Правда?

Слова Легасова об оставшихся пяти годах крутятся в его голове на повторе, как надоедливое радио, которое нельзя заглушить. Щербине становится страшно дышать, когда он осознает, что вокруг витает то, что пронзает и убивает его ежесекундно; вызывает у людей покраснения кожи, страшные ожоги, рвоту… «Вены превращаются в решето». Для него радиация - это что-то малоизвестное, с чем он никогда не имел дела в обыденной жизни, что работает не по тем правилам, которые он полностью понимает. Её нельзя увидеть или почувствовать, но она все еще нещадно и медленно, будто извращённый злодей, разлагает его ткани изнутри. И теперь за напускным спокойствием приходится скрывать всю дикую мощь первобытного страха неизвестности, который бьет ключом прямо из центра мозга, перемешивая все мысли в кашу, генерируя панику. Эта паника, как вода, подаваемая в атомный реактор, с каждой секундой нагнетала и нагнетала давление. По ночам это становится так невыносимо, что хочется все в раз бросить и сбежать, скрыться в безопасное место, хоть на другую планету. Щербина – властный и уверенный в себе человек с огромным авторитетом; он может распихать людей и продвинуться вперед, туда, куда ему самому хочется. Но против физики он никогда не попрет, - это ему не подвластно. Он всё понял сегодня днем на вертолете, когда услышал страшный крик Легасова (человека науки, который в этой сфере имеет власть в виде знания) в ответ на приказ пролететь над дымящимся энергоблоком. Над чем-то он имеет власть, над чем-то нет. Среди людей он важен, а здесь – почти никто. Мерилом для уважения у Щербины, конечно, всегда являлась власть. И когда он увидел такое ее количество в руках Легасова, он больше не смел ему перечить. и никто не может утверждать, что он не прав. Борис мог теперь лишь внимать учёному и доставать всё, что тому ни понадобится, делать для этого всё возможное и невозможное, потому что Валерий знает, как надо. Щербина не мог оторвать от него глаз, когда тот курил и размышлял. Это так красиво и завораживающе –то, как он будто идёт к решению очередной химической или физической задачки в голове, находясь не здесь, а в своих мыслях. Дано: взрыв ядерного реактора с невероятной дозой радиации, вызывающей свечение в воздухе, кучка военных, ограниченные запасы ресурсов Советского Союза, западные СМИ; найти: путь спасения миллионов жизней в заданных условиях. Но еще больше Щербина вдохновлялся способностью быстро выдавать идеи и принимать решения в таких экстремальных условиях; по крайней мере, он гордился тем, что умрет по одной причине с этим героем, так же медленно и мучительно. «Мы с вами, считай, ещё легко отделались». И он останется в огромном архиве памяти этого человека. В ячейке под названием «взрыв в Чернобыле» среди остальных ячеек с формулами и вычислениями, и всей остальной невероятного объема информацией, связанной с его ремеслом – наукой. А наука побеждает. Она победит любую коммунистическую патрию, раскроет любую ложь и сокрушит любые стены. В этом ее всеобъемлющее могущество. И она оказалась подвластной Легасову. Но Щербина по-прежнему остается в своем номере один на один со своей паникой. Ему нужно к Легасову. Да, точно, к Легасову, и ничего больше на свете ему не нужно. В нем правда, в нем смелый вызов идеи, в нем прямой взгляд правде в глаза. Борис же может смотреть только в пол, непроизвольно погружаясь в океан обреченности и ответственности. От этого его уставший взгляд в такие моменты тяжелее всего свинца Советского Союза. Но ему всё равно легче рядом с человеком, который всё это разделяет и иногда даже выдёргивает из этого состояния. Наверняка, думет Щербина, Валерий сейчас спит. Но ему нужно к нему. Поэтому он решил хотя бы заглянуть в его номер, чтобы увидеть его, спящего. Потому что он больше так не может, а ноги уже сами несут его. Подойдя к нужной двери, он остановился. Свет в комнате был включен. Значит, Легасов не спал, и значит, нужно придумать, что сказать. Но это же Щербина, он всегда знает, что сказать. Он постучался. - Валерий Алексеевич, разрешите. - Борис Евдокимыч? – удивлённо вопросили из-за двери. - Я. - Войдите. Он вошел в пропахшую махоркой комнату. За тонкой пеленой дыма сидел на своей кровати Легасов, всё ещё в своем синем костюме и с сигаретой между пальцами. Было видно, что Борис выдернул его из тяжелых размышлений своим появлением, и серьезное выражение лица сменило искреннее удивление. Он не умел врать и никогда не научится. Легасов сначала не собирался прерывать молчание из интереса, медленно затягиваясь: что же сделает дальше этот поехавший от собственной власти кретин? Пригрозит судом и расстрелом и заставит его показывать ему куски графита посреди ночи? Но молчание становилось невыносимым для ученого, и он его прервал. - Что-то хотели? - Я пройду? - Да, садитесь. – Легасов отодвинулся подальше, освободив место на кровати. Щербина тихо прошёл и сел. Снова замолчал. Сегодня же он ослушался рекомендаций этого человека о расширении площади зоны отчуждения, а теперь приходит и молчит.От внезапного наплыва угрызений совести стало жарче. - Я открою окно? - Открывайте, – Валерий потушил горящую сигарету трясущейся рукой и убрал пепельницу под кровать. Нервы были на пределе у обоих. Легасов молча смотрел в пол. И все-таки он не мог не оценить податливость ума такого консервативного человека. Легасова это начинало нешуточно привлекать, несмотря на неприятный характер. - Вы спасли нам жизнь. Тем, что остановили меня в вертолёте. Спасибо. Валерий быстро поднял на него взгляд. - Любой бы так сделал. И тут же опустил. Щербина выдохнул. - Почему вы не спите… Валерий? – ему доставляло какое-то особое удовольствие произносить его имя, а он и не отказывал себе в этом. - Не спится. Снова повисла тишина. - Дайте прикурить. Легасов торопливо достал пачку сигарет и зажигалку из внутреннего кармана пиджака и неловко протянул Щербине, пока тот испепелял его измученным взглядом. Невольно он подметил, как Валерий великолепен именно в этом месте, в этих обстоятельствах, в совокупности его внешности и интеллекта… Щербина повидал необыкновенных людей на своем веку, но никто его еще так не цеплял, это явно было что-то другое. Однако… Ему осталось так немного, и ему никак нельзя привязываться. Это преступление против себя самого, это самоубийство. Он должен идти. - Ложитесь спать. Спокойной ночи. – сказал Щербина и поспешно покинул номер. - А сигаре-… *** Когда только начинаешь хотеть есть, испытываешь лёгкое отвращение, глядя на еду. И только через небольшой промежуток времени, когда ты начинаешь ощущать реальный голод, ты понимаешь, что еда – всё, что тебе нужно в жизни. Борис сидел за столом и наблюдал за Валерием. Хоть Щербина почти не пил и не курил, ему не мешало, что Легасов делал это постоянно на их встречах. Он прекрасно понимал, как горечь водки и табачного дыма заглушают горечь обречённости. И ещё он медленно влюблялся. Это не была обыкновенная влюбленность, полная надежды, рвения и желания; нет, совсем нет. Это была влюбленность со вкусом водки и запахом табака, тяжелая, горькая, с послевкусием тихой печали и с тянущей глухой болью в солнечном сплетении. Наслаждение – наблюдать, нести груз вместе, разделять боль. Быть рядом. Они собрались, чтобы обсудить дальнейшие действия. Скорее, чтобы Легасов сказал, что делать, а Щербина сделал так, чтобы всё было выполнено. Ворвалась милиция с Хомюк. Она вывалила информацию и ушла. Легасов оказался не прав, и его решение, если бы не Ульяна, привело бы к еще большему вреду, чем нанес взрыв сам по себе. А теперь еще и придется отдавать жизни рабочих станции и шахтеров. - Как вы себе это представляете?! – сказал Легасов после десяти минут тишины. - Вы отдадите приказ и добровольцы отправятся его выполнять. – Щербина явно не понимал, в чем проблема. Для него это было совершенно привычно. - Я должен им сказать, что их ждёт мучительная смерть через неделю? И кто согласится пойти, по вашему? Или я должен не говорить? Это преступление, это… - Да. Никто не пойдёт, если вы скажете о смерти. - Я не смогу. - Но вы должны, – приказал Щербина. Валерий опустил глаза. Борис продолжил, немного смягчившись. - Шахтерам тоже не скажут. Так должно быть, иначе ничего не получится. Легасов всё молчал. - Это необходимо, Валера... Но я буду рядом. И как только понадобится, я сразу же продолжу за тебя. Борис протянул тому руку. Валерий положил свою ладонь в его, и Борис провёл большим пальцем по его тыльной стороне кисти. День собрания рабочих АЭС. Легасов только закончил объяснение действий для них и начал говорить про вознаграждение. Щербина сидел на скамейке рядом. Он увидел, как тот начинает запинаться и сомневаться в своих словах, но продолжает говорить. «Валера, господи боже…» – И что нам эти ваши четыреста рублей, а? Валерий вот-вот рухнет на месте. - Зачем нам идти на собственную смерть? - Потому что так надо, - вступил Щербина. – Потому что так надо… *** Измерения радиации на крыше АЭС были закончены, и настал день встречи с Таракановым, которая была назначена, чтобы обсудить, как убрать оттуда графит. Щербина неизменно явился в вагон раньше, чем нужно, где его уже ожидал Легасов. Снова и снова, задолго до установленного времени встречи с Таракановым, Хомюк или другими членами комиссии, Щербина приходил к Легасову, принося для него водку и сигареты с нормальным табаком. Потому что он не мог терпеть запах махорки. В первый раз, когда он это сделал, Легасов рассмотрел пачку импортных сигарет, после чего взглянул на него, подняв брови, и спросил, - Где вы смогли достать такие, Борис? - Я всё могу, - отвечал он, кивая головой, подтверждая, что это абсолютная правда. Легасов начал рассказывать тому, что, зачем и как нужно сделать. Он делал это для того, чтобы тот помог донести потом суть Тараканову. - Нам нужно дать названия уровням крыши для большей наглядности… И для КГБ, - предложил Борис. Валерий видел, как он хотел быть значимым и внести хоть какой-то вклад в ту часть ликвидации, которой и занимался Легасов. - Как назвать? - Пускай верхний будет Катей, средний – Ниной, а нижний… Машей. - О… - Легасов тихо усмехнулся. - Названия я придумываю не очень, конечно… - Красивые названия. - Чепуха. - Я скажу, что мы их так назвали. *** Через несколько дней, когда луноход уже был доставлен и спущен на крышу, Легасов, Щербина и Тараканов наблюдали за настройкой управления. Каждый раз, когда суетящийся Легасов оказывался близко к Щербине (а иногда слишком близко), последний чувствовал такой щекочущий спазм в груди, похожий на умиление. Кто бы мог подумать, что человек в его возрасте может испытывать такое? Может, радиация на него так повлияла? Только обычно это чувство проходит быстро, но здесь оно, разбавленное постоянной болезненной тоской, неизменно появлялось и никуда уходить не думало. То была тоска по жизни. Щербину явно не устраивал срок в пять лет, но и изменить он ничего не мог. Он будет всё так же жить и работать до самой смерти. Только кое-что изменится в его жизни: у него хотя бы будет утешение в виде воспоминаний о Легасове. Но вот, всё получилось. Борис взглянул на Валерия и заметил это… он улыбался. Впервые за всё время. Борис не пил сегодня, но, кажется, был пьян. - Валерий, что это такое? Улыбка? Тот посмотрел на него, улыбнувшись еще шире. У Бориса что-то кольнуло в солнечном сплетении, когда он наткнулся на этот счастливый взгляд. Он не смог удержаться и кинулся его обнимать. Кажется, это был самый лучший момент в его жизни. Тем же вечером Щербина задержался у Валерия. Им было комфортно находиться вместе, даже если каждый был занят своим. Легасов составлял отчёт для очередного собрания, Щербина наблюдал. Пока не уснул, сидя на стуле. Легасов не стал его тревожить, пока… - А… А-а-а, вашу мать! - Борис? Боря, - Валерий подбежал к нему, - Боря! - А, чёрт… - протянул он, приподнимаясь со стула. - Кошмары? - Да… - Попробуй уснуть еще раз. Можешь лечь на моё место, я всё равно не скоро, - он зевнул, - не скоро спать. Выпей воды. Проснулись они рядом, лёжа в обнимку. После этого каждую ночь они спали вместе. Иногда прежние тревожные мысли одолевали Щербину. Тогда он поворачивается на кровати лицом к своему профессору и зарывается с головой в его тёплые объятия. Они вместе и они справятся. Потому что кто, если не они, способен ликвидировать последствия ядерного взрыва? «Ядерный взрыв». Сколько страха, сколько смертей и сколько неизбежности в одном этом словосочетании. Когда человечество пытается взять под контроль неподвластную силу природы и физики, заточить ее в бетонный цилиндр и пользоваться, скрепив цепью все ресурсы в один огромный слаженный механизм, обязательно найдется одно дефектное звено, из-за которого случится необратимое. Потому что человечество ещё к этому не готово. *** Немецкий робот-полицейский отказался работать. От криков Щербины по телефону, казалось, радиация разнеслась еще на несколько сотен квадратных километров. Но, поскольку ничего поделать уже было нельзя, надо было придумывать альтернативный путь. - …А давайте снова устроим пожар, у нас так хорошо получилось его потушить! - И что нам теперь поможет? - ...Биороботы. - Что? - Биороботы. Люди, - повторил Легасов ледяным голосом, - мы отправим туда людей. Щербина посмотрел на него в изумлении. В голосе Легасова не было и капли прежнего беспокойства за человеческие жизни. За него говорил рационализм и наука. Тараканов ушёл, утвердив эту идею, как единственную возможную для осуществления. - Валера… ты понял, что сказал? Тот посмотрел на него вопросительно, приоткрыв рот, как он обычно это делает, и Борису снова что-то будто вонзилось в сердце. И как только у него это получается каждый раз... - Ты сам предложил использовать людей для очищения крыши. - Да… Легасов склонился над столом, закрыв голову руками. - Что же это… Борис торопливо подошёл к нему, наклонился и осторожно обнял его сзади. - Тише-тише-тише-тише, всё хорошо,ты всё делаешь правильно, – он попытался заглянуть ему в глаза, и Валерий посмотрел на него в ответ, повернувшись в его сторону. Эти глаза будто твердили всю жизнь одно и то же слово, а сейчас вопрошают его: «Правда?». – Правда, Валер. Правда. Он легонько прижал Легасова к себе. *** - Чёртова Хомюк… - бурчал себе под нос Борис, нервно выхаживая по кругу в комнате Легасова после собрания в заброшенном здании, - правда, правда… да чего стоит эта чёртова правда? Уж точно не жизни моего… - Борис, - прервал его Валерий, появившийся в дверях. – Я устал… я чертовски устал. – сокрушенно протянул он, затягивая дым. – Тысячу раз я хотел всё это бросить и лучше бы бросил в первую секунду. Я стремился быть ближе к Кремлю. Теперь от меня требуют ложь и угрожают смертью за правду. А сколько людей умрут за мою ложь? - Валера, не смей говорить так. Приговор суда вынесен и записан. Они сотрут все записи и никуда не внесут твои показания, - он начал переходить на крик, - ты погубишь нас обоих за зря, ты это понимаешь?! - Это – мой единственный шанс. Щербина отвернулся к окну. Нет, ни одна тысяча жизней не стоила этой одной, ни одна. Но и никого он не видел упрямее, и понимал, что его не переубедить. Его решение – умереть за правду, и он это сделает. В любом случае, он – герой. - Прощай, - сказал Щербина и удалился. *** Господи боже, Борис, ты был самым значительным. Суд. - Спасибо, свидетель. Вы свободны. - Вообще-то, есть кое-что ещё… - Ваших показаний достаточно для вынесения приговора. - Но... - Уважаемый свидетель, сядьте на место. Вы больше не нужны. У Легасова не было шансов. - Дайте ему сказать. - Товарищ Щербина- - Дайте ему СКАЗАТЬ! – он ударил кулаком по столу. - …Свидетель, продолжайте. Дальше для Щербины всё было, как в тумане. Он был уверен, что Легасов поступил бы так, как поступил, и дал ему возможность это сделать. Хочет правды – будет правда. Как никак, он поступает героически, хоть и так бестолково. Потому что так надо. Провожая взглядом Легасова, пока того увозили на Волге, в голове Щербины крутилось лишь одно слово: «герой». Он свято и наивно верил в правду, а что он получил? В этот момент Борис и понял, что никакой Чарков со своим КГБ ни за что не помешает ему видеться с Валерием. Потому что он заслуживает большего. Он заслуживает всего. Завтра же он приедет к нему с лучшей водкой и лучшими сигаретами, и пусть все видят, что он – его профессор, чтобы такая вошь, как Чарков, подавился, но не преградил ему путь к Валерию. *** Борис уже несколько минут яростно стучит в двери Легасова. Ничего. Он в порыве злости начинает дергать дверь, и та оказывается открытой. Он быстро проходит внутрь и видит, как Валерий сидит за столом, опустив голову на грудь, а на фоне играет музыка из проигрывателя. - Что за… Не зная горя

Горя

Горя - Валерий? Вы меня слышите? В краю магнолий

Плещет

Море - ЧТО ТЫ НАТВОРИЛ, ВАЛЕРА?! Сидят мальчишки

На за-

- Боря... - прохрипел Легасов, медленно подняв на него свой блеклый взгляд. С его рукава капала алая кровь на пол. Ее слизывал кот. На столе лежал окровавленный кухонный нож. …Им можно говорить свободно

Свободно

Про жизнь и про любовь.