Неотправленное

Дорогой Баки! Когда ты прочитаешь это письмо, меня не будет рядом, и я хочу, чтобы ты знал, что мне жаль. Ты всегда считал, что я принимаю плохие решения, так что пусть этот раз будет последним. Я сейчас там, откуда не смогу тебе навредить. Где именно, не скажу, а то ведь ты найдёшь способ пойти следом. Прошу, не делай этого. Ты заслужил нормальную жизнь. Я знаю, что ты осуждаешь меня, да и не только ты. Пожалуйста, объясни остальным, почему я сделал то, что сделал. Если, конечно, захочешь. Я думал об этом с тех самых пор, как ты рассыпался прахом у меня на руках, так что не считай мой поступок спонтанным. Тебе будет лучше без меня. Господи, я практически вижу, как ты хмуришься, и практически слышу твоё ворчание, но послушай! Это действительно так. Я никогда не чувствовал себя в безопасности, да я и никогда не был в безопасности по-настоящему, а потому я не смогу обеспечить безопасность тебе, как бы ни хотел этого. Я до сих пор удивляюсь и восхищаюсь твоим милосердием, ведь ты должен быть зол на меня, должен ненавидеть меня за все беды, которые я тебе принёс, но ты... Прощаешь меня. Хотя вряд ли я этого достоин. С самого детства ты получал за меня тумаки и выговоры. Я бы не назвал счастливым для тебя то время, хотя для меня оно было самым лучшим в жизни. Прости меня за все разбитые по моей вине носы, за все порванные куртки и за потерянные из-за меня связи. Ты мог бы быть лучшим денди Бруклина, а вместо этого был вечно в пыли и моей крови. Прости меня за все вечера, которые ты не провёл с теми, с кем действительно хотел, сидя вместо этого у моей кровати. Боже, Баки, если бы ты знал, какую вину я чувствую за это до сих пор. Ты знаешь, что я ненавижу быть обузой, но именно таким я был для тебя всю юность. Мне безумно стыдно, что ты видел меня настолько слабым и бесполезным и, более того, был вынужден со мной возиться. Я никогда не смогу вернуть тебе этих пропущенных вечеров. Я знал, что ты будешь ругаться на моё решение принять сыворотку. Мы уже не раз обсуждали это, и я помню, как ты кричал на меня, когда узнал все подробности. Наверное, я причинил тебе беспокойство, если не сказать боль, ведь ты просил меня не делать глупостей и просто подождать тебя... А я ослушался, сделал то, от чего твоё сердце перевернулось — я же знаю, насколько моя жизнь была важна для тебя... Ты столько лет убил на то, чтобы я не умер от гриппа, а я отплатил тебе тем, что рискнул всем... Но вряд ли я бы дождался тебя, Бак. Вряд ли бы я смог просто сидеть дома и бесконечно ждать похоронки. Из-за меня ты попал в Ревущих. Ты был бы комиссован по ранению, вернулся бы в семью, был бы подальше от войны и всех её ужасов. Ты бы на ком-нибудь женился, завёл бы детей, был бы просто счастлив прожить свою жизнь... Но я потащил тебя в самую гущу боевого кошмара. Признаюсь, я эгоистично хотел тебя рядом, я привык, что ты всегда был со мной, и пусть я стал больше и крепче, внутри я всё ещё был слабым и глупым. Ты был нужен мне, и я наплевал на твоё счастье в пользу своего собственного. Одна из самых моих грандиозных ошибок, ведь именно из-за неё мы оба потеряли всё. Если бы не я... Ты остался бы жив. Если бы я снова не влез в очередную заваруху, тебе бы не нужно было защищать меня. Ты бы не оказался между мной и пропастью. Тебе бы не пришлось так отчаянно цепляться за жизнь. Баки, я подвёл тебя. Я расплачиваюсь за это всю жизнь, даже сейчас, и буду нести этот груз на себе до самой смерти, не сомневайся. А может, и после. Я не удержал тебя. Не дотянулся. Жалкие дюймы, крошечное движение вперёд... Я не смог. Я провалил самую важную миссию в моей жизни — сберечь тебя, отплатить тебе добром. Мой самый страшный кошмар после всех прожитых лет — не пришельцы, не Танос, не потеря своей эпохи... Когда мне снились ледяная пропасть и эти недосягаемые дюймы я просыпался с криком. Однажды даже Сэма напугал, можешь его спросить, он подтвердит. Но я не слышал своего крика. Я слышал только твой. И каждую ночь моё сердце разбивалось снова и снова вместе с тобой. Я не представляю, почему ты не убил меня, когда нашёл. Я хотел этого. Я это заслужил. Я не сопротивлялся тебе на Потомаке не из альтруизма, а желая получить искупление. Я не раз совершал рискованные поступки без тебя. Я не стремился убить себя сам — всё равно бы не смог — но я не особо берёг себя. Я не искал лёгких путей, всё время подставляясь. Наверное, я думал, что когда буду умирать, это и будет моим прощением. Единственный раз, когда я умирать отчаянно не хотел, был самым первым. На Валькирии. Прости меня, Баки, я подвёл тебя снова. Я умер тогда с полным ощущением своей никчемности. Наверное, я так никогда и не оправился от этого, и все мои последующие "геройские" действия были лишь попытками доказать себе, что это не так. Ты, наверное, недоумеваешь, в чем же на этот раз была моя вина? Я предал твою память, Бак. Я не попытался найти твоё тело, я не сообщил твоей семье, я не поставил тебе могилу или хотя бы табличку на стене памяти... Клянусь тебе, я хотел. Я старался изо всех своих немалых сил, но сдвинуть толщу льда такой толщины, как вокруг Валькирии, даже мне не было по силам. Я никогда никому не рассказывал этого, но ты должен знать. Они все — и друзья, и исторические хроники, и психологи ЩИТа — скажут тебе, что я просто позволил себе утонуть. Что я не боролся. Что я не хотел жить, после того, как потерял тебя... Что ж. Я действительно не хотел. Но понимал, что должен. Ты заслуживал нормальной скорби и проводов. Я был обязан тебе не только жизнью, но и честью. Я должен был идти дальше, чтобы твой поступок не был напрасным. Ты ценой своей жизни позволил жить мне, и я не мог уничтожить этот дар из-за собственных переживаний. Но получилось, что я так и сделал. Ещё одна моя вина. На самом деле... Я был жив ещё около трёх дней после падения Валькирии. Без связи, еды, воды и в жутком холоде. Корабль был достаточно герметичен, так что ледяная вода затопила только нижние отсеки, оставив кабину сухой. Я сбивал в мясо кулаки, а плечи превращались в сплошную гематому, потому что я пытался выбить хоть что-нибудь — двери, стёкла, пластины крыши... Ничто не приносило результата. На мне всё быстро заживало, и я пробовал снова. И снова. И опять. Пока сил не осталось совсем. Я был заперт в закрытой железной коробке посреди бесконечного льда один на один со своей беспомощностью, горем и одиночеством. Я умирал медленно, чувствуя каждую секунду, полную отвращения к себе. Надеюсь, это достаточно смягчающее обстоятельство, чтобы ты не ненавидел меня слишком сильно и мог хотя бы дочитать это письмо. Часть меня действительно умерла там. Я действительно не разморозился полностью, как говорил Старк. Почему-то все психологи в 21 веке делали акцент на смену времени и окружения, на изменение внешних условий, а не на мои внутренние переломы. Ни одному из них даже в голову не пришло, что смерть — весьма травмирующее событие, и я могу быть не в порядке. Впрочем, я не в обиде на них. Я сержусь лишь на себя, за то, что был слишком слаб и не уверен в себе, чтобы попросить у них помощи. А может быть, слишком горд. А может быть, считал своё состояние заслуженным наказанием. С ПТСР не пускают на дело. А мне нужно было дело, чтобы больше не чувствовать холода. И это привело меня к новым ошибкам. Я не остановился ни на секунду, не огляделся и не вдохнул, как ты учил меня делать в экстренной ситуации. Помнишь, как тогда, когда я потерялся на школьной экскурсии? Остановись, Стив. Оглянись, подумай. Построй план. Вернись туда, откуда пришёл... Я не мог найти в себе сил вернуться в те дни, когда потерял тебя, даже мысленно. Я не мог попроситься в архивы и пересмотреть хроники, не мог навестить твою семью. Я даже в музей первый раз пришёл, только когда узнал, что ты всё ещё жив. Я трус, Бак. Я побоялся новой боли. Сотня лет заморозки действительно заморозила мои раны. Они всё ещё были там, под ледяной коркой, которой я покрылся до самых костей, но они не беспокоили меня, если я только не пытался раздробить лёд. Видеть постаревших друзей, всех в морщинах, друзей, не помнящих меня — было не так страшно, как видеть тебя в хрониках, вечно молодого и улыбающегося мне. Прости за то, что я даже мысли не допустил, что ты мог последовать за мной в новое время. Хотя я мог догадаться — ты не бросил бы меня, как я, получается, бросил тебя. А потом, после... Вместо того, чтобы быть рядом, чтобы помогать тебе и изо всех сил искуплять свою вину, я позволил тебе тоже заморозить свои раны, хотя на личном опыте уже знал, что это не помогает. Я просто не стал разбираться, я отправил тебя в коробку, которая была твоей основной пыткой в последние десятилетия. Криокамера — не то место, куда люди стремятся. Какой-то частью себя я допускал, что твоё желание заморозиться — нездоровое, что это страшная психологическая привязанность не разрешит твои проблемы, а только усугубит травму... Но я малодушно пошёл на поводу у своей слабости — ты сказал, что тебе так будет лучше. Я не поверил, но опустил руки. Снова. Мы потеряли столько времени, Бак. Прости, что меня не было рядом, когда Шури и Т'Чала помогали тебе вернуться. Прости, что я поставил на первое место мир, а не тебя. Это должен был быть ты. Ещё одна ошибка, которая добила меня, пожалуй, окончательно, случилась практически сразу после того, как ты, по словам Шури, впервые проспал целых пять ночей подряд без кошмаров. Я снова втянул тебя в войну. Это непростительно, я понимаю. Я уже тогда отмахивался от своего ноющего сердца, но всё равно сделал всё по-своему. Мне казалось, что уж из этого боя я, скорее всего, живым не вернусь, так что я не смог отказать себе в удовольствии сразиться с тобой плечом к плечу в последний раз. Я снова не придал значения твоему состоянию и положению. Ты наверняка устал от постоянного боя, ты сам говорил мне это, ты хотел мирной жизни, пусть и не такой идеальной, как она могла бы быть в послевоенном Бруклине. В отличие от меня, ты никогда не рвался воевать. Когда Танос распылил тебя вместе с миллионами других людей, я понял весь ужас и глубину своего провала. Я понял, что после того, как верну тебя, у меня больше не будет права оставаться рядом. Я больше не смогу взглянуть тебе в глаза, зная, что натворил. Я больше не смогу улыбнуться тебе. Не смогу прикоснуться к тебе. Я уже достаточно испортил тебе жизнь. Я бы хотел, чтобы у тебя был шанс пожить хоть немного без моего пагубного влияния. Новое время восхитительно, Бак. У тебя наверняка получится привести в порядок свою жизнь, потому что отвлекающего и тормозящего фактора в виде меня больше не будет. Я верю в то, что так будет лучше. Впервые лучше для тебя, а не для меня. Меня это просто уничтожит, но я заслужил. Я никогда не устану извиняться. Если ты не сожжешь это письмо сразу, как прочитаешь, я бы хотел, чтобы ты иногда перечитывал его и считал, что я прошу прощения снова. Я люблю тебя, Баки Барнс. Живи счастливо. Стив.