босса

Когда Лиза приглашает их с Эллой на свой концерт в каком-то питерском клубе, Света соглашается без раздумий. На почту тут же падают два билета, а Сурганова, отписавшись, что всё пришло, отбрасывает телефон на кровать и закрывает лицо руками. Усталость, копившаяся два месяца, в одночасье находит выход, и Светлана уже согласна и на клуб, наполненный Лизиными фанатками, 80% которых являются и её фанатками, и на совместное исполнение песни (а то и нескольких: репертуар позволяет), о котором Костягина наверняка попросит немного позже, лишь бы отвлечься от работы и роящихся в голове мыслей. К тому же Элла, неизменной тенью следовавшая раньше за ней по пятам и порой доводившая этим до состояния трясучки, последние недели три проводит в больнице куда больше времени, чем в «Пушкинерядом», а дома обычно молчит, ограничиваясь банальными вопросами о прошедшем дне и состоянии дел в группе. Света пытается вспомнить, когда они в последний раз разговаривали не о работе, когда они проводили время вместе, как семья, а не случайные сожители, — но на ум приходят лишь долгие-долгие взгляды подруги, которые вдруг становится совершенно невозможно понять, и поразительное в своей неожиданной стабильности отсутствие физических контактов. Спустившись на кухню, Сурганова находит там Труфанову. Та коротко кивает при виде женщины и переводит взгляд на Мишку, который, появившись из-за угла, с громким мявком подбегает к хозяйке. Элла тихо усмехается, когда Света наклоняется погладить усиленно трущегося о её ноги кота, и отворачивается, стоит Сургановой поднять голову. — Элл, пойдём со мной на выступление «MONOЛИЗЫ»? — негромко спрашивает, почти просит певица, сполоснув руки и присаживаясь напротив. — Тебя Лиза позвала? — безэмоционально отзывается Элла, помешивая давно остывший чай и даже не понимая взгляд. — Да, — кивает Света. — А я зову тебя. Пойдём? Пожалуйста. — Не хочешь сходить сама? — непривычно холодно предлагает женщина, оставляя в покое ложку и всё-таки глядя на Сурганову, которая неожиданно чувствует, как по плечам бегут необъяснимые по происхождению мурашки. — Уверена, что её фанаты будут трепетно к тебе относиться. Или позови Забелину, она не откажет. — Я хочу пойти с тобой. Эля, я прошу тебя... Голос почти срывается на ровном месте. Напряжение, царящее в кухне, доходит до пика, и Светлана не выдерживает, протягивает руку, накрывает сжимающий ложку кулак своей ладонью. Элла не убирает руку, хотя Света отчётливо осознаёт: очень хочет. — Когда он? — через минуту молчания уточняет Труфанова. — Через две недели, — выдыхает певица. — Хорошо. Пойдём, — сдаётся онколог. А Сургановой почему-то хочется смеяться, но она просто широко улыбается, кивает и проводит большим пальцем по тыльной стороне ладони жены. Они поженились в две тысячи шестнадцатом, в конце года, когда Элла стала приходить в себя после смерти Максима. О браке напоминали кольца, которые, чередуясь, теперь практически постоянно были на безымянном пальце правой руки Светы, и сама Элла, переехавшая по инициативе Сургановой в её всеволожский дом и сопровождавшая её буквально везде. Периодически Светлана уставала от столь пристального внимания и опеки, которой Труфанова, видимо, решила окружить подругу, хотя поддерживать нужно было её саму. Дежурства в больнице одной и туры на дальние расстояния другой, к которым в силу обстоятельств не могла присоединиться Элла, помогали отдохнуть друг от друга и даже соскучиться... Но, какие бы ни были раздражения, Света понимала, что не хочет ничего менять. Не хочет терять стабильность, надёжную опору, верного, пусть иногда слишком ревнивого, друга. Элла даже не требовала невозможного — разлюбить Диану: видимо, понимала, что это обернётся если не скандалом, то как минимум ссорой, которые и так не были редкостью. Впрочем, как и в любых отношениях. Иногда Труфанова невероятно бесила, иногда Сурганова не отставала, но сейчас, в момент, когда казавшееся нереальным отдаление Эллы стало почти осязаемым и совершенно непонятным, Света пугается. Две недели до концерта она старается узнать у супруги причины её холодности. Старается касаться: обнимать, брать за руку, целовать — хотя бы мимолётно и едва ощутимо — перед сном. И даже замаячившая на горизонте Арбенина не вызывает былой радости. Сурганова помнит: за каждым их сближением неизменно следует скандал, разрыв и полное опустошение, а потому она давно не обольщается. Перспектива потерять Эллу страшит больше, чем шанс упустить момент Динкиной готовности на всё, лишь бы увидеться. Наступая на одни и те же грабли больше двадцати лет подряд, иногда предпочитаешь их обходить, чтобы не прилетело чем-нибудь ещё с другой стороны. И Света старательно обходит, глядя под ноги и по сторонам и стараясь не оборачиваться. Под сургановским натиском Элла тает. Она становится более разговорчивой, уже через несколько дней осторожно, будто боясь чего-то, сама подставляет щёку под поцелуй. А однажды вечером наружу вдруг прорываются глухие рыдания, которые опешившая было Сурганова моментально прячет в своё плечо. Прижимая к себе женщину, ощутимо вздрагивающую в её руках, ласково поглаживая её спину и плечи, Светлана вдруг осознаёт, что устала за это время не только она. И маленький червячок вины за невнимательность, очнувшись ото сна, бодрствует и весьма активно функционирует всю следующую неделю. На концерт они приходят к самому началу, на первых аккордах как можно незаметнее пробираются к сиротливо оставленным в темноте столикам: большую часть клуба занимает танцпол, на котором и собрались благодарные слушатели. Только заняв своё место и автоматически оглядевшись по сторонам (многие ли заметили их?), Света понимает, что тоже является простой слушательницей на выступлении подруги. И это знание вдруг отпускает все мысли, позволяет забыть обо всём, кроме музыки, наполняющей каждый уголок клуба, и женщины, сидящей по левую руку. Заслушавшись, Светлана прикрывает глаза и через какое-то время чувствует робкое прикосновение к своей ладони. Не глядя сжав пальцы Труфановой, она широко улыбается, и улыбка эта упорно не хочет покидать её лицо ещё несколько песен. Начальные ноты очередной композиции кажутся неуловимо знакомыми, но неузнанными. Сурганова морщится, вспоминая, как вдруг щекой ощущает колыхание воздуха и над ухом слышит голос Эллы: — Пойдём потанцуем? Почему-то песня угадывается только после услышанного предложения, и Света (похоже, к удивлению самой Эллы) соглашается: — Пойдём! Найдя возможность присоединиться к танцующим на некотором отдалении за их спинами, Сурганова останавливается и кладёт руки на плечи жене. Она, немного ошалевшая от такой открытости, осторожно обнимает певицу за талию. Медленно покачиваясь под музыку, они смотрят друг на друга и улыбаются: Элла — робко, Света — удивительно счастливо. «И вроде день, как прежде, белый, и выточен из камня шаг», — немного грустно поёт Лиза, обнимая своим голосом каждого, кто находится в клубе. Кажется, кто-то оборачивается и замечает танцующих женщин, но Сургановой в какой-то момент становится наплевать на весь свет. Она наконец-то чувствует, что тревоги последних месяцев отступили, что люди, которым не всё равно на её состояние, мнение и самочувствие, рядом, а она сама может позволить себе хотя бы несколько минут пожить, не оглядываясь на прошлое и не думая о будущем, сосредоточив всю себя в настоящем. Неожиданно и для Труфановой, и для самой себя Света подаётся вперёд и начинает покрывать поцелуями лицо супруги. Элла шокированно замирает, а потом скользит руками по спине Сургановой, крепче прижимая её к себе и улыбаясь. «Но не торопится за телом в горах застрявшая душа», — льётся по воздуху, проникает в лёгкие поцелуи Светы, рассыпающиеся по лбу, щекам и подбородку, вонзается в кончики пальцев Эллы голос Костягиной. Светлана оставляет последний поцелуй на кончике носа жены и ловит её неверящую улыбку. — Спасибо, что пришла со мной, — выдыхает она в ухо Эллы на заключительных нотах. Когда клуб взрывается аплодисментами, Труфанова молча обнимает Свету и прикрывает глаза. Спасибо.