквозь сцепленные зубы, целовать виновника уже не первого стояка парня, из-за которых тот не раз убегал с важных мероприятий, утоляя свои влажные потребности, о чём зеленовласке знать не обязательно. Хоть и сквозь прозрачные тюли, впитывающие в себя свет города, прохладный мокрый ветерок пробирался в комнату — было невыносимо жарко. Пот блестел на трущихся телах светлым глянцем, как масло на корочке хрустящего хлеба, а волосы слипались в пряди вместе, прямо как и нижние части парней в данный момент.

Красно. Влажно. Громко. Нежно.

Щёки пылали от страсти, а ягодицы от напора ладони жутко властного Шото, что будто готов был войти по самые концовки, извиваясь змейкой над своим парнем и кусая огрубевшую кожу. Но тут он вышел, дыша, как дракон после бойни с рыцарским мечом. Деку уже хотел спросить, что не так, как его тело благополучно развернули, насаживаясь в тот же проход с новой силой. Руки сами вцепились в подушку красно-белого, а ноги приподнялись, впуская орган в себя глубже. Выгнув спину, он вскрикнул, почувствовав, как Тодороки согнулся вместе за ним, проводя носом по спине и поднимаясь к шее, опаляя её непривычно горячим для парня дыханием. Одна рука держала бедро, насаживая себя во все углы Мидории, а вторая обхватила член зеленоволосого сзади, плавно массируя и раздрачивая. Звук скользкого хлюпанья распространился комнатой, перебиваясь то стонами, то причмокиванием засасываемой кожи под губами. Было так необычно и восхитительно, что буря эмоций накрыла лицо, усыпанное веснушками и родинками, несколькими каплями слёз, что стекали так же быстро, как и прозрачно-белая жидкость по ногах. Слизнув солёную слезу с лица Мидории, Шото нежно чмокнул его, после чего с громким стоном кончил, изливаясь лавово-ледяной спермой на ложбинку спины выгнувшегося Деку. Если бы хоть немного раньше они понимали о всей охрененности функции секса в жизни, то занялись бы любовью намного раньше. Вытерев тело возлюбленного и своё от следов жаркой ночи, Шото плюхнулся на мягкий футон, обнимая рукой парня. Нос сам зарылся в родные зелёные пряди, перебирая их, как утреннюю траву на полянке. — Знаешь, — начал Тодороки, вдыхая запах волос Мидории. — ты так вкусно пах корицей, что я не мог остановиться. Ухмыльнувшись словам клубнично-красного, Деку медленно прислонился губами к шее того: — Это ты мне говоришь, ходячая мята?