Monochrome

Черно-белая реальность для каждого шиноби обычное явление. Так или иначе, пятерка великих стран находилась в хрупком перемирии, и подрастающее поколение не видело всех ужасов войны. Какаши запомнил свои первые годы детской беззаботностью, тяжелым весом кунаев в маленьких ручках, запахом свежей выпечки из булочных на углу их улицы и сильными руками отца. Мальчик зарывался носом в плечо Сакумо, пока старший нес его на спине после долгой тренировки по метанию сюрикенов, пообещав позже показать технику призыва. Серость будней мало кого заботила, но все же Какаши замечал взрослых, которые неотрывно держались за руки в невыносимую жару, когда ладони потеют даже от мысли, что в них будет находиться чужеродное тело. В их глазах появлялся странный белый блеск. – Они счастливы просто видеть, – мягко говорил ему отец. – Видеть что? – Друг друга. О разнообразии цветов ученикам рассказывал учитель спустя неделю поступления в Академию. После общеобразовательного урока дети не переставали говорить о вторых половинках; некоторые хвалились, что уже повстречали таковых, и вместе они выясняли, что каждый день закат меняет свои краски – он может переливаться холодными сиреневыми оттенками, а иногда росчерками оранжевого. Были те, кто обманчиво хвалился о том же, говоря банальные вещи, вычитанные из книжек: розы – красные, а фиалки – голубые. Какаши было плевать на соулмейтов. Юного гения беспокоила лишь безупречная успеваемость, чтобы получить одобрительный кивок отца и увидеть в его глазах гордость за сына, а то, что все вокруг имело переливы от черного к белому совсем неважно. Иногда сидя в стороне за последней партой, Какаши наблюдал за своим активным одноклассником. Обито имел смоляные вихри волос и в контраст светлую широкую улыбку, даже так выделяясь среди серой массы. Громкие заявления на весь класс о мечте стать хокаге от непутевого Учихи сопровождались смехом остальных учеников, сдержанной улыбкой Рин и зевком Какаши. Первый раз мир окрасился во время тренировочного спарринга. Тогда Обито долго не мог дотронуться до Какаши, но когда второй порядком заскучал и ослабил бдительность, скулу опалило мазнувшим кулаком. Всего на секунду он увидел всколыхнувшуюся листву на деревьях, ставшей по-настоящему живой из-за перламутрово-зеленой краски. Голубое небо показалось необычайно высоким в свете бледно-желтых лучей. Вмиг картина снова перешла в серую палитру, а перед ним стоял удивленный Обито, смотревший на соперника не моргая. Ступор Учихи дал время моментально сориентироваться и завершить спарринг решающим ударом, а так же при столкновении понять – не показалось. На следующий день Обито нашел его у каменистого берега узкой реки, где Какаши любил проводить тренировки, пока отец уходил в дальние миссии. – Бакакаши, я хочу взять реванш! – Ты снова проиграешь, – Какаши продолжал оттачивать удары, даже не смотря в сторону Учихи. – Я не проиграю! – Меня это не интересует. Утомленно выдохнув, Какаши замахивался для нового трюка, как крепкие мальчишеские пальцы схватили его за локоть, заставляя развернуться лицом к Обито. И снова предметы приобретали краски, некий новый смысл, а глаза Учихи оказались не черного цвета, а горького шоколада, и Какаши мог разглядеть расширенные зрачки, следящие за ним. – Я хочу реванш, – по словам проговорил Обито, не отпуская его руку. – Только не расплачься, когда снова окажешься подо мной. Какаши освободился от захвата и принял стойку, начиная спарринг. На этот раз Обито подготовился. Стоило получить удар, и на ветке показывалась синяя птица. Если уклониться, то темная земля держала на расстоянии от жаркого светло-серого катона. За другим ударом – разбитые розовые костяшки. Каждый новый синяк – новый цвет. Постоянная смена палитры приятно кружила голову и не давала сосредоточиться на выигрыше, но, впрочем, Учихе все еще не хватало практики, поэтому спустя полчаса борьбы к его горлу был приставлен холодный кунай. К удивлению Какаши, у Обито в глазах не показались предательские слезы, а лишь удовлетворенная улыбка на губах. Их учитель часто пророчил великое будущее для Хатаке, а Учихе – вечную зубрежку за партами Академии. Поэтому, когда на итоговых экзаменах Какаши получил наивысший балл, ему с кучей поздравлениями и пожеланиями выдали протектор с эмблемой листа; и с огромным изумлением выдавали протектор Обито, ожидая, что тот даже не сможет сдать экзамены. Но пареньку помимо всего прочего удалось попасть в семерку лучших. Сказывалась невероятная твердолобость вперемешку с упорством и частые совместные тренировки с Какаши. Почти каждый день они собирались и разучивали новые приемы. Какаши показывал правильную технику метания сюрикенов, направляя чужие загоревшие руки в нужное направление, а Обито делился золотистыми от масла пирожками, приготовленными его бабушкой. К вечеру утомленные парни отдыхали под тенью высокого каштана, прислоняясь плечом к плечу, и пока они расслабленные под летним ветром засыпали, им виделись разноцветные сны. Обито ни на секунду не сомневался, что их распределят в одну команду, еще более обрадовался тому, что к ним попала милая Рин, которая с раннего детства, являясь подругой, всегда поддерживала их. В больший восторг парня привело имя нового сенсея – знаменитый Минато Намикадзе, разделявший его мечту. – Минато-сенсей, я вам ни за что не проиграю и стану первым Учихой хокаге, стоит мне только пробудить шаринган! По привычке Какаши закатывал глаза на подобные слова Обито, ведь Учихе далеко хотя бы до уровня чунина, но ему хотелось верить. Какаши не прочь быть его тенью на желанном посту. Будущее окрашивалось в яркую палитру из оранжевых очков, карих глаз и персикового румянца на щеках. В будущем и настоящем Какаши находится с дорогими ему людьми, в центре которых нерушимая связь с Обито. Держась за руки, они сами окружали себя желтым, фиолетовым, синим и оранжевым. Дни проходили за ловлей кошек и прочими миссиями D или C ранга. Однажды после загруженной недели Какаши бежал к своему дому, ожидая увидеть отца после его долгого отбытия. Свинцовые тучи превращали улицы в темно-серое подобие прежних залитых домов белым светом. Уже ближе к дверям он почувствовал неладное. Вспышка молнии на миг осветила черноту комнаты и Сакумо на полу. – Пап? – вышло чересчур жалобно для шиноби, готовящегося перейти в джоунины. Молчание оглушало. Безжизненное тело, некогда сильное и большое, сейчас лежало в скрюченной позе, безвольное. Какаши рухнул на колени. – Почему ты оставил меня? – то ли вслух, то ли про себя вырвалась предательская мысль, когда Какаши дотронулся до холодного плеча со спины, не решаясь посмотреть в мертвое лицо отца. Он был благодарен, что не может видеть фиолетовых обескровленных губ и красный натертый след на шее от грубой веревки. Все что он мог различать это пепельный цвет волос и черная джоунинская форма с мрачно-серым жилетом. После похорон Какаши заперся в комнате со своим чувством вины. Отражение в зеркале беспрестанно вторило: «Это не он тебя оставил. Ты его оставил. Ты не разглядел его тяжелого состояния. Ты не слушал голоса прохожих за его спиной. Ты бездумно верил, что все в порядке, хотя все катилось к черту. Теперь ты в аду». Стук в окно не смог отвлечь от собственных обвинений. Вдруг он почувствовал по спине прохладный ветерок и сырость с улицы, а после неловкое касание. Он развернулся. – Обито? – Бакакаши, не смей запираться от меня! Слышишь? Я тебя не брошу... Учиха стиснул его в крепкие объятия, утыкаясь носом в основание шеи и что-то бормотал в его воротник, пока Какаши стоял не понимая, что ему делать. Взгляд зацепился за фотографию Сакумо, где он рядом с пятилетним Какаши, примеривающим большой болотно-зеленый жилет отца с красным водоворотом на спине. От Обито пахло дождем и потом, а его рука зарывалась в жесткие волосы Какаши. Безэмоциональность по отношению к окружающим и полное самоуничижение под обхватом рук Учихи вылилось во всепоглощающее чувство утраты. И Какаши разрыдался. Он схватился за кофту Обито, сминая ее на лопатках, а сам уткнулся в плечо. Безудержные всхлипы срывались с его губ, а прозрачные слезы капали на ткань, создавая новый оттенок синего. Какаши не знал, сколько они так простояли цепляясь друг за друга, но Обито его не отпускал и это главное. С последним всхлипом он поймал мысль, что не позволит подобной боли повториться. С приходом осени Какаши окончательно отдалился от своей команды, готовясь к экзамену на джоунина. Обито беспрестанно жаловался на его хладнокровность и заносчивость. – Ты завидуешь. – О чем ты вообще говоришь? – Обито вспыхивал от брошенных слов и лез в драку, но Какаши уклонялся от чужих кулаков. Минато печально вздыхал при виде своих учеников, а Рин переживала за ссорящихся сокомандниках. Учиха не доставал до уровня Хатаке; мир оставался черно-белым, каким и должен быть. Какаши был уверен, что, следуя правилам, защищает своих друзей, но снова ошибся. Третья мировая война уносила с собой множество невинных жизней, но Какаши, все равно, не хотел верить в то, что видел перед глазами. – Вы как там? Рин? Какаши? – голос Обито едва слышим, и пока Какаши отчаянно пытался столкнуть гигантский камень, он продолжал успокаивающе повторять: – Хватит. Все в порядке, Какаши. Черт, черт, черт, если бы Какаши не возомнил, что им по одиночке будет лучше, что убережет таким образом, то сейчас бы его друг не лежал бы под обвалом с раздавленной правой половиной тела, не предлагал бы прощальный подарок. – Рин, вживи мой шаринган в левый глаз Какаши. – Да, – утерев слезы, девушка обратилась к джоунину. – Какаши, подойди сюда. Возьми Обито за руку, пока я буду извлекать шаринган, – и Рин, не колеблясь, приступила к операции. Она как никто другой понимала волю Учихи. Какаши схватился за холодные пальцы Обито. На секунду он вспомнил одинокую и однотонную смерть отца; сейчас на подкорке мозга запечатывался вид темной бордовой крови на губах Обито, синяя ветровка в пыли с грязно-оранжевыми полосами, запомнил бледный цвет лица и тускнеющий алый шаринган. Какаши наблюдал за разлитыми страшными красками, пока мир Обито погружался только в один цвет – черный. – Какаши, обещай мне защищать Рин. С минуту Какаши не открывал глаз после пересадки, а когда раскрыл их, перед ним возникли все те же мерзкие цвета. Он увидел Рин, сжимающую ладонь друга, разделяя последние вздохи. В ее руках бледно-зеленое свечение медицинских ниндзюцу, которые освобождали от невыносимой боли. Вражеские шиноби наступали, и Какаши пришлось покинуть обвал, ведь он пообещал Обито позаботиться о подруге. Как оказалось, чидори подсвечивалось синими искрами, а не сплошным белым светом, как он думал раньше. Густая красная кровь врагов заструилась по коричневой почве. Видеть цвета без плеча Обито рядом, без его касаний – было неправильно. Но вот новая земляная волна повалила очередные огромные камни. Какаши успел схватить девушку и увидеть слабую улыбку Обито. Учиха был счастлив, что смог спасти своего соулмейта. Единственное сожаление, что он не обнял его в последний раз, не почувствовал тепло чужого тела, и дело даже не в красивых пейзажах, открывающихся при прикосновениях. Он бы все равно их не увидел, погруженный во тьму; но вот трепет в сердце при ощущении прохладной кожи Какаши, он бы ни на что не променял. Они так много не успели сказать друг другу. Обито сделал последний удар. Когда воздвигали мемориальный камень в честь погибших на войне, Какаши бы предпочел не видеть белоснежно-желтое солнце, безумно яркий день, когда внутри все сжималось в серую пустоту. Череда смертей не прекращалась. Сначала Рин оставила бурую несмывающуюся кровь на его руках. После Минато и Кушина – вид выцветших волос до сожженной соломы и до цвета старого кирпича. Процессия была невыносимо долгой, а открытые деревянные гробы завалены цветочными венками. Не о таком будущем они мечтали. Иногда ему хотелось вырвать шаринган, чтобы превратить все вокруг в то, что было внутри, в темнеющую и поглощающую дыру. Но в последний момент он останавливал занесенный к левому глазу кунай. Ведь шаринган единственное, что у него осталось от Обито. Подаренный глаз позволил ему не только стать легендой среди других великих стран, не только копировать техники и завершить собственную, Обито так же подарил бесконечное буйство разных цветов, которые Какаши так ненавидел. Ненавидел видеть зеленые деревья Конохи, бескрайнее голубое небо с лиловыми облаками и розоватые лилии на могилах. Ненавидел жить без его прикосновений. Все вокруг каждый день меняется в разные оттенки всех цветов, но жизнь Какаши оставалась однообразной, бессмысленной и монохромной. Он снова и снова переживал смерти близких людей. Спустя долгие прошедшие на кладбище годы Третий Хокаге повесил на Какаши трех генинов. При первом взгляде на детвору Копирующий ниндзя печально вздохнул. Ничего хорошего из них не выйдет. В удушающую жару он назначил им тренировку. Пока Наруто и Саске проводили спарринг, Какаши и Сакура сидели под кроной зеленой листвы. Джоунин читал извечную книгу в оранжевой обложке, а ученица разбирала свою аптечку и складывала такие же для сокомандников. – Наверное, вы каждый день восхищаетесь миром, – как-то грустно проговорила Сакура. Все жители деревни знали об особенности глаз Копирующего ниндзя, и многих интересовало его восприятие. – Я бы так не сказал. Какаши помнил опечаленные изумрудные глаза, когда при перевязке подвернутой лодыжки Саске, Сакура ничего нового для себя не увидела. Ее вторая половинка ждала в другом месте. – Но ведь ваш соулмейт всегда рядом. Даже так стоит ценить подаренную жизнь. Левый глаз отозвался тупой болью. Какаши каждый день жил с мыслью, что подвел Обито и не может ему показать то, о чем Учиха когда-то мечтал. Громкий крик Наруто оторвал сенсея и девочку от спокойного сидения на дереве. – Ты снова проиграл, усуратонкачи. – Я требую реванш! – Да ты мне ничего не сделаешь. Зачем стараться? – Я никогда не сдамся! – Наруто схватил за грудки Саске, завязывая драку. – Не ссорьтесь! – Сакура спрыгнула с ветки и побежала к друзьям, чтобы унять очередную перепалку. Сенсей не стал ввязываться в детские игры. Со стороны могло показаться, что Наруто и Саске ненавидели друг друга, но Какаши видел восторженные взгляды, когда руки прикасались к чужой коже. Желтоволосая макушка сына Минато снова повторяла слова из далекого прошлого «я обязательно стану хокаге!», а в ответ Наруто видел смеющиеся глаза Саске и слышал самодовольное хмыканье. Словно кто-то поменял местами Какаши и Обито. Взрывной характер Сакуры мало походил на спокойный и сдерживающий Рин, но розоволосая девочка всегда бежала на помощь в случае опасности и подставляла свое хрупкое девическое плечо. На залитой солнечным светом поляне Какаши видел отражение своей команды, но на этот раз он не позволит свершиться непоправимым ошибкам. – Знаешь, Обито, кажется, я знаю, какое будущее покажу тебе. Боль отступала. Ветер закрался в его пепельные волосы, как, бывало, закрадывалась мальчишеская рука Обито.