Коллекционер жемчуга

*       Анвар-эфенди был нечеловечески быстр для того, кто не столь давно вышиб себе мозги. Четыре года всего-то прошло. Всего-то. У Эраста кисти рук объяты пламенем, у него в груди тонко рвётся что-то, не смертельно, смертельно лишь у нападавшего на пароме. Вступился за даму, называется. Вернулся в Европу, называется. Эфенди перескакивает через упавшее тело очередного стрелка и они встречаются глазами. Эраст не пугается чужого _узнающего_ взгляда, он просто не успевает это осмыслить. Рукам невыносимо больно, огонь переходит на локти, поглощает всё больше и больше чистой живой кожи. Нападающие замирают, не успевают вовремя уйти от обстрела. Мир Эраста гаснет прежде, чем огонь слизывает кожу на плечах. *       Браслеты холодят чёрные руки, оттягивают их безвольно вниз. — Вам не стоит отказываться от ужина, думаю, вы и сами понимаете неразумность подобного решения, — Анвар-эфенди выглядит устало, но глаза сияют удовлетворённо, словно нашёл драгоценность. Или козырную карту в своём рукаве. Эраст смотрит непроницаемо. В купе им хватает места, чтобы не сталкиваться локтями, только друг у друга они всё равно на ладони. — Вы собирались увести в п-плен Соболева, а взяли коллежского асессора, вы решили изменить своей рациональности? — ровным тоном уточняет Эраст. Анвар-эфенди улыбается заострёнными клыками — Эраст не замечал такой улыбки у него раньше, с другой стороны, он знал Анвара по делам, а Шарля вживую, не успел точно совместить образы в своей голове и предположить возможные реакции. Улыбается и говорит с напускным грассированием: — Вы легче, monsieur le procureur, вас пр’още унести. Эраст в это не верит ни на секунду и знает, что эфенди осведомлён об этом. Неприятно быть чьим-то козырем, не зная собственной ценности, собственного места в этом раскладе, потому что рационального объяснения нет. Есть лишь тяжёлый металл браслетов, больше подходящих на тончайшие пластины кандалов, таковыми и являющиеся. Эраста лишили его немногих сил, лишили умело, словно зная, как обращаться с такой птицей. Руки болят так, что от этой боли хочется свернуться в клубок, от неё тошнит, на еду смотреть противно. И пальцами вилку не сжать, Эраст не будет так унижаться. Эфенди смотрит долгим пронзительным взглядом, затем пододвигает стул к креслу Эраста. В нос ввинчивается аромат тушеных бобов и печени. Анвар-эфенди насаживает ужин на вилку, рассматривает в электрическом свете поезда. — Я не буду есть, — предупреждает Эраст. На него смотрят с весёлым удивлением и дуют на горячие, насаженные на вилку, бобы. — Боюсь, у вас нет иного выбора, Эраст Петрович. Я намерен привезти вас Мидхат-паше хотя бы живым, раз целым не вышло. Взгляд скользнул на словно выпачканные в саже руки, безвольно свисающие с подлокотников. Эраст не ответил — мир снова заволокла тьма. *       Мидхат-паша походит на вполне себе европейского современного человека, всего лишь представшего в восточном стиле. Эраст многому научился в Японии, потому ни на мгновение не обманулся. — Анвар-эфенди. — Мидхат-паша. — Анвар-эфенди, вы соизволили объявиться. — Отец, — тон эфенди стал мягким, а сам он выступил вперёд, прижимая ладонь к сердцу. Эраст не поверил своим глазам — Анвар-эфенди выглядел как блудный сын, который вернулся к отцу и хочет похвастаться, что наблудил. Мидхат-паша посмотрел на него пристально и жёстко. — Отец, я не смел предстать перед вашими глазами после поражения. — Ваша мать сказала, что вы снесли себе голову, — проронил паша, выдыхая дым и отставляя трубку в сторону. — Было бы что выносить, разума всё равно нет, — весело отмахнулся Анвар, делая ещё несколько шагов к паше. Эраст стоял безучастно, лишь взглядом метался от окна к двери, подсчитывая шансы на побег, пока им не занялись. Руки вновь разболелись и эта боль сводила с ума. Она слабостью прокатывалась вдоль позвоночника и била молоточком в висок. Не упасть бы, подумал Эраст. — С этим сложно не согласиться, — фыркнул неожиданно Мидхат-паша и шагнул навстречу названному сыну. Эраст пропустил кусок реальности, потому что когда перед глазами мир обрёл чёткость, то на него пристально смотрели чёрные глаза. Эраст задохнулся, всё тело прошило интуитивным страхом и яростью. Потому что смотрели на него как на трофей, которому уже давно присмотрели место на полочке. А он бессилен! Мидхат-паша улыбнулся в бороду и выпрямился. От него веяло особой силой, бессильный сейчас Эраст остро ощутил это. Неужели и паша не человек? — Мой сын умеет выбирать нужные подарки, — выдохнул старый турок, проходясь острым взглядом по его лицу. — У вас странные представления о п-подарках, Мидхат-паша. Мы не представлены. Эраст Петрович Фандорин, — Эраст вскинул подбородок и медленно наклонил в знак приветствия. Тяжёлый взгляд турка остановился на его лице, а после скользнул на шею. — Добро пожаловать, Эраст Петрович, — на французском ответил паша, давая понять, что оценил его знание языка, но готов вести европейский диалог. — В п-плен? Паша клыкасто улыбнулся, сердце Эраста прострелило мутным ужасом. — В коллекцию, дитя.       Мир слишком привычно уплыл в темноту. *       Эраст лежит на животе, прижавшись щекой к подушке. Сонливость плавно отступает, но он не в силах сдвинуть руки с тонкими звеньями браслетов. Эраст расслаблен настолько и ему настолько впервые не больно, что даже встрепенуться не может от чужого присутствия рядом, далеко не сразу его замечает. Он словно распятая птица, распластанная по кровати и прикованная к ней же. Его бережно гладят по спине и извиняются, что приходится поступать вот так. Обещают, что эти браслеты совсем не больно, всё это совсем не больно, самому же Эрасту Петровичу лучше будет. Эраст слабо ворочается, браслеты едва слышно звенят. Только встать он не может, даже руками дёрнуть. Широкая ладонь оглаживает его спину, словно мех на дорогой шкуре. — Такая красота никогда ещё не попадала в мои руки, — выдохнули восхищённо на ухо, коротко царапнув бородой. Именно это пробудило Эраста, заставило поднять веки и сонно заморгать. — Тише, дитя, — голос придавил Эраста неожиданной силой. Рука коснулась затылка и зарылась в волосы, прочёсывая их. Восточное одеяние задевало кожу вышивкой на рукавах, Эраст повёл плечами и открыл шире глаза. На дне чужих глаз плясал неясный странный огонь, а тонкая улыбка обнажила кончики клыков. Мидхат-паша смотрел на него как на редкую жемчужину, выловленную со дна моря. Редкий жемчуг, чьё существование давно находилось под вопросом. — Спите, Эраст Петрович, нам предстоит много работы. Паша коснулся забинтованной руки Эраста, свешенной с края кровати, погладил бережно своей смуглой ладонью. Жадный восторженный блеск чужих тёмных глаз пугал отчётливым обещанием чего-то. Эраст резко вспомнил, что прежде чем добраться для жемчужины, нужно вскрыть раковину. Пусть это и приведёт к её смерти. — Спите, дитя, — широкая ладонь вновь огладила спину, а на губах расцвела опасно-ласковая улыбка. — Вам нужно набраться сил перед тем, как я посмотрю ваши крылья. Признаться, никогда не видел подобного вблизи. Устрица погибнет, а жемчужина займёт своё место в коллекции, отбрасывая холодные блики на стеклянные стены своей тюрьмы.