Ты когда-нибудь задумывался (Have you ever thought just maybe)

      Официантка наконец-то приносит им еду — две тарелки, на одной бургер, на другой рыбное филе — и ставит перед Хару и Рином. Квадратный столик такой маленький, что тарелки касаются краями, и Хару чувствует только запах жареной пищи. Не самый здоровый вариант, как заметил Рин по дороге в забегаловку, но если он думал, что Хару будет привередничать, то многочасовая тренировка положила этому конец.       Рин обнажает зубы, откусывает от бургера и, проглотив, делает кислое лицо.       — Невкусно? — спрашивает Хару. Он уже готов заняться собственным блюдом, и, судя по тому, что в животе у него урчит уже час, оно покажется ему восхитительным, каким бы ни было на вкус на самом деле.       Рин поднимает взгляд от тарелки, удивленный тем, что Хару вообще заметил.       — Да не, нормально, — с улыбкой уверяет он, закидывая в рот картошку фри.       Хару в ответ хмурится; его отчасти раздражает мысль о том, что Рин не наслаждается едой, особенно заслуженной.       — Лучше бы мы пошли ко мне, — бормочет он, нарезая рыбу; урчания его живота почти не слышно за царящим в забегаловке шумом.       Рин под столом пихает Хару коленом.       — Я хотел сходить куда-нибудь! — упорствует он и смеется, еще раз откусывая от бургера. — Хотя ты, наверное, готовишь лучше.       — Я бы приготовил скумбрию, — отвечает Хару, и у жующего Рина вновь становится кислое выражение лица, но теперь уже по другой причине.       — Вот именно поэтому мы здесь, — заявляет он, проглотив, и Хару, удовлетворенный, хоть и без скумбрии, тоже принимается за еду. Рин еще раз толкает его коленом под столом. — Итак, Хару, — начинает он, и Хару замирает, не донеся вилку до рта, — ты с кем-нибудь когда-нибудь встречался?       Прищурившись, Хару медленно кладет кусок в рот.       — Что это за внезапный вопрос? — ворчит он с набитым ртом; Рин хмурится, опираясь локтем на стол.       — Мы никогда о таком не говорим! — вскидывается он, и что-то подсказывает Хару, что он все это спланировал, несмотря на то, как он волнуется. — Друзья ведь должны об этом говорить, разве нет?       Хару не особенно в этом уверен. Он делает глоток воды, чтобы смочить губы. Рин, каким-то образом умудряясь одновременно жевать и дуться, ждет ответа.       — Ты знаешь, что не встречался, — бормочет Хару; он раньше никогда не стеснялся этого, потому что никогда не хотел ни с кем встречаться, но сейчас Рин заставляет его нервничать. Еда во рту кажется плотной и безвкусной.       Рин поднимает брови.       — Я не знал, — возражает он, и Хару, закатив глаза, возвращается к тарелке, чтобы отрезать себе еще кусок рыбы. — Это удивительно.       Хару бросает на Рина свирепый взгляд — а потом понимает, что Рин, похоже, не дразнит его; у него серьезное лицо, ни намека на улыбку, ни шутливого тона. Хару склоняет голову набок.       — Почему? — спрашивает он. Он никогда не представлял, как встречается с кем-то, и с трудом верит, что кто-то другой мог себе это представить.       Рин пожимает плечами, хватая стакан с газировкой.       — Мне кажется, что ты бы много кому понравился, — небрежно говорит он, будто они по-прежнему обсуждают качество еды.       Хару начинает думать, что над ним все же издеваются; он мог бы с тем же успехом представить себе, как Рин говорит обратное. Он смотрит на Рина, пока тот не начинает ерзать, потирая шею.       — С тобой хочется дружить, вот и все, — говорит он так тихо, что Хару приходится немного наклониться, чтобы его расслышать. — Думаю, кто-нибудь точно так же хочет с тобой встречаться.       Хару не ожидал, что настолько растрогается в забегаловке с фастфудом, посреди жареной еды и в окружении кучи народа — хотя, пожалуй, это неизбежно; в конце концов, напротив него ведь сидит Рин.       Рин, кажется, смотрит куда угодно, только не на Хару.       — Со мной хочется дружить?.. — медленно повторяет Хару, словно желая убедиться, что он в самом деле использовал эти слова, убедиться, что они действительно прозвучали из уст Мацуоки Рина, который делает дружбу настолько приятной, что она вызывает привыкание.       Рин откусывает от бургера слишком большой кусок.       — Ты привлекаешь людей, знаешь. — Замолкнув, он вновь опускает взгляд на стол. Хару ошеломленно молчит, и Рин, забыв про манеры, начинает агрессивно жевать. — Но в самом деле быть твоим другом — это настоящая боль!       Он бросает взгляд на Хару и потом, дернувшись, быстро отворачивается. Хару не знает, что сказать.       — Мне еще никогда не признавались в чувствах, — решает произнести он, пожалев покрасневшего и смущенного Рина. Похоже, это заявление удивляет Рина намного меньше.       — Потому что с тобой сложно! — с усмешкой упрекает он, наклонившись над маленьким столиком, и Хару думает: кто бы говорил. — И ты ничего не замечаешь. Тебе наверняка предлагали встречаться, а ты даже не понял.       Хару напрягается, пытаясь вспомнить что-то подобное — хотя, если он правда ничего не замечает, как утверждает Рин, он наверняка не запомнил это как признание. Он раздумывает над этим, вытирая рот салфеткой, пока Рин не прерывает его мозговой штурм.       — И вообще, тебе не обязательно ждать — можно ведь самому признаться, — добавляет он. Это звучит как последняя вещь, которую Хару когда-либо захочет сделать, и он, должно быть, корчит гримасу, потому что Рин фыркает и качает головой. Покосившись на Хару сквозь ресницы, он опасно ухмыляется. — Разве тебе никто не нравился, Хару? — лукаво спрашивает он, опять пихнув его коленом.       — Нравился, — отвечает Хару, слишком быстро и слишком возмущенно, и тут же гадает: нравился ли? Он не думал над этим ответом, Рин просто вытянул его каким-то своим особым способом.       Сидящий напротив Рин ахает и расширяет глаза; он на секунду выглядит так, будто хочет спросить об этом, но вместо этого делает глоток через соломинку.       — А что насчет тебя, Рин? — интересуется Хару, радуясь, что ему не пришлось объясняться.       — Мне кое-кто нравился, — ворчливо отвечает Рин, недовольный тем, что теперь Хару допрашивает его. Он продолжает пить, чтобы занять рот.       — Ты с кем-нибудь встречался? — спрашивает Хару и выпрямляется, когда Рин отрывается от газировки и кашляет в кулак; его щеки заметно розовеют даже в тусклом свете забегаловки. Если Рин не хотел об этом говорить, ему не следовало самому поднимать эту тему; Хару мог бы подразнить его за это, если бы его голову не заполонил нескончаемый поток вопросов, готовых хлынуть через рот. — Встречался, да? — понимает Хару; он не слишком удивлен, но для него это все еще новость. Возможно, эту часть жизни Рина ему еще только предстоит открыть; мысль об этом заставляет его сжать край стола.       — Я ходил на несколько свиданий, — невнятно признается Рин, вновь потирая шею; еда забыта. — Но ничего серьезного!       — С кем? — вырывается у Хару, и Рин широко распахивает глаза.       — Тебе нужны имена? — рычит он, но Хару не особенно ждет ответа.       — Сколько свиданий? — уточняет он, надеясь, что румянец на щеках Рина соотносится с тем, сколько информации он готов разгласить.       Рин испускает высокий нервный смешок.       — Эй, Хару… — предупреждает он, но Хару, не раздумывая, продолжает давить:       — Ты встречаешься с кем-то сейчас? — Он тут же задается вопросом, что он сделает, если Рин скажет «да»; его желудок почему-то болезненно сжимается каждую секунду, что Рин не отвечает.       Рин сердито смотрит на него; его губы дергаются, но так и не формируют слова.       — Очевидно, нет, — наконец бормочет он, хотя Хару не понимает, что в этом очевидного. Он оценивает Рина, как будто перед ним сидит совершенно новый человек. — Что?! — рявкает Рин, стукнув кулаком по столу. Их стаканы звякают. — Не то чтобы я тайно женился, — шепотом добавляет он, словно кто-то может подслушать их разговор.       Это предположение никогда не приходило Хару в голову, но когда приходит, приходит и следующее:       — Ты занимался сексом?       — Мы за столом, — рычаще-шипящим голосом напоминает Рин, и Хару уступает. — Следующий вопрос.       — Ты когда-нибудь влюблялся? — Хару специально спрашивает это как раз в тот момент, когда Рин опять сердито кусает бургер, и видит, как его рука взлетает ко рту; повлажневшие глаза недовольно смотрят на него из-под челки. Рин хватает стакан между приступами кашля, забыв про соломинку.       — Давай поговорим о чем-нибудь другом, — хрипло просит он, сделав несколько глотков.       Хару съедает немного картошки фри, пока она не остыла и не пропиталась маслом.       — Ты сам начал, — заявляет он, но решает позволить Рину сменить направление разговора, вспомнив о том, какие приятные слова Рин сказал ему несколько минут назад.       Однако спустя секунду Рин горячо бормочет себе в тарелку:       — Что ты вообще знаешь о любви, — достаточно громко, чтобы Хару услышал.       Хару на мгновение задумывается, а затем интересуется:       — А что о ней можно знать?       Рин сердито вскидывает голову.       — Почему ты меня об этом спрашиваешь?! — говорит он срывающимся, словно расстроенным голосом.       Хару думает, что попал прямо в точку.       — Все знают, что ты романтик, — поясняет он.       Рин фыркает, угнетенно бормоча «все?» себе под нос. Откинувшись на стуле, он берет очередную картошку фри.       — Я никогда не был влюблен в тех, с кем встречался, — сообщает он; потом втягивает в себя воздух, как будто хочет продолжить, но так и не произносит ни слова. Хару пытается представить это: романтик Рин ходит на свидания с кем-то, кого не любит. В этом столько же смысла, сколько и во всем этом разговоре.       — Значит, ты любил кого-то, с кем не встречался? — заключает он и, пытаясь понять, что так беспокоит Рина, внезапно спрашивает: — Тебя отвергли, Рин?       — Заткнись, дело не в этом, — хмурится тот, скрестив руки на груди. — Господи, с чего ты вдруг задаешь так много вопросов?       Ну, ты не особенно на них отвечаешь, думает Хару, а затем задает следующий:       — Ты встречался с людьми, когда был влюблен в кого-то другого? — Он как будто описывает подсюжет драмы, над которой Рин бы притворился, что не плачет.       — Когда ты так говоришь, это звучит плохо, — бормочет Рин, играясь со своими столовыми приборами.       Хару распахивает глаза, осознав, что Рин не стал отрицать.       — Это не плохо, — настойчиво говорит он, хотя и не знает, что именно. Мысль о том, что Рин и правда влюблен, кажется больше, чем все, что Хару мог бы себе представить; это кажется чем-то незнакомым и взрослым, как будто Рин вновь опередил его и ждет, пока Хару догонит. Он не уверен, что когда-либо преодолеет этот разрыв.       Рин смеется и проводит рукой по волосам.       — Наверное, это было эгоистично, — признает он, сморщив нос, — но они ведь тоже не любили меня.       Мимолетная мысль Хару: откуда ты знаешь? — оказывается погребена под очередным вопросом:       — Ты все еще влюблен в этого человека?       Рин встречает его взгляд и, чуть заикнувшись, отвечает:       — Похоже на то.       Хару не знает, какого ответа он ждал, но его сердце стучит так, будто несется вприпрыжку. На миг он чувствует себя ребенком, потому что не понимает, из-за чего переживает Рин, и как обычно злится на то, что Рин заставляет его решать загадки.       — Почему ты не признаешься ему? — спрашивает он, хотя и сам понимает, лишь коротко представив себе, сколько мучительных усилий это потребует.       Рин качает головой, опустив уголки губ.       — Слишком большой риск, — отвечает Рин после раздумья. — Я ценю его дружбу больше, чем любые чувства, которые я к нему испытываю. — Хару завороженно подается вперед. Рин косится на него, но что-то в выражении его лица напоминает торжественное смирение; как дым, который Хару хочется развеять. — И он, по-видимому, довольно глуп, когда дело касается таких вещей.       — Как я? — уточняет Хару, пытаясь поднять Рину настроение.       Рин хмурится.       — Можно и так сказать, — медленно и отстраненно соглашается он, как будто пытается собрать вместе кусочки головоломки.       Хару с изумлением пытается представить, какой человек может так резко менять настроение Рина.       — Я знаю этого человека? — мягко спрашивает он, пытаясь не нападать на Рина с вопросами, но Рин все равно резко выпрямляется, дико уставившись на Хару и в каком-то непонятном замешательстве сдвигая брови.       — Хару… я не понимаю, ты правда… — Он обрывает себя и смотрит на Хару так, словно хочет, чтобы он что-то сказал. Хару не знает, что. — Ты правда не?..       — Что такое? — говорит Хару, наклоняясь вперед. — Я знаю его?       Рин безучастно откидывается на спинку стула, слегка качает головой, заметно сглатывает и потирает шею. Он сам себе усмехается, наконец-то прервав тревожный зрительный контакт с Хару.       — Ты знаешь его, — со вздохом уступает он.       Хару медленно кивает, пытаясь думать о людях, о чем-нибудь, кроме Рина, но ему в голову никак не приходит кто-то подходящий.       — …мне попробовать угадать?       Это напоминает ему бессмысленные разговоры на детской площадке, которых он старательно избегал в младшей школе. Кто бы мог подумать, что однажды он сам задаст этот вопрос — причем задаст именно Рину.       Рин издает саркастический лающий смешок, положив руку на лоб.       — Что-то мне подсказывает, что ты никогда не угадаешь правильно, — фыркает он, и в любой другой раз подобный комментарий Рина заставил бы Хару сыпать именами, пока он не назовет нужное, но Рин, похоже, раздражен тем, какой оборот принял этот разговор.       Хару делает еще глоток воды.       — Ну, — начинает он, тщательно обдумывая слова, и его шею охватывает жар, прежде чем он успевает вообще что-либо сказать, — если он не любит тебя в ответ, то он, должно быть, ужасный человек.       Хару понимает, что сказал нелепость, в тот же момент, как слова срываются с его губ, — но он не хочет оставлять комплимент, который сделал ему Рин, безответным. Он не знает, поднимет ли это Рину настроение, но Рин и вправду медленно улыбается, сдвигая брови, как будто Хару сейчас сказал что-то или крайне милое, или крайне идиотское. Он краснеет, чувствуя, что это могло быть и то, и другое.       — Он не ужасный человек, — заявляет Рин, и его улыбка превращается в ухмылку; он качает головой, глядя на стол, и смеется — словно над какой-то шуткой, которую Хару не понимает. Хару задерживает дыхание, гадая, какой человек может так воздействовать на Рина: тот борется с улыбкой, потирая висок. — Он… мой любимый человек, — добавляет Рин; его голос звучит так же неловко, как Хару себя чувствует.       Рин отводит взгляд, и Хару снова чувствует, как что-то сжимается у него в животе — от смущения, от ощущения, что он остался позади, от непомерного иррационального любопытства; от огромного наплыва разных эмоций, вызванных только Рином и конечно же Рином. Хару по-прежнему изумлен: какой человек может быть у Рина любимым и что он сделал, чтобы заслужить подобную похвалу? Хару надеется, что он знает, насколько ему повезло; он чуть было не идет еще дальше и не говорит об этом Рину, пока они на вершине смущения, но тут Рин решительно прочищает горло:       — Нам стоит сменить тему.       Хару, мягко улыбаясь, пихает Рина под столом.       — Ты первый начал.       Рин опять смеется, хотя вид у него такой, словно он хочет возразить, и Хару накрывает очередная вспышка эмоций, вызванных или усталостью, или голодом, или тем, что глаза Рина почти закрываются каждый раз, когда его ухмылка расплывается на пол-лица. Это банальное желание: он просто хочет, чтобы Рин был счастлив.       — Ешь уже свою рыбу, — ворчит Рин, пихнув его в ответ, и Хару подчиняется без дальнейших вопросов.