Исключение

- Как там у вас дела с Настей? – интересуется Богдан, смотря на прерывистые линии машин, женщину в ярко-красном свободном костюме из лёгкой воздушной ткани, стволы деревьев, свыкшихся с урбанизацией, низкорослую бабушку в панаме на голове с ведром сочных и блестящих вишен в зрелых руках, желто-белый солнечный свет, разрезающий острым треугольником тоскующую по дождевой влаге иссохшую пыльную землю, потрескавшийся сизый асфальт, цокает, потому что каштановые волосы, сожженные на летнем зное, непослушно, подгоняемые горячим удушливым ветром, падают на лицо, зачёсывает пятерней загорелой ладони снова назад, шаркает неловко потёртой подошвой старых кед. - Всё хорошо, - отвечает Миша, довольно щурясь и улыбаясь. Сейчас июль, жаркое лето растекается жидкой магмой по улицам переливающейся белизной и золотом Одессы, пробирается в распахнутые створки окон, залезает на подоконник, греет косточки плеч и кожу, кружит голову, совращая и без того воспалившиеся мозги; они томятся на городском пляже, речной песок – жженый сахар – липнет к влажной одежде, теряется в накалённых прядях, крошится вдоль голеней вниз, к худым щиколоткам, где-то сзади приглушенно играет музыка из прибрежного кафе, ненавязчиво смешиваясь с шумом воды, пахнет мокрыми камнями, морской солёной пеной и пивом из раскупоренной стеклянной бутылки, Саша плавает в кипяченой воде, слепяще-белые фрагменты солнца теряют его между сталкивающихся друг с другом бликами, рядом лежит Миша, расслабленно прикрыв веки, напевает что-то себе под нос, что Бодя никак не может разобрать – ему вообще иногда кажется, что само его существование по пазлу, по книжным полкам, невозможно рассмотреть, а Богдан любит делить цифры, межличностные отношения – через практичный анализ, чувства и ощущения – ингредиентами распределить в разные стороны. Но Миша почему-то – это грёбаное исключение, ни во что не вписывающееся, неожиданный персонаж в театре абсурда, вывалившаяся книга с громким названием из отсортированной стопки, молотая паприка в молотом красном перце – Богдан привык видеть логику, связывающие звенья, что выстраиваются в систему, благоприятные следствия и успешный результат, он не привык проявлять чувства, не привык воспроизводить их, самозабвенно плавая на поверхности благодушия, лишь умело флиртуя, осознанно не переходя ту черту, которую сам себе когда-то очертил. Богдан привык анализировать окружающие события вокруг с холодной расчетливостью играющего в шахматы, привык получать всё и сразу, зная, что это результат идеально спланированных и идеально сплочённых друг с другом обстоятельств, Миша же – феноменальное отступление, выбрасывание неизвестной в алгебраическом примере, лирический экскурс, раздражающий и одновременно импонирующий. - Просто интересно, - говорит Бодя и для большей утвердительности делает глоток пива, которое, еще чуть-чуть и станет до невыносимости тёплым. Олейникова невозможно поймать, ухватить, остановить – он лавирует между понятиями, присутствует и нет, утекает сквозь пальцы, как пыль, очень хочется сжать в крепкий кулак прилипшую к коже груди мокрую футболку, притянуть к себе и поцеловать, кусая чужие губы, вылизывая с них гранатовую кровь, чтобы не только одному ему было больно – в такие моменты Богдан с ужасом осознаёт, какой он отвратительно мстительный, отвратительно грязный и отвратительно извращённый – может, научишь меня жить правильно? когда в мире этом ничего нельзя, ничего не воспринимается, есть слишком много побочных связей, лишние роли и бутафорские диалоги. - Интересно ему, значит, - морщинки-штрихи скрещиваются друг с другом в уголках глаз, влажный рот складывается в лукавую улыбку, жутко интересно знать, о чём он сейчас думает, загадочно привлекая, насмехаясь, очаровывая. Вдалеке Саша машет им ладонью, Бодя кричит ему звонкое и энергичное «щас!», машет в ответ, параллельно обращаясь к Мише, уже тише, буднично и просто «у меня же есть шанс?». Нельзя сердцу стучать так громко в висках, застревая в пищеводе, стекая обратно и застревая потом снова. Нельзя-нельзя выпускать чувства, не зная закономерного завершения этого дурацкого разоренного актёрами выстроенного спектакля. - Есть, - сценарий скомкан, словно цветные фантики от конфет, декорации свисают безобразными животными, зрители в хаотичном порядке снуют туда и обратно, истошно кричат, ищут выход, которого нет, - Богдан, - Олейников кладёт ладонь ему на острую коленную чашечку, какая горячая, наверное, следы останутся, - Посмотри на меня. В охровой радужке медно-коричневого цвета отражается солнце, дымчато-белый шар делится, двоится, троится на маленькие солнышки, сталкиваются друг с другом, танцуя и целуясь, в тёмных пушистых ресницах теряются брызги воды – есть в Мише что-то еще, о чём не принято говорить, нечто запретное, что нравится, что вселяет надежду и доверие, Бодя согласно кивает, неловким движением зачёсывает волнистые волосы за ухо, открывая лицо, осязательно чувствует на себе пристальный долгий взгляд, внизу живота приятно теплеет, между рёбрами – ликующе клокочет, затем протягивает парню ладонь в приглашающем жесте «пойдём купаться?». Миша смеётся, сжимая его пальцы своими. - Пошли.