С меня хватит. Довольно отрицания — Я не в порядке, и, не буду врать, Даже не знаю, был ли когда-нибудь
Лайт никогда не ненавидел Л настолько сильно, как в тот момент, когда у его отца случился сердечный приступ. Конечно, Лайт всегда ненавидел Л. Потому что Л был самой заметной и видимой фигурой и в то же время — незримым врагом Нового мира Киры. По правде говоря, Л вообще был единственным, кто представлял реальную угрозу. Помимо того, что он был довольно раздражающей личностью со всяким отсутствием гигиены, некоторые его привычки заставляли Лайта содрогаться от отвращения на протяжении всего времени, пока они были прикованы друг к другу наручниками. Л придерживался своей тошнотворной сахарной диеты. Его постоянная привычка жевать или грызть что-то сладкое раздражала. Как и то, что он складывал в стопки всё, что можно было сложить. Он не носил носки, даже когда надевал ботинки. И то, что он не расчесывал свои чертовы волосы. Лайт презирал его за эти вещи. Ненавидел.За нашими пустыми советами разве мы все не одинаковые? Измени меня, чтобы мне не нужно было притворяться
Когда кто-то отличается от тебя настолько сильно, когда есть так много явных различий, несложно представить, что ты будешь его ненавидеть. Лайт был очень рад внутренне признать (и говорить об этом, если вдруг попадался подходящий слушатель), что он ненавидел Л за то, что они были с ним настолько противоположны. Но еще больше — и более скрыто, в самых тёмных уголках своего сознания, которые он никогда не раскрывал — Ягами Лайт ненавидел Л, потому что они были совершенно, абсолютно, невозможно похожи. Они были идентичными. Зеркальные отражения, бесконечно отражающие друг друга, и все качества и привычки, которые Лайт видел в Л, были тем, что он не хотел бы иметь. Л вёл себя по-детски. Был раздражительным. Мог взять себя под контроль. Он был высокомерным снисходительным одиночкой, а самое главное: если ему было скучно, он мог сделать всё, лишь бы это его развлекло независимо от того, как последствия могли повлиять на других людей.Сделай вдох, я тебе подыграю, Хоть врать я совсем не умею. Из твоих уст льется тысяча истин, Но, ты ведь знаешь, есть только одна
И всё же почему-то казалось, что все считали его воплощением доброты, даже те, кто его ненавидел. Иногда Лайт любил притворяться, что именно поэтому он и ненавидит Л. Что именно эти вещи так раздражают его в общении с человеком, которого он ненавидит. Но это было не так, и Лайт это знал. В моменты, когда дела шли не очень хорошо, он не пытался оспаривать то, что совсем не это заставляло его ненавидеть Л. Эти вещи были уже привычными и не могли бы так влиять на его отношение. В конце концов, Лайт уже давно знал, что он не самый хороший человек; ты и не можешь быть нормальным, если в твоей голове сидит идея, согласно которой ты должен убить тысячи людей. Так что всё было не совсем так. Событие, которое заставило его по-настоящему осознать, как сильно он ненавидит Л, событие, которое раскрыло ему глаза, — это момент в кафе, когда оба их телефона зазвонили одновременно, и Л сказал: — Лайт, это насчёт твоего... В этот момент Л подумал о собственных родителях, давно похороненных. Лайт видел, как эмоции мелькают в тёмных и пустых, как черная бездна, глазах. Сострадание. Сочувствие. В этот момент Л был тем, кем Лайт не хотел быть. Тем, кем он притворялся. Но если даже Л был таким, то Лайт был достаточно умен для того, чтобы понять, что он тоже был таким и что независимо от того, хочет он этого или нет, он таким будет. Человечным.Я хочу всё либо не хочу совсем ничего. Быть может, я сумею. Обрати меня в нечто, во что я поверю