Горячий шоколад и глаза-звёзды

      Из девочки-солнца, милого, всегда улыбчивого ребенка, чей смех казался звонче колокольчиков, Рошель Локонте превратилась в потерянную душу, наполненную комплексами, после своего тринадцатилетия. Она здорово перепугалась, когда ни с того, ни с сего начали поджигаться любые предметы, к которым она прикасалась, и совсем отчаялась, когда поняла, что любое прикосновение равносильно пожару. Казалось, что даже воздух вокруг неё накалялся до небывалых температур.       Уже пять лет как она покинула родную Францию и жила в Институте Чарльза Ксавьера, где, казалось, нечего бояться, где каждый точно такой же, как и ты, такая же потерянная душа, не теряющая надежды. Но Рошель так и не смогла заставить себя улыбаться так же ярко и смеяться так же звонко, как прежде. Она чувствовала невыносимую тяжесть от одного своего присутствия здесь, ей казалось, что она мешает всем и каждому, кому попадается на пути. Немного легче становилось по мере того, как крепчала её дружба со Скоттом Саммерсом, но эти липкие, противные чувства так и не смогли покинуть её до конца.       Легче не становилось и от длинных, до самого локтя перчаток, которые она никогда не снимала, даже если ходила в душ или ложилась спать. Каким-то образом эти перчатки не пропускали то пламя, что настойчиво рвалось наружу, и позволяли девушке заниматься привычными делами и выполнять свои обязанности. Профессор Ксавьер говорил, что Рошель нужно больше тренироваться и снимать перчатки, чтобы научиться контролировать свою силу, но девушка прекрасно понимала, насколько это может быть опасно, и перчаток практически не снимала.       Не спасал её даже задорный трёп Джубили, которая начинала трещать при любом удобном и неудобном случае, рассказывая обо всём и обо всех. Именно от неё Рошель впервые смогла узнать о Курте Вагнере. Конечно, она знала Курта, их комнаты находились по соседству, они пересекались на общих уроках и тренировках, но практически не разговаривали. Курт всегда вытягивался, словно струна, когда Рошель появлялась рядом, да и сама Локонте не очень любила новые знакомства, предпочитая держаться поближе к Скотту, к которому уже успела привыкнуть. Хотя, познакомиться ближе с Куртом ей очень хотелось.       В нём было что-то такое, что не на шутку интересовало восемнадцатилетнюю Рошель, что-то, что каждый раз побуждало её подойти к Вагнеру поближе и попытаться завести разговор. Но при каждой её попытке заговорить, Курт словно задыхался, давился словами, лепетал что-то неразборчивое, перемешивая английский и немецкий в непонятную кашу из слов и звуков, а потом и вовсе исчезал с громким хлопком. Питер, который однажды стал свидетелем этого своеобразного разговора, только прыснул в кулак, подскочил с места и, в одно мгновение оказавшись около девушки, похлопал её по плечу, с гаденькой улыбкой добавив, мол, ничего, малышка, ещё поговорите.       Питер просто обожал тот факт, что он немного старше многих из них, и никогда не упускал возможности обратиться к кому-нибудь в духе «крошка» или «малышка». Иногда, особенно в те моменты, когда это было совсем не к месту, подобные обращения ужасно раздражали, а Скотт один раз чуть не заехал Питеру по носу. Благо, обошлось.       Ко всему прочему, практически каждую ночь Рошель снились кошмары. Всё то, чего она так боялась наяву, в полную силу воплощалось в ужасных снах, от которых девушка просыпалась, подрагивая. Она горела. Пылало всё, что её окружало, и волосы, и одежда, и каждый дюйм кожи горел, словно зажжённый факел.       Той ночью Локонте подскочила со вскриком, и дрожащими руками начала ощупывать свои плечи и руки, чтобы убедиться в том, что ни одна из перчаток не сползла во сне. Ей было до ужаса страшно, а когда она закрывала глаза, перед ней снова горел Институт Ксавьера, и никто не мог выбраться из него, а Рошель, виновница этого пожара, просто стояла и не могла никому помочь.       Как раз в тот момент, когда девушка прижала колени к груди и позволила себе тихий, отчаянный всхлип, дверь её спальни с тихим скрипом распахнулась и два больших и желтых, словно фонари, глаза заглянули в её комнату. Курт, который спал в соседней комнате, прикрыл за собой дверь и присел на колени перед постелью Рошель, на которой она ещё всхлипывала и, словно забывшись, ощупывала перчатки на своих руках. Девушка даже не сразу поняла, что перед ней именно Курт, только перевела на него перепуганный взгляд и прерывисто выдохнула.       Парень осторожно, словно сам себя боялся, дотронулся своей трехпалой ладонью до её колена. Он ожидал, что Рошель дернется, как-то скинет с себя его ладонь, даст понять, что ей неприятно его прикосновение, но девушка только постаралась благодарно улыбнуться, а потом тихо зашептала:       — Ты знаешь, для чего нужен огонь? — её голос звучал сипло, словно совсем недавно она громко кричала. Курт только хлопнул глазами, хвост его качнулся, ударившись об пол.       — ja, — неуверенно начал Вагнер, а его акцент стал немного сильнее, — огонь нужен для многого.       Рошель как-то горько усмехнулась, а хвост Змея снова заходил за его спиной ходуном. Девушка попыталась пригладить за ушами разметавшиеся во сне светлые волосы.       — Le feu brûle, Курт. Огонь горит. И он сжигает.       Девушка почувствовала, с каким трудом ей даются слова, как трудно сейчас выразить свою мысль на английском, как её тело снова начинает мелко трястись. Но с приходом Курта тревога слегка ослабила своё кольцо, на душе у Локонте становилось всё спокойнее.       — Я боюсь сгореть, Курт. Я очень боюсь, что в один момент пламя просто поглотит меня целиком.       Вагнер вздохнул как-то потерянно, поднялся на ноги и сел на край девичьей кровати. Рошель становилось спокойнее, как только она смотрела в его желтые глаза. Они были необыкновенные, и в темноте её спальни горели, как звёзды на ночном небе.       — Как Феникс? — Змей слегка наклонил голову в бок, а француженка кивнула головой.       — Да. Только Фениксы перерождаются в этом пламени, а я сгораю дотла.       В этот момент она почувствовала, как слёзы рвутся наружу, но она не могла позволить себе заплакать. Она не плакала даже при Скотте, хотя тот был её лучшим другом. Девушка посмотрела на свои сцепленные в замок ладони и отметила, что руки у неё уже не дрожат, да и дышать немного легче.       — Пойдём, — парень поднимается на ноги и протягивает Рошель свою руку. Заметив её полный непонимания взгляд, Змей улыбается и слегка стыдливо поясняет, — я приготовлю тебе горячий шоколад. Когда мне плохо, мне всегда помогает heiße Schokolade.       Рошель неуверенно поднимается на ноги и позволяет Вагнеру взять её за руку. На её удивление, Курт не перемещается, как она думала, а выводит её в коридор, аккуратно ступая по местами скрипучим половицам. Девушка идёт за ним, след в след, не задавая каких-либо вопросов, не спрашивая, что Курт видит в своих ночных кошмарах и почему ему бывает плохо. Она только сильнее концентрируется на том, что чувствует сейчас, рядом с ним, а потом снова пугливо проводит ладонью по предплечью, проверяя, на месте ли перчатка.       На кухне оказывается пусто и тихо, что неудивительно, потому что стрелка на часах давно перевалила за два ночи. Вагнер заботливо, словно маленькую беспомощную девочку, усаживает её на стул, а потом с хлопком перемещается к навесным шкафчикам, доставая оттуда банку, в которой хранится горячий шоколад. Хвостом Змей открывает холодильник и, не глядя, словно делал это уже множество раз, достаёт бутылку молока. Рошель наблюдает за его действиями молча, всё ещё иногда потирая руки, и думает о том, что никто, кроме отца, никогда так о ней не заботился.       Ей снова хочется спросить его о чём-нибудь, но она терпеливо ждёт, пока Курт приготовит ей горячий напиток, а потом сядет напротив. Она была знакома с Куртом уже пять лет, но никогда он не находился настолько близко, никогда не был с ней наедине, никогда, казалось, не позволял девушке узнать себя достаточно хорошо.       — Почему ты это делаешь? — вопрос вырвался раньше, чем девушка успела осознать всю его глупость и неправильность. Курт же, кажется, практически не смутился, только слегка усмехнулся, обнажая клыки, а его хвост снова принялся раскачиваться из стороны в сторону.       — Потому что мы друзья.       Этот ответ показался настолько простым и очевидным, что Рошель тут же стало стыдно за свой вопрос. Конечно, друзья! Скотт сделал бы для неё то же самое.       Девушка устало подпёрла подбородок кулаком и принялась пристально, словно впервые, разглядывать Курта, который сидел напротив неё, мотая хвостом. После горячего шоколада, приготовленного Змеем, ей действительно стало намного спокойнее, и начинало клонить в сон.       — Ты очень хороший, Курт, ты знаешь об этом? — Локонте позволила себе зевнуть, прежде чем поняла, что медленно проваливается в сон, — tu es très bon.       Проснувшись на следующее утро, девушка с удивлением поняла, что ночные кошмары ей больше не снились. Она улыбнулась мимолётно мелькнувшим воспоминаниям о том, как Курт вчера спас её сон. Сегодня ей предстояло дежурить на кухне и, если раньше она морщила нос только от одной мысли об этом, сегодня она всё равно улыбалась.       Обычно, когда дежурила Рошель, с ней оставалась Джубили, развлекая своей болтовнёй, или Скотт, который тоже постоянно донимал девушку рассказами о том, как сильно ему нравится Джин Грей. Француженка не один раз советовала другу просто поговорить с ней, ведь тогда всё разрешится, а Саммерс только недовольно хмурился и бурчал себе под нос слова о том, что Рошель и сама не очень-то стремится разговаривать. На его слова девушка только отворачивалась, стараясь не краснеть, и стремительно старалась перевести тему разговора. Скотт знал её намного лучше, чем она сама.       В тот день Рошель подошла к Скотту, чтобы узнать, может ли он составить ей компанию во время сегодняшнего дежурства. Джубили, которая стояла рядом, кашлянула в кулак, а Саммерс тут же отрицательно закивал головой, переглянувшись с Джин. Ребята начали наперебой говорить Локонте о каких-то срочных неотложных делах и о том, что все они очень спешат. На всё это Рошель лишь передёрнула плечами. Она не могла позволить себе отвлекать друзей, единственных людей, которых она подпустила к себе настолько близко, что, кажется, уже невозможно будет жить, если их потеряешь. Девушка прекрасно справилась бы со всем и сама, в одиночестве.       Но она очень удивилась, когда Курт вызвался ей помочь, хотя, кажется, своему поступку он сам удивился не меньше. Тот самый Курт, который всё ещё старался избегать близкого общения с ней, словно боялся, что кончик его хвоста загорится подобно церковной свече, хотя вчера вечером вел себя заботливее любого любящего отца, стоял перед Рошель и хлопал своими большими желтыми глазами, ожидая ответа. Француженка бросила мимолётный, немного неуверенный взгляд на Скотта, который едва заметно кивнул головой, а потом, словно в подтверждение того, что пути назад нет, приобнял Джин за плечо и они оба удалились в сопровождении говора Джубилейшн. Рошель провела ладонью по волосам, зачесывая светлые пряди волос назад и, пока Курт шагал возле неё в гробовом молчании, девушка думала о том, почему же ей с таким трудом далось это согласие.       Она никогда не рассматривала Курта как того, с кем могла бы построить отношения. Она заглядывалась на Уоррена, и даже на Питера, недолго встречалась с Бобби, но почему-то и мысли не допускала о том, что могла бы начать встречаться с Вагнером. Просто… Это же был Курт! Курт, который всегда немного пугливо оглядывается по сторонам, Курт, который вечно извиняется даже за то, чего не делал, Курт, у которого довольно милый немецкий акцент, Курт, который очень хорош в бою, Курт, который вчера посреди ночи приготовил ей горячий шоколад. Возможно, она всё ещё знала его недостаточно хорошо, хотя, после долгих разговоров с Джубили Рошель казалось, что она знает всех и каждого в Институте настолько хорошо, словно они её близкие родственники.       А теперь Вагнер шагает с ней рядом, изредка отрывая взгляд от пола и поглядывая на девушку из-под ресниц. Никто из них не говорит ни слова, даже не думая упоминать произошедшее прошлой ночью, оба молча идут бок-о-бок, и каждый думает о чём-то своём. Рошель, например, вернулась к своим мыслям о том, что глаза Курта чем-то похожи на звёзды. Такие яркие, манящие и желтые-желтые. А вот о чём в тот момент думал Вагнер, Рошель так и не узнала.       На кухне они тоже практически не разговаривали, не считая только коротких, необходимых переговоров насчёт того, куда убрать вымытую кастрюлю и стоит ли готовить на десерт пирог, потому что Курт вызвался не просто посидеть рядом, чтобы Рошель не чувствовала себя одиноко, он вызвался ей помочь. Глупо было скрывать, что такой тёплый жест действительно был очень приятным.       — Рошель, — девушка дернулась, вцепившись в сковородку, которую держала в руках, потому что собственное имя, неуверенно произнесённое с немецким акцентом, разрезало тишину и звучало очень неожиданно.       Девушка повернулась, найдя в себе силы, чтобы поставить несчастную кастрюлю на стол возле себя, и посмотрела на Курта. Если говорить достаточно честно, её немного насторожил его тон. Подобным тоном говорил Бобби, когда сказал девушке о том, что им необходимо расстаться. Вагнер мялся на месте, а его хвост раскачивался из стороны в сторону, словно маятник больших отцовских напольных часов, которые были дома у Рошель, во Франции. Локонте уже отчаялась от него что-то услышать, поэтому стянула с руки перчатку, чтобы разогреть чайник. Зажмурившийся, чтобы собраться с силами и мыслями Курт этого не заметил.       — Между тобой и Скоттом что-то есть? — парень выпалил свой вопрос на одном дыхании, словно боялся, что ещё чуть-чуть, и он так и не найдёт в себе сил его задать.       Рошель сдавленно пискнула и, выпустив из рук чайник, снова развернулась к Курту чтобы что-то сказать, но нахлынувшие эмоции в один миг переполнили её, заставляя так по-девчачьи краснеть. Девушка почувствовала, как ей становится трудно дышать и стоять на ногах, и схватилась за столешницу, чтобы не упасть. Полотенце, которое оказалось под её ладонью, вспыхнуло, и Локонте отскочила в сторону с визгом, полным отчаяния. Пока она, всё ещё пытаясь прийти в себя, нащупывала левой рукой перчатку, чтобы случайно не поджечь что-нибудь ещё, Курт уже успел куда-то телепортироваться и вернуться с водой, которой он потушил полотенце. Даже не до конца придя в себя, девушка успела заметить, как красиво пламя отражалось в его глазах.       Курт посмотрел на неё немного испуганно, но всё ещё терпеливо ожидая ответа на свой вопрос. Рошель снова провела рукой по волосам, а потом зашлась тихим смехом и прикрыла лицо ладонями от того, насколько смешно это звучало.       — Tu plaisantes? — девушка прижала руки к щекам, потому что они пылали, не хуже ладоней, — пожалуйста, скажи, что ты шутишь.       Курт выглядел потерянным и смущенным. От одного взгляда в его сторону Рошель тут же стало стыдно, от того, что вместо ответа на вопрос, который, возможно, был для него важен, она просто рассмеялась. А от воспоминаний о том, как Курт возился с ней прошлой ночью, на душе стало ещё неприятнее. Девушка сделала глубокий вдох и, покосившись на потушенное полотенце, подошла к Вагнеру.       — Конечно нет, кто мог сказать тебе такую чепуху? Скотт мой лучший друг, но не более. Meilleur ami, понимаешь?       Змей кивнул головой как-то потерянно, а потом повернулся к девушке спиной и исчез с громким хлопком. Рошель только успела заметить, как качнулся его хвост. Кухню наполнил стойкий запах серы.       Локонте присела на близстоящий стул, вытянув ноги, и прикрыла глаза. В этот раз перед ней не пылал Институт Ксавьера, как обычно, а было ночное небо, по которому были рассыпаны желтые звёзды, точно такие же желтые, и такие же яркие, как глаза Курта, и в воздухе витал стойкий запах горячего шоколада. Девушка усмехнулась и спрятала лицо в ладонях.       Кажется, Скотт действительно знал что-то, чего сама Рошель ещё пока не поняла.