***
На утро Федор проснулся уже сразу с разочарованием на лице, по двум причинам. Одна из них — отсутствие наличия Чуи рядом с ним, вторая — предстоящий день покупок. Умывшись, позавтракав, и совершив все свои обычные похождения по дому, Достоевский наконец собрался выход с пакетами, картой и списком. Не то, чтобы Федор прямо ужас как стеснялся ходить по таким магазинам, но все же чувствовал себя неуверенно. По дороге Достоевский заскочил по указанному адресу в один магазинчик, в котором и находилась «одна вещь, сделанная на заказ». Федору потребовалась пара минут, чтобы договориться и забрать заказ на имя Чуи. Выходил из магазинчика глава крыс с кисловатой рожицей. Подумать только, этой вещичкой оказалось ни что иное, как одеяние горничной, подобранное специально для него, со всеми необходимыми вещами и даже с корсетом. Да там даже стринги с чулками специально вышили! Похоже Чуя решил устроить ролевую игру? Федор на пару секунд попытался представить себя одетым в этот подарок, и нервно засмеялся. Ага, да, Дос-кун — горничная, которую хотят хорошенько выебать, картина маслом. А теперь, забрав «самое главное» глава крыс отправился «за покупками», кажется разбросанными чуть ли не по всему городу с различными адресами.***
Сделка завершилась в 6 часов утра. Чуя был вымотан и жутко хотел спать. Когда он поднялся в свой кабинет, он бухнулся на диван и заснул крепким сном. А отчеты… все потом. Сейчас нужно выспаться. Проснулся он, через 7 или может быть 8 часов. Взглянув на часы, Чуя потянулся на диване, а после, встал с него и подойдя к своему столу, сел за него и включил телефон. Он хотел кое-что написать Федору: «Солнце мое, я надеюсь к моему приходу, абсолютно все будет готово. Чем все будет идеальней, тем больше тебе понравится, то что я задумал))~» — после этого, Чуя нажал на кнопку «отправить», и отложил телефон в сторону. Немного подумав, он все же снова взял телефон в руки и снова написал Достоевскому: «А, чуть не забыл. Я хочу, чтобы одна из игрушек, уже была в твоей заднице. Пульт пусть будет лежать у меня под рукой. Например, на тумбочке.» — и снова «отправить». Чуя довольно усмехнулся, а после снова отложил телефон. Он был весь в предвкушении. Спать уже давно не хотелось. Нужно было написать отчеты, а потом заскочить в винный магазин. Нужно купить, самое лучшее вино, для сегодняшнего вечера. Но сейчас… еще рабочий день. Всего три часа дня, а отчеты до сих пор не подписаны. Чуя тихо выдохнул, а после, приступил к работе.***
Достоевский угробил пол дня носясь по магазинам, и вернулся домой усталым. Естественно, никто не согласится таскать за собой кучу сумок, держа их чуть ли не в зубах. Придя домой, Федор оставил все возле дивана, а сам отправился на кухню. Чаек попьет, отдохнет и голову в порядок приведет. После чаепития глава крыс вернулся на диван, желая проспать как можно дольше и не думать о предстоящем вечере. Каждый раз, когда эти мысли лезли к нему в голову, Федор начинал понемногу краснеть и старался отогнать их прочь. Все таки где то через полчаса ему это удалось, и русский проспал часов так 6, окончательно вставая и видя на часах цифры 18:40. Ох, возможно придёт Чуя.***
Отчеты выполнялись медленно, но верно. Стопка бумаг на столе, становилась все меньше и меньше. Чуя, как ни странно, был очень сосредоточен и ни на что не отвлекался. Кажется, если сейчас выбить дверь или вынести главное здание Мафии, то Чуя не заметит этого и продолжит работать. Когда наконец, все отчеты были написаны и все бумаги подписаны, Чуя потянулся и посмотрел на часы. Сейчас было около пол седьмого. Усмехнувшись, Чуя взял отчеты и отнес их Мори. После, попрощавшись, он вышел из здания Мафии, и разблокировав свою машину, сел за руль. Но трогаться он не спешил. Сначала он снял с себя пальто и кинул его на заднее сиденье. Туда же полетел и короткий пиджак с серой жилеткой. На руки он надел перчатки, и поправил шляпу на голове. Сейчас он был только в брюках, рубашке и портупее. Расстегнув верхнюю пуговицу рубашки, Чуя вздохнул полной грудью, а после этого, поехал домой. Мысли были забиты только одним. Он даже чуть не забыл купить вино по дороге. Но, слава Богу, вспомнил, когда проезжал мимо винотеки. Он достаточно долго выбирал вино, но все же, смог определиться. После этого он сразу поехал домой.***
Взгляд падает на телефон, оповещающий о непрочитанных сообщениях. Два из них от Чуи. Федор тут же уселся на диване, открывая сообщения и пробегаясь по строчкам глазами. После последних второго смс, глава крыс пробормотал себе под нос что-то вроде возмущенного «Серьезно?!», поглядывая то на пакеты возле дивана, то на одеяние, которое лежало тоже в отдельном пакетике. Достоевский минут 20 сидел, а отчасти возмущенном, от части немного шоковом состоянии, кажется, проклиная Чую. Еще минут 7 борьбы с самим собой, и Федор наконец берет в руки чужой «подарок», разглядывая его. Как будто Чуя не мог придумать ничего лучше, чем засунуть его в костюм горничной… Едва прикрывающее зад платьице, тонкие темные чулки по щиколотки, плотно обтягивающие ноги и жутко колющие, ободок-повязка на голове, и его еще умудрились засунуть маленькие стринги. Ага, да, класс. Все это еще и в кружевах, с разными оборочками и бантиками. Вновь залившись легким румянцем, Федор все-таки медленно принялся стягивать с себя свою повседневную одежду. После он надел короткое платьице с корсетом, сильно утягивая его на талии. Ужас, дышать тут же стало гораздо тяжелее, и согнуться почти нельзя. Только сиди и ходи с идеально-ровной спинкой, стройной фигуркой, и виляй задом. Далее следовали тонкие кружевные стринги. — Да он издевается! — Прошептал себе под нос Достоевский, но, стянув с себя белье, надел этот неудобный «подарок» Накахары. Белая ткань женских трусиков сразу же неудобно уперлась между ягодиц. Такое чувство бывает, когда трусы сомнутся и скатятся в середину, и хочется их поправить. Но поправлять сейчас было нечего, и Федору пришлось терпеть это чуть болезненное неудобство. Вздохнув, русский поднял взгляд на тонкие кружевные чулки. Черный бархат сначала оказался приятен на ощупь, но стоило их надеть, как ткань начала царапать ноги. — И как женщины это носят? — Продолжал ворчать Достоевский, ерзая и уже чувствуя себя некомфортно. Его вообще смущала и не очень устраивала ситуация, что помимо проигрыша, русского заставляют нарядиться в горничную, да и еще с игрушкай в заднице. Правда вот до этого пункта он еще не дошел, поглядывая на сумки, но не решаясь. Может, ему стоит сначала просто немного посидеть и перестать думать об этом, привыкая к обстановке, а после и начать это представление?***
Сейчас Чуя уже стоит на лестничной клетке возле квартиры. Он уже представляет Федора, в таком неординарном наряде, и ненароком закусывает нижнюю губу. Достав ключи из кармана, Чуя открыл дверь и вошел в квартиру. Такое ощущение, что в этом доме вообще никого нет. Настолько все было тихо. Пока Достоевский погрузился в свои мысли, уставившись на сумки, послышался скрип ключа в двери. Ох, оказывается уже семь вечера с хвостиком, а Федор и не заметил. Русский подскочил на месте, растерянно уставившись куда-то в пол и сминая ткань подола в руках. Он так и не притронулся к пакетам. Чуя не стал снимать ботинки, так как на улице было сухо, а обувь снимать было лень. Он прошел в комнату и огляделся. Краем глаза, он увидел пакеты возле дивана. Они были не разобраны и Чуя сразу догадался, что именно в тех пакетах. Лицо Накахары во мгновение стало серьезным. А точнее, даже немного рассерженным. — Федор. — позвал Накахара. В его голосе проскальзывали нотки льда. — Подойди сюда. — приказал он. Услышав голос, кажется, пропитанный несильным гневом и отчасти холодом, Достоевский поджав губы направился на выход из комнаты. Когда Федор вышел из комнаты, Чуя увидел Достоевского в платье, но наказания смягчать он не собирался. Судя по всему, его замешательство, и неразобранные сумки разозлили Чую. — Ты ведь читал мои сообщения. Ну так почему же, пакеты до сих пор не разобраны? Я ведь ясно изъяснился. Федор подошел к Накахаре, уже готовясь к тому, что его будут сейчас ругать. На вопрос почему он не сделал то, что сказали, русский пробормотал «не успел», после тихо оправдываясь себе под нос, что он уснул, он устал, и т.д. Чуя все еще продолжал смотреть на Достоевского. У Накахары в голове уже был план. Вот только, осуществить его будет сложнее, нежели если бы все было готово. Стоя так минут 5 и чувствуя на себе сверлящий взгляд рыжего мафиози, Достоевский наконец снова подал тихий голос — Может это можно решить без наказаний? Ну что мне сделать чтобы ты перестал сердиться, а? — забавно, он, глава преступной организации, гениальнейший человек сейчас стоит наряженный в горничную, а внутри ощущение словно у пристыженного ребенка. И когда он успел до такого докатиться? Хотя, по большей части кажется Федора это устраивало. Чуя, внимательно выслушав Федора, лишь хмыкнул и подошел к одному из пакетов. Достав оттуда очередную игрушку, а дальше пульт к ней, Чуя отдал вибратор Федору, а пульт положил в карман брюк. — У тебя есть 10 минут на подготовку. Буду ждать тебя в комнате, уже полностью готового. И да… захвати бокалы с кухни. — после этого Чуя взял пакеты в руки и отнес в комнату. На слова Чуи Федору не осталось сделать ничего, кроме как согласиться. Взяв из чужих рук протянутый ему вибратор, русский только тихо вздохнул. Закрыв дверь, он аккуратно достал все, что купил Федор и разложил это на кровати и на небольшом столике у них в комнате. Потом, он сходил за самим вином. У Чуи была прекрасная идея. Поставив бутылку на тумбочку, он сел на кровать, и стал ждать свою «жертву». Когда дверь за Чуей закрылась, Достоевский «принялся за работу». Ну и конечно, сперва начать с растяжки. Смазки под рукой не оказалось, поэтому главе крыс пришлось постараться хорошенько смочить пальцы в своей же слюне. Самостоятельно русский себя не растягивал ни разу, поэтому сейчас чувствовал себя не особо уверенно что ли. Просунув руку под стринги, русский коснулся горячей, и инстинктивно сжавшейся дырочки холодными влажными пальцами. Сердце уже начало биться быстро, хотя проник внутрь только один палец. Сначала на несколько сантиметров, заставив прикусить Федора губку, а после и глубже, оглаживая горячие стенки. Постепенно все это дело переходит в чувство, уже отдаленно напоминающее наслаждение. Пара минут, и следом в дырочку проникает второй, а вскоре и третий палец, уже более уверенно. Достоевский кусает губу почти к крови, чтобы не вырвался стон, стараясь протолкнуть свои изящные пальцы еще глубже. Брюнет уде покрылся потом, тяжело дыша, и у него уже стоит, а член неприятно трется каждый раз о кружевную ткань. Федор же это терпит, хоть и через силу. Если бы не мысли о Чуе, он бы, наверное, уже валялся на диване, удовлетворяя себя. Тут же у русского еще и мелькнула в голове мысль, что от одной мастурбации он уже готов стонать и кончать, как шлюха. Федор лишь усмехнулся этой мысли, продолжая занятие. Еще минут 5, и Достоевский уже тянется к вибратору, вытаскивая из растянутого ануса пальцы, и, под тихое мычание, медленно проталкивая игрушку во внутрь. Да, с размерчиком Чуя не поленился и это явно будет потолще пальцев. Ощущения не из самых приятных, особенно легкая резь, но брюнет мысленно повторяет себе, что дальше будет приятнее, продолжая проталкивать вибратор глубже, пока тот не входит полностью. Федор встает на ноги, пыхтя и морщась. Ему бы еще привыкнуть к тому, что при малейшем движении игрушка уже давит на простату, вызывая чуть ли не звездочки перед глазами. Интересно, что будет, когда этот прекрасный механизм еще и включат. Медленно, как можно более аккуратно и без лишних движений, Федор идет на кухню за бокалами. Пару минут он стоит, опираясь о холодную стену, стараясь успокоить дыхание и унять легкую дрожь в руках. Наконец, сделав это, русский достает два бокала, и уже вместе с ними направляется к двери в комнату, где его ждал рыжий мафиози. Когда Достоевский появился на пороге комнаты, можно было заметить садистскую ухмылку на лице Чуи. Кажется, Чуя все это время готовился, раскладывая купленные Достоевским вещички, и уже представляя, как их используют на Федоре. Впрочем, от него это весьма ожидаемо. Брюнет подносит бокалы к столу, ставя их рядом с бутылкой вина, и остается тут же стоять возле стола, скрестив внизу руки и ожидая дальнейших действий. Когда Федор поставил бокалы на тумбочку, Чуя оглядел Федора, словно оценивал взглядом. Накахара легко заметил, что Федор покраснел, а дыхание немного сбилось. А еще, Достоевский сейчас скорее всего очень возбужден. Именно этого и ждал Накахара. — Ну и чего же ты ждешь? Если хозяин просил бокалы, значит они нужны для вина. Вот только, почему-то я не вижу, чтобы бокалы наполнялись. — усмехнулся Чуя. После указания разлить вино, Достоевский хотел было спокойно открыть бутылку и сделать все как надо. Казалось бы, никакого подвоха, но не тут-то было. Как только Федор открыл бутылку и хотел уже было начать разливать вино по бокалам, рука Чуи оказалась в кармане. Найдя пальцем заветную кнопку, Накахара нажал на нее, тем самым включая вибратор. А после, Чуя начал увеличивать мощность, практически до максимума. — Хоть капля упадет мимо бокала и тебе несдобровать — сладко протянул Накахара. Черт! Федор почти сразу чуть не выронил бутылку из рук, как только игрушка внутри него пришла в движение, ускоряясь. Главу крыс заметно так передёрнуло, ибо по простате вибратор заезжал на раз два. А тут еще и оказалось, что ему нужно налить вино, с работающим в заднице вибратором, не пролив ни капли. Легко сказать, а Чуя кажется только этого и ждет, меняя скорость в самый последний момент, когда Федор дрожащими руками начинает наполнять вином первый бокал. Кое-как, Достоевскому, обливаясь потом, удалось наполнить хотя бы один из них. Далось это тяжело, учитывая, как каждую минуту- две вибратор то замедлялся, то был почти на нуле, то сразу перескакивал на максимум именно в самые опасные моменты. Федор уже надеялся, что и со вторым бокалом справится, но, это тут же стремительно разрушилось, когда он, подносил горлышко бутылки и, вздрогнув из-за сменившейся скорости, плеснул несколько капель мимо бокала на скатерть. Секунд 10 соображая, что только что произошло, брюнет замер, не решаясь повернуться назад. Наказания теперь ему явно не избежать, надежды больше нет. А Чуя добился своего. Накахара усмехнулся и встал со своего места. Он обошел Федора с другой стороны и забрав бутылку из рук брюнета, отставил ее, а потом, толкнул его на кровать. Отпив немного из бокала, Чуя довольно улыбнулся и отставил бокал в сторону. Он подошел к кровати, а после, поставил колено, между ног Федора, тем самым упираясь в кровать. Накахара, зубками, стянул перчатки с рук и ослабил портупею. Достоевский на пару секунд впал в замешательство, когда упал на кровать, теряя равновесие. А за эти пару секунд Чуя уже успел взять в руки кляп, и пристроив колено между чужих ног, принялся открывать чужой рот. На свет появились маленькие клычки, и Федор начал издавать звук, отдаленно напоминающий рычание. — Ну, ну, ну. — прошептал Накахара и прозвучал щелчок, оповещающий, что кляп теперь просто так не снять. — Вот так, хороший мальчик — Чуя усмехнулся, а после этого, завязал Федору глаза. Чуя снова включил вибратор и поставил его на «normal». — Теперь не уйдешь — прошептал Чуя на ухо Достоевскому. Русский даже немного растерялся, ибо не успел он опомниться, как ему уже успели завязать и глаза темной длинной лентой. Говорят, ведь, что если лишаешься зрения, усиливается чувство осязания. Федор глухо замычал в кляп, когда его шею и ключицы принялись обсыпать поцелуями и засосами, оставающимися багреть на потом. Кажется, ему так чуть ли не все шею ими заклеймили, а нежная кожа оставит надолго эти следы страсти. Достоевский мычал и хныкал, извиваясь под чужими мучительными ласками, возбуждавшими еще сильнее уже, казалось бы, бывшего на пределе брюнета. Как только внутри снова зашевелился вибратор, Федор громко простонал в кляп, стараясь хотя бы свести ноги, что ему тоже не дали сделать. А почувствовав еще и касания к спине, он кажется так вообще на несколько минут выпал из реальности, непрерывно мыча. А этими минутами воспользовались, чтобы еще и заковать Федора в наручники, закрепляя их у основания кровати. Прекрасная картина, почти обездвиженный, ничего не видящий и не имеющий возможности выдать что-либо кроме громкого мычания, краснеющий Федор, с вибратором в раскрасневшейся заднице. По кляпу уже стекали тонкие струйки слюны, падая на шею, а из глаз слезы. Но, ясное дело, что не слезы боли так точно. Достоевский отчасти дергался, звеня наручниками, закатывал глаза под повязкой и кажется, почти задыхался от перевозбуждения, в то же время желая продолжения банкета, который обязательно сегодня состоится, правда сейчас он совершенно беспомощен и загнан в ловушку. Как сказал Накахара, теперь он точно не уйдёт отсюда. Как минимум не уйдёт из этой комнаты не выебанным всевозможными способами. Стоны Федора или их подобие были усладой для ушей Чуи. Он и сам иногда глухо рычал, а после этого, оставлял алые засосы на шее Федора, тем самым, помечая его. Чуя не собирался ни с кем делить его маленькое развратное солнышко, которое так мило стонало под Чуей. Накахара даже гордился тем, что только он, имеет права касаться Федора и доводить его до экстаза, заставляя кончать раз за разом. Накахара был доволен. В комнате становилось жарко и душно. Накахара и сам нехило возбудился, но старался сдерживаться, чтобы банкет не оканчивался так скоро. Чуя расстегнул портупею, и скинул ее на пол, а после, расстегнул рубашку, но тем не менее, скидывать с себя не стал. Взяв небольшую плеть в руки, Чуя повел ее концом, по внутренней стороне бедра Федора, постепенно переходя на внешнюю. Таким образом, он задрал, и без того, короткое платье, открывая вид, на нижнее белье и возбужденный до предела, орган Достоевского. Помедлив пару секунд и поводя, кожаным концом плети, по бедру Федора, Чуя несильно шлепнул его. Тут же послышался более громкий стон со стороны Федора. Черт, почему это так приятно? Возбуждающая сильнее боль, кажется уже бывшего на пределе главу крыс, заводит еще сильнее. — Что, тебя это возбуждает? Я не думал, что ты у нас такой мазохист. — усмехнулся Чуя, а после этого снова по комнате разнесся шлепок и следом стон. Такое грубое отношение с собой и вправду возбуждает, и Накахара явно не скупился на такие действия. Еще пара минут, и Федор чувствует, как с него стаскивают нижнее белье. Господи, дождался наконец-то! Сразу после того, как ткань исчезла, освобождая стоящий член от оков, послышался облегчённый вздох. Накахара лишь усмехнулся, а после этого снова несильно шлепнул Федора. Так приятно обладать чьим-то телом. Это еще больше возбуждает. Чуя отложил плеть и хотел было продолжить целовать Федора, как вдруг понял, что вибратор больше не работает. — Ох, какая неудача. Не вовремя он разрядился, не правда ли? — спросил Накахара и вынул из Федора, севшую игрушку, с характерным хлюпом. Тело Достоевского задрожало, как осиновый лист на ветру. Раскрасневшаяся дырочка жадно стала хватать воздух, и внутри начала ощущаться довольно неприятная на данный момент пустота, которую хотелось побыстрее убрать. — Вот так — протянул Чуя, а после этого резко перевернул Федора на живот, прижимая его, руками к кровати. Накахара нагнулся к нему и нацепил на его шею, ошейник и поводок, после чего притянул голову Федора к себе. — Ты уже на пределе, и я это вижу. Но кончить я тебе не дам. — сказал Чуя, а после этого, специальной лентой, обвязал член Федора. Таким образом, Достоевский никак не мог кончить. — Вот умница, не сопротивляешься. — сказал Чуя, а после этого, он щелкнул чем то, и снял кляп с Федора. — Чего же ты хочешь? — спросил Чуя на ухо у Федора. — Хочешь, чтобы тебя трахал я, а не эти игрушки, м? Или же стоит вернуться к ним? Федор слышит, как ему задают вопрос, но он совершенно не в состоянии что-либо ответить. Дыхание сбивчивое, не хватает кислорода, а язык заплетается от перевозбуждения. Впрочем, Чуя бы все равно решил все за Достоевского. Одно Федор знает точно, его в любом случае в конце концов хорошенько отымеют так, что он еще неделю садиться ровно не сможет так точно. Чуя усмехается, а после этого целует Достоевского в шею, оставляя самый яркий и выделяющийся засос. Теперь уж точно, никто не притронется к его Федору. — Ты прямо, как собачка. Только ушек и хвоста не хватает. Хотя, у нас это есть. — прошептал Чуя на ухо Достоевскому. — Но, сейчас мне не особо хочется делать из тебя собачку. Ты и так прекрасен и покорен. А еще и на поводке. — усмехнулся Накахара. — Господи, ты не представляешь, как я хочу тебя выебать во всех возможных позах. Я так хочу того, чтобы ты не мог нормально сидеть неделю, а может быть и больше. Да, да, я садист, мой мальчик, я тебя давно об этом предупреждал. После этого, Чуя отстранился от Федора и расстегнул ширинку на своих брюках, немного приспуская их вместе с бельем. Как же долго он терпел. В следующую секунду, он зубами разрывает фольгу с презервативом и натягивает его на свой член. Нет, он не боялся подцепить что-нибудь от Федора, это была, скорее привычка, нежели что-то еще. Чуя проводит руками под животом Федора, а после этого, приподнимает задницу Достоевского и подкладывает под нее подушку, чтобы было удобнее. Куснув Федора за правую ягодицу и услышав тихий «ойк», Чуя усмехается, а после этого, выпрямившись, резко входит в брюнета. Услышав громкий стон, Чуя сразу срывается на быстрый темп, так как он уже давно хотел оказаться внутри Федора и собственноручно заставить его стонать и молить о пощаде. Чую хватило всего на 15 минут, и он наконец с облегченным вздохом, кончил. Но банкет должен продолжаться. Выйдя из Федора и получив в ответ недовольный стон, Чуя, выкинул презерватив в мусорное ведро, возле, стола, а после этого, перевернул Федора на спину. Также резко войдя, Чуя укусил Федора за ключицу, оставляя отпечаток зубов. С ключиц упало несколько капель крови, которые Чуя быстро слизал. Через секунд 20 он принялся снимать наручники с Федора, после чего отбрасывая их в другую сторону. Достоевский медлит пару секунд, а после уже обхватывает руками чужую шею. Теперь, он уже ногами обнимает Чую за торс, руки же закинуты за плечи. От своих же движений брюнет почти сразу опять негромко вскрикивает. Кажется, своими действиями, он помог войти Чуе еще чуть глубже. Федор опять срывается на откровенные громкие стоны, незаметно для себя начиная царапать от нетерпения чужую спину. Собственный член довольно сильно пульсирует, отдаваясь болью в паху и прося прикосновений. Достоевский же ничего не может с этим поделать. Прикоснуться к себе ему точно не дадут, а просить язык уже не поворачивается. Остается только терпеть, короткими ноготками продолжая портить чужую спину и оставляя на ней розовые полосы. Больно, но и останавливать его не хочется. Накахара чувствовал, что скоро и сам дойдет то точки невозврата. Когда он снова начал вдалбливаться в Федора, то испытывал неимоверный кайф. Конечно, не сравнить с кайфом самого Достоевского, ведь тот так громко стонет. Чуя уже давно хотел обладать этим прекрасным маленьким телом. А точнее всем Федором. Чуя помнит их знакомство, а точнее момент, когда рыжий увидел этого крысенка. Так и захотелось зажать его где-нибудь в углу и выебать его во все щели, при этом выбивая всю дурь. Но сейчас, Чуя просто хотел доставить Достоевскому наслаждение и наконец исполнить свое давнее желание. На этот раз Чую хватило на чуть-чуть подольше. Только через полчаса он излился в Федора, а после этого аккуратно вышел. Отдышавшись, Чуя просунул руки под спину Федора и заставил принять сидячее положение. Достоевский возвращается в реальный мир только тогда, когда с его ноющего члена снимают ленту, а после разворачивают к себе спиной. Федор кусает губу, когда его снова насаживают, теперь уже более медленно. Хочется опуститься сразу и резко, но глава крыс сдерживается, не сопротивляясь и постепенно принимая в себя Чую. Все же, будет слишком просто, если все будет как хочет глава крыс и он легко получит желаемое. Возбуждение немного спадает, впрочем, это не мешает насладиться происходящим по полной. Эти пытки мучительны для Достоевского, и он явно еще долго не забудет этот вечер, но и заканчивать эту игру Федор не желает. Чуя понимал, что скорее всего возбуждение у Федора немного спадет, поэтому он решил двигаться как можно медленнее, чтобы Достоевский умолял его, взять его грубо и по всем правилам. Чуя целовал Федора в шею, оставляя все больше и больше засосов. Кажется, с утра не останется на Федоре ни одного живого места. Постепенно Достоевский переходит на мольбы ускориться, не может больше сдерживать возбуждение. Кажется, он готов все отдать за это. С губ срывается громкий, полный наслаждения и удовольствия стон, когда Чуя резко его насаживает во всю длину, попадая точно по простате. Движения тут же ускоряются, переходя на бешеный темп, чем оба довольны. Глава крыс снова издает только стоны, кажется, закатывая глаза от всего происходящего. Чуя только и рад этому. В один момент, он резко насаживает Федора на себя и попадает точно по простате. Кажется, это был самый красивый и звонкий стон, сошедший с уст Федора за сегодняшнюю игру. Накахара не желает останавливаться. Он продолжает свои действия и наслаждается Федором полностью. Через минут 20, Накахара не выдерживает и изливается в Федора. Уже в который раз. Сразу после Чуи, изливается и Достоевский с тихими похныкиваниями. Федор чувствует, как из задницы, когда Накахара выходит, потихоньку вытекает часть чужого семени. Впрочем, сейчас это не самое главное. Мозг затуманен от недавней эйфории, а все тело снова дрожит, словно осиновый лист. Федору помогают сесть, а после и лечь, обтирая салфетками. Его целуют, на это раз уже ласково, ложась рядом и, Достоевский обнимает Чую в ответ, прижимаясь к крепкому и теплому телу. У обоих все еще сбивчивое дыхание, как и пульс, а у Федора еще и начинают немного побаливать мышцы, чего он еще не замечает. Накрыв их обоих одеялом, он зарылся рукой в волосы Федора и спросил. — Ну и как тебе сегодняшний вечер? Я надеюсь, тебе все понравилось. — после этого Чуя немного улыбнулся. На чужой вопрос Федор слегка хитро улыбается. — Более чем. Думаю, можно повторить как-нибудь.