Rearrange

За огромным окном стеклянной многоэтажки беспросветно лил дождь со снегом, а улицы окрасились в серые оттенки — молнии то и дело рассекали тяжёлые хмурые тучи, поглотившие небо, и город сотрясался от непогоды. В самом здании — яркие лампы, тихо работающий кондиционер, поддерживающий комфортную для помещения температуру. То тут, то там раздавались телефонные звонки, шелестели бумажные листы, звучно бросались трубки в порыве быстрого перемещения по территории огромного светлого офиса, поделённого перегородками на крохотные индивидуальные загончики для каждого сотрудника. В воздухе витал запах нагретого принтера и кофейных зёрен.       Чонгук щёлкнул курсором мыши на кнопку «отправить», заканчивая целый этап своей напряжённой работы — в приложенных к письму документах для отдела финансов были собраны все необходимые отчёты для закрытия квартала. Тяжёлый груз спал с плеч парня, он расслабленно выдохнул и откинулся на спинку офисного кресла, потягивая руки вверх и блаженно прикрывая глаза. Как много времени он потратил на этот кошмар! Ну, что поделать — он знал, куда устраивался работать и на какую должность. Бумажная волокита вот уже в течение трёх лет стала его второй девушкой. А первая как раз просила его с утра сделать что-то безумно важное, но… что именно?..       Чон немного размял плечи и сел обратно ровнее на стуле, хватаясь за чёрную матовую кружку и делая глоток самого крепкого чёрного кофе во вселенной. Отвратительно, но прошибает на то, чтобы потрясти головой от едкой горечи на языке и поморщиться, то есть — немного освежиться. Он с глухим стуком поставил чашку на место — пробковая подставка, чтобы не попортить рабочий стол, — и достал из верхнего ящика широкого письменного стола свой ежедневник в кожаном переплёте — такие были у всех в его отделе аналитики, потому что босс закупил целую партию для подарков на Рождество. Но это не мешало ему исправно вести все записи — живя в вечном потоке информации и не к такому привыкнешь.       Чон открыл книжку и с толикой паники обнаружил, что ни черта не записал. Он сглотнул; его память была откровенно ужасной во всём, что не касалось его работы — Чонгук легко забывал о днях рождения, о праздниках — причём любых, не только личных, — и просьбах, если не записывал их себе куда-нибудь под руку. Ну, в таком уж темпе он жил — постоянно занят, а голова кипит от количества задач, не терпящих отлагательств в выполнении.       Какого чёрта он не записал, чего хотела от него его невеста?       — Эй, Чон! — из-за перегородки перед столом парня показалась каштановая копна уложенных волнами волос, а затем отражением квадратных ламп блеснули очки. — Я покончил с этим дерьмом. Пойдём перекусим? — коллега Чонгука, Сокджин, сложил руки на белую перегородку и качнул головой в сторону кафетерия.       Чонгук отвлёкся от проклятия себя, поднимая взгляд с пустой страницы ежедневника на мужчину.       — Я тоже закончил, но… — он вздохнул. — Мне надо ещё сделать пару дел… по поводу свадьбы.       — О, она и тебя запрягла этим заниматься? — взвыл парень справа; Чонгук пожал плечами, поворачиваясь к источнику звука.       Его второй коллега, Тэхён, развалился на рабочем стуле, теребя бордовый галстук в руке и покручивая кресло ногой из стороны в сторону. Его выкрашенные в пепельный цвет волосы всё ещё казались Чонгуку жутко непривычными — сколько они работали с Тэхёном вместе, то есть, почти все три года, парень носил только тёмный оттенок волос, но недавно он пережил тяжёлый разрыв, обозвал его «просветлением», после которого взял — и осветлился.       — Пошли поедим, а потом делай что хочешь, — заканючил он. — Я так устал, и моя задница уже приняла форму этого кресла, я клянусь.       Чонгук усмехнулся и всё же вернул ежедневник на место, решив, что заслужил пару минут на проветриться; парни победно захихикали, и все вместе они повставали с кресел и устало побрели в сторону кафетерия, хрустя затёкшими конечностями. Все в отделе сейчас были на взводе, как и всегда это происходит в конце квартала — нужно обрабатывать кучи и кучи бумаг, спать мало, есть мало, только и делать, что чуть ли в туалет не ходить с компьютером и отчётами в обнимку.       Тэхён и Сокджин оккупировали барную стойку, Чонгук же, предварительно захватив свою кружку, ополоснул её и принялся делать себе растворимый кофе — снова отвратительно горький, потому что до конца рабочего дня было ещё несколько часов, а разум так и норовил отключиться с минуты на минуту. В комнате с интерьером цвета металлик они с парнями были не одни — на диванчиках посмеивались девушки из отдела коммуникации с клиентами, а за столом оживлённо вели обсуждение айтишники. Чонгук залил порошок кипятком из кулера и стал помешивать его ложечкой, и каждый удар её о стенки чашки бил по его мозгам не хуже молота по наковальне.       — Чон, ты посмотри на себя, — запричитал Сокджин. — Тебе всего двадцать шесть, а выглядишь старше меня.       Чонгук покачал головой, ухмыляясь. Сокджин был старше его на четыре года, но он и вправду обладал какой-то магией, сохраняющей кожу совершенно без каких-либо признаков старения; Чонгук же мог поклясться, что в зеркале по утрам прекрасно мог разглядеть на своём невыспавшемся лице мимические морщины в уголках глаз.       Он сделал первый глоток обжигающей жидкости, тут же зажмурившись.       — И правда, — поддакнул Тэхён. — Дружище, тебе стоит больше отдыхать.       — Я не могу отдыхать, — покачал головой парень. — Я работаю здесь, а потом прихожу домой и работаю там, но только над планированием свадьбы.       — Зачем тебе вообще свадьба в двадцать шесть? — протянул Тэхён; он спрашивал Чонгука одно и то же каждый чёртов раз, едва разговор заходил об этом.       Чон цокнул и сделал ещё один осторожный глоток, ощущая, как горячая жидкость спускается по внутренностям, опаляя организм и заставляя сердце работать немного быстрее.       Чонгуку действительно было двадцать шесть. Он закончил университет и сразу устроился в эту компанию на стажировку, а потом и остался насовсем — а зачем куда-то бежать? Стабильная работа, стабильная зарплата, стабильный отвратительный кофе и стабильные переработки. Чонгук был мазохистом, тащась ото всего этого, но ему правда нравилась монотонность, чёткость, уверенность в том, что, каким бы сложным ни было задание начальства, он может с этим справиться, потому что адаптировался в своём деле на двести процентов и не нуждается в переквалификациях.       Возможно, Чонгуку нужно было быть в своём возрасте более рисковым — в конце концов, нельзя ведь останавливаться на достигнутом, верно? Да он и не собирался, в общем-то. Рано или поздно его повысят — он был в этом уверен. Вот вам и движение — и не поспорить ведь. Но искать новое место, учиться новой работе, строить общение с новыми коллегами — нет, Чонгук не хотел этого. Ему было спокойно в своей зоне комфорта, в своём постоянстве.       Поэтому, когда Чонгук, весь такой неинтересный и влюблённый лишь в свою работу, встретил свою теперь уже невесту Юми, и она обратила на него внимание, он был просто в глубочайшем шоке. Ему было, чем завоёвывать сердца — его вторым по частоте посещения местом после работы был спортзал, где он и справлялся со стрессом, накопленным в офисе, однако Чонгук не был заядлым романтиком, способным очаровать человека чем-то кроме своей внешности, так что то, что Юми действительно в нём что-то нашла, было чудом — он так считал. И то, что спустя год отношений она уже была готова выйти за него, было продолжением этого чуда.       Сокджин и Тэхён обсуждали минувший футбольный матч, поливая команду, за которую вместе болели, помоями за просто издевательский проигрыш. Чонгук стоял рядом, всё потягивая горькую мешанину в кружке, и пытался насладиться этими минутами отдыха, потому что за последние пару месяцев ему так редко удавалось побыть в компании друзей вне работы — то сроки поджаривали зад, то Юми и её просто снесённая крыша от подготовки к свадьбе не давали ему продыху. Чонгук был таким олухом в организации праздников, и уж тем более — свадеб. Поэтому Юми, настрадавшись от чонгуковых ступоров каждый раз, когда просила его о помощи, просто смирилась и взяла всё на себя.       Но утром этого дня, когда Чон уже обувался в коридоре, она попросила его о чём-то таком, на что Чон мог бы сгодиться в качестве помощника. О чём? Чонгук вдруг снова вспомнил, что забыл, о чём именно, и почесал затылок, уставившись в ребристую бежевую стенку впереди себя. «Какой же ты лопух, Чонгук» — это он услышал в собственной голове голосом Юми. Даже запомнить просьбу не смог, ну и что за горе-жених-то такой?       Чон ткнул языком в щёку, пытаясь собрать свои мозги в кучу. Он был замечательным клерком и отвратительным парнем для своей девушки. Чонгук уже давно это знал, но каждый такой раз заставлял его всё больше в этом убеждаться — он ведь даже стал записывать просьбы Юми в ежедневник, стоя в пробках по пути на работу, чтобы ни в коем случае не расстроить её опять своим глупо-растерянным видом. «Что? А ты что-то просила?.. Ах, извини, совсем вылетело из головы…» Чонгук поёжился: Юми всегда выглядела такой раздражённой, разумеется, вполне оправданно, хмуря прямые тёмные брови и поджимая розовые губы с красиво наложенным градиентом тинтом.       Ох, какая ему семейная жизнь с такой дырявой головой?..       Чонгук пытался воссоздать картину утренних сборов в голове, когда его мобильный затрезвонил в заднем кармане узких прямых брюк. Он знал, кто ему звонил, и от осознания этого парень уже чувствовал, как его сердце медленно падает вниз, на кафельный пол кафетерия; Чонгук сглотнул, виновато улыбнулся отвлёкшимся от разговора коллегам и поставил кружку на тумбу, выуживая телефон и сталкиваясь взглядом с сияющей улыбкой Юми на экране. Чон выдохнул, собираясь с мыслями, и принял вызов.       — Привет, солнце, — как можно более непринуждённо сказал он, и Тэхён прыснул где-то слева от него.       — Гук-и, ты сделал то, о чём я тебя просила?       Чонгук сдерживал порыв дать себе по лбу; он как можно тише вдохнул и облизнул губы, прикрывая глаза.       — Нет ещё, я не успел…       — Гук-и, я же тебе говорила, что нужно разобраться с этим сегодня! Сейчас весной столько желающих провести свадьбу, у хореографа может просто потом не остаться времени на нас!       Хореограф. Точно!       — Я позвоню ему прямо сейчас, — мягко ответил он, мысленно ликуя и благодаря Юми за то, что она дала ему подсказку. — Я просто только закончил…       — Ладно, всё, разберись с этим, я на примерках и не могу говорить.       — Х-хорошо, — кивнул Чонгук, хотя она его не видела. — До вечера, солнце.       Девушка скинула вызов, и парень задрал голову, пытаясь выровнять сбившееся от волнения дыхание и уговорить сердце вернуться на место.       — Она у тебя такая эксцентричная, — посмеивался Тэхён, пока Сокджин жевал банан. — Как ни позвонит — так сразу орёт.       — Нет, она просто тоже устала, — покачал головой Чон. — Она по уши в подготовке, и ей приходится делать всё самой, потому что от меня проку нет.       — Ну да, ну да, — скептически протянул Тэхён.       Чонгук фыркнул в ответ.       Тэхён был младше Чонгука на год и постоянно тусовался со студентами, прекрасно вписываясь в круг подростков благодаря своей легкомысленности и природному очарованию, и вокруг него вечно крутились потенциальные партнёры; Чонгук же, поглощённый работой и не слишком заинтересованный в поиске пары, благодарил небеса за то, что та его сама нашла — в том же тренажёрном зале, куда он ходил с тех самых пор, как переехал в Манхеттен после окончания университета. Так что ему нечего было жаловаться. Чонгуку было приятно знать, что дома его кто-то ждёт, и он был готов стерпеть всё, что угодно, лишь бы Юми продолжала любить его и принимать его таким, какой он есть.       А для этого ей захотелось замуж. Ну, собственно, почему бы и нет? Чонгуку было как-то всё равно на эти брачные узы и браки, созданные на небесах — он мог бы и не жениться никогда, если б не попросили. Юми же хотела красивую, роскошную свадьбу — с огромной церковью, цветами, дорогущим платьем и кучей гостей, а ещё — с поставленным профессиональным хореографом танцем жениха и невесты.       Ключевое слово — «профессиональным». Потому что Чонгук не то чтобы танцор, знаете ли.       У него вообще, если честно, обе ноги — левые, а плавности и изящности в нём столько же, сколько в старом перегревшемся принтере. Юми это прекрасно знала, но упрямо желала, чтобы всё было как в кино, нет, как в клипе у Эда Ширана. Чонгук видел тот клип и клялся, что скорее расшибётся сам или сломает девушке спину, чем сможет повторить хоть одну связку танца, однако вся уступка, на которую пошла Юми, заключалась в том, что она нашла какого-то уникального хореографа, способного сделать из деревянного Чон Чонгука настоящего лебедя.       Ему-то она и просила его утром позвонить. Как он мог забыть?       Что ж, вспоминая то количество документов, которое Чону пришлось перелопатить, он, в принципе, понимал, как.       Парни покончили с перерывом и вернулись на свои рабочие места, и Чонгук, усевшись за стол, открыл переписку с Юми, сразу же находя скинутый номер студии, в которой этот волшебник работал. Чону необходимо было позвонить и записаться к нему на консультацию; после неё мужчина — Чонгук сделал такой вывод исходя из приставки «мистер» к фамилии, точно так же написанной девушкой в сообщении, — должен поставить им танец, а потом — обучить их ему.       Просто позвонить. Что ж, подумал Чонгук, дурацкое задание как раз подходило ему по уровню сложности.       Он набрал номер на мобильном и принялся жевать губы, дожидаясь ответа администратора. После пары гудков на том конце провода послышался мягкий женский голос, и Чонгук торопливо поздоровался, а потом — чертыхнулся, осознавая, что это всего лишь автоответчик, просивший его немного подождать. Парень взял в руку карандаш, чтобы занять себя чем-нибудь, и начал стучать им по столу, негромко, но достаточно раздражающе, чтобы Тэхён злобно зыркнул на него, заставив прекратить.       — Студия современного балета, здравствуйте, — наконец послышалось в трубке.       Чонгук затупил на мгновенье, не уверенный, точно ли это живой человек, и когда девушка произнесла: «алло?», Чон встрепенулся и заговорил:       — Здравствуйте. Мы с моей девушкой хотели бы записаться к вашему хореографу… Мистеру Паку, кажется? Эм… чтобы поставить свадебный танец.       — Как я могу к вам обращаться?       — Чон Чонгук.       — Мистер Чон, вам на ближайшее время?       — Думаю, да.       Чем быстрее, тем лучше — так подумал Чонгук.       — Ох, вы знаете, у него такой загруженный график… — она замолчала на несколько секунд, пока Чонгук нервно тряс коленкой под столом. Если он профукал запись к хореографу, то Юми съест его прямо в офисной рубашке и брюках, да даже в ботинках — и не подавится. — О! Вы можете подъехать сегодня около семи?       — Думаю, да, — ответил Чонгук; его рабочий день заканчивался в шесть, но городские пробки могли бы не позволить ему быть в студии вовремя, однако он решил рискнуть.       — Отлично, мистер Чон, тогда сегодня ждём вас к семи. Семьдесят девять, Франклин Авеню, седьмой этаж, поворот к центральным дверям за «Старбаксом».       Чонгук вскинул брови от совпадения трёх семёрок — может, этот хореограф и вправду хорош, как выигрыш в автоматах?       — Отлично, — улыбнулся Чонгук сам себе. — До свидания.       Чон скинул вызов, расслабленно откинулся на спинку кресла и с поразительной лёгкостью на душе выдохнул — не такой уж он и горе-жених.

***

Чонгук понял, что он — самый дерьмовый жених на планете Земля, когда Юми накричала на него по телефону из-за того, что парень совсем забыл про поездку девушки к матери после примерок свадебного платья. Мало того, что он теперь не смог бы подвезти её, так ещё и к хореографу ему придётся ехать самостоятельно. Это было ужасно. Чонгук готов был взвыть.       «Как будто эта свадьба только мне нужна!» — звучало в ухе обозлённым женским голосом, и девушка бросила трубку, а Чонгук, уже сидящий в своей машине на подземной парковке, с громким «чёрт!» ударил руками по рулю. Вокруг разъезжались автомобили сотрудников офисного здания, в тусклом рыжем освещении то и дело яркими вспышками мелькали фары. Чонгук обречённо повернул ключ зажигания.       Парень не знал абсолютно ничегошеньки — на предстоящей встрече он вообще планировал помалкивать в тряпочку и важно кивать, когда того требовала бы ситуация. А теперь что? Что ему вообще нужно было сказать? «Сделайте как в клипе у Эда Ширана, но только чтобы мы выжили». Гениально. Чонгуку ничего не стоило выставить себя посмешищем перед этим мистером Паком. Хвала небесам, Юми хотя бы песню скинула ему в сообщениях — не было нужды искать её или как какому-нибудь конченому напевать самостоятельно.       Чонгук ослабил ленту галстука на белой рубашке и расстегнул пару верхних пуговиц, чувствуя, что от гнева тело нагревается и дышать становится тяжелее. Он был терпелив в большинстве случаев, но стресса за последнее время в нём скопилось неимоверно огромное количество, а на тренировки времени совсем не хватало. Он был переполненной чашей, и совсем не щадящая его девушка не замечала — или не хотела замечать, — что желчь грозилась в ближайшее время выплеснуться за края.       Он включил музыку, чтобы остудить голову, и выехал с парковки на улицу, где всё ещё огромными белыми хлопьями шёл снегопад. На городских тротуарах уже скопились небольшие белые дорожки, легко тающие под ботинками пешеходов; кое-где включили уличные фонари, потому что небо было затянутым и мрачным, будто вечер был гораздо более поздним, чем на самом деле. На узких проспектах собирались в пробки машины, то и дело недовольно сигналя друг другу; жёлтое такси совершенно бесцеремонно обогнало Чонгука на светофоре, чуть ли не протаранив его чёрную «Ауди», и Чон разинул рот, но сдержал порыв разораться на водителя, наплевавшего на правила дорожного движения.       Чонгук со сжатыми челюстями проводил нарушителя взглядом, и тот на красный улетел вниз по улице с зажжённым световым знаком, показывающим, что машина свободна, игнорируя фигуру с поднятой рукой на обочине и проезжая мимо неё по огромной луже. Челюсть Чонгука почти упала на половичок под педалями автомобиля — таксист даже и не подумал притормозить, облив несчастного человека грязной водой.       Светофор зажегся зелёным, и подвисшего Чонгука вывел из ступора звук сигналящей позади него машины; он моргнул и торопливо нажал на газ, взглядом мечась то на дорогу, то на человека, от отчаяния вскинувшего руки и осматривавшего свои облитые грязью джинсы. Это был парень. Чонгук подумал — ну и чёрт с ним? А потом подумал ещё: на улице температура едва ли переваливала за ноль градусов, дикий снегопад, а этого счастливца теперь уже точно никто подвозить не станет — с такими-то штанами.       Чонгук не был благотворительным фондом, но он, на самом деле, был неплохим парнем, так что он, хоть и проехал немного мимо незнакомца, всё же остановился у обочины и сдал немного назад, выключая музыку и приглашающе открывая пассажирскую дверь. Парень удивлённо поглядел на машину несколько секунд, замерев на месте — Чонгук смотрел на него через тонированное стекло задней двери. Наконец, незнакомец поправил лямку спортивной сумки и всё же приблизился к Чонгуку, нагнувшись и глянув внутрь машины.       Чон почти вскинул брови, но сдержал порыв, встретившись взглядом с парой лисьих карих глаз. Копна светлых волос с не успевшими растаять искрящимися в жёлтом фонарном свете снежинками, выгнутые аккуратные тёмные брови, румяные от прохлады пухлые щёки и такие же пухлые блестящие алеющие губы.       — Я могу вас подвезти, — выпалил Чонгук, стоило парню открыть рот. — Я видел, что тот таксист…       — Ох, это…       Незнакомец растерянно похлопал ресницами и посмотрел вниз — Чонгук сделал то же самое вместе с ним. Некогда голубые джинсы были безжалостно обрызганными и влажными, и мокрая ткань плотно облегала чужие крепкие бёдра и стройные ноги. Чонгук не стал пялиться и поднял взгляд обратно на лицо парня, терпеливо (не очень, время, вообще-то, идёт!) дожидаясь его ответа.       — Я был бы очень признателен, — пробормотал тот мягким, достаточно высоким голосом. — Но я боюсь запачкать вашу машину.       — Ничего страшного, — отмахнулся Чонгук. — Куда вам нужно?       — Франклин Авеню, это…       — В Верхнем Ист-Сайде, да, — кивнул Чон и улыбнулся. — Садитесь.       Парень поджал губы, всё ещё сомневаясь, но всё же сел в автомобиль, осторожно хлопнув дверцей и поставив на бёдра свою синюю спортивную сумку. На нём была серая толстовка, Чонгук подумал, слишком лёгкая для такой непогоды, но в начале апреля над Нью-Йорком вообще-то не часто шёл снег, так что, наверное, парень просто не рассчитывал на подобный гнев небес.       Рукава толстовки были слишком длинными; пальцев почти не было видно, когда блондин пристёгивался. Это почему-то показалось Чонгуку милым; вообще весь образ в этом парне наталкивал Чонгука на одну-единственную мысль — «милый». Просто милый, без романтического подтекста — на лицо ему было не больше восемнадцати, и эти рукава толстовки, а ещё его жуткое смущение, едва Чонгук столкнулся с ним взглядом снова, и его неловкая ответная улыбка, из-за которой Чон захотел усмехнуться, но не стал, а лишь вдарил по газам, помня, что, если не попадёт к хореографу этим вечером, то, скорее всего, будет до конца жизни ночевать на диване, а не в спальне с невестой.       — Ну и погодка сегодня, — сказал Чонгук зачем-то.       Он чувствовал себя достаточно странно, потому как редко — практически никогда — подвозил незнакомцев. Он не работал в такси. Он работал в дурацком офисе в финансовом центре Нью-Йорка, его стол был на двенадцатом этаже самой обычной высотки, а его маршрут крутился вокруг тренажёрного зала, работы и дома, ну и иногда прогулок с Юми и походов в бар с Тэхёном и Джином по выходным. Так что он редко имел дело с незнакомыми ему людьми, и тишина казалась ему неуютной, хотя не то чтобы парень на соседнем сиденье жаждал общения — он достал мобильник из толстовки и что-то строчил как раз в тот момент, когда Чонгук заговорил.       — Это точно, — кивнул светловолосый. — Я только с учёбы, и утром, когда я собирался, такого не было.       — С учёбы? Какой класс?       — А вы шутник, — усмехнулся парень; Чонгук непонимающе глянул на него. — Четвёртый курс.       — Ох, прошу прощения! — Чон мысленно дал себе по голове и сжал пальцами кожаную оплётку руля. — Вы просто…       — Да, мне часто так говорят, — улыбнулся парень.       Чонгук глянул на него мельком и пожалел — улыбка у незнакомца была такой яркой, искренней, как будто это не он сидел по пояс в мокрой одежде хрен знает с кем в машине, то и дело тыркаясь в пробке. Он выглядел расслабленным, словно от включённого обогрева в автомобиле вместе со снежинками в его волосах таяло его смущение, но румянец на щеках так и не сходил — как два наливных красных яблочка, блестящих от влаги.       Чон повернулся обратно к дороге, стуча пальцами по оплётке.       — А вы не выглядите как студент, — сказал парень.       Чонгук вспомнил разговор с Сокджином на обеденном перерыве и захотел отчаянно простонать, но не стал, принявшись кусать заусенцы на свободной от руля руке.       — Сколько бы вы мне дали?       — Думаю… — парень показательно потёр пальцами подбородок, как будто действительно задумался. — Думаю… двадцать… семь?       — Почти, — кивнул Чонгук, не зная, радоваться ли, что тот промазал только на год. — Двадцать шесть.       — Я был на верном пути, — пробормотал незнакомец и улыбнулся. — Как зовут моего спасителя?       Чон почти воспылал ушами.       — Чонгук, — ответил он, стараясь сосредоточить взгляд на дороге и ища поворот на Франклин Авеню.       — Очень приятно, меня зовут Чимин. Я бы пожал вашу руку, если бы от ваших пальцев не зависела наша жизнь.       Чонгук ухмыльнулся, прикусывая губу.       — Вам не сильно влетит за то, что вы подвозите меня?       — В смысле? — не понял Чон.       — Ну, вы в рубашке и брюках, я подумал, вы едете на свидание, — объяснил Чимин. — Если я заставляю вашу девушку ждать…       — Ох, нет! — слишком эмоционально ответил Чон и прочистил горло. — Я просто с работы. Еду в танцевальную студию, чтобы облажаться.       Чимин многозначительно промычал.       — Почему облажаться?       — Потому что… — Чонгук облизнул губы, качая головой сам себе. — Этому парню придётся здорово постараться, чтобы заставить это бревно хорошо двигаться.       Чон припарковал машину у «Старбакса» и собирался огорошить Чимина новостью о том, что ему, оказывается, тоже на эту улицу, но, лишь он вытащил ключ из зажигания, тот подал голос сам:       — Думаю, у меня получится.       Чонгук опешивши повернул к нему голову, и тот снова улыбнулся — одним уголком пухлых губ, достаточно самоуверенно для того, чтобы Чонгук гулко сглотнул в ответ. Затем он качнул головой, намекая, что им пора идти, и вышел из автомобиля, оставив Чонгука стеклянным взглядом сверлить пустое пассажирское кресло.

***

Первым, о чём подумал Чонгук, шагая за светловолосым в центральный вход высокого здания из серого кирпича, а затем поглядывая на его макушку, стоя за его спиной в достаточно пошарпанном лифте, было то, каким же образом возможны такие идиотские совпадения? И затем, вторым — как этот парнишка вообще собрался Чонгука чему-то учить? Он даже университет ещё не закончил, какой к чёрту профессиональный хореограф? Это что, шутка? Коммерческий ход для таких простофиль, как Юми и Чонгук?       В общем, он был настроен максимально скептически. Он не мог отрицать, что по одному внешнему виду чиминовых ног и бёдер можно было сказать, что он действительно занимается спортом, но только вот достаточно ли этого? Ведь чтобы быть хореографом недостаточно иметь стальную задницу. Нужно уметь найти подход к любому ученику, нужно уметь работать собственным телом — так, чтобы от одного взгляда на танцующего преподавателя самому захотелось бы двигаться точно так же. Чонгук очень сомневался в том, что Чимин способен на такое — он был слишком «милым», несмотря на достаточную открытость и лёгкость в общении.       Недлинный холл с оббитыми светлым деревом стенами, коричневый ковролин, небольшая стойка регистрации, за которой никого не было, и Чимин спокойно взял ключи из ящика стола под ней. Чонгук недоверчиво глянул на него — и тот пожал плечами:       — Сидни уходит в полседьмого. Я всегда по вечерам один.       Чонгук понимающе закивал, следуя за торопливо шагающим куда-то дальше по коридору парнем, и чувствовал себя как-то странно — в студии стояла тишина, почти везде уже был выключен свет; он подумал о том, что, на самом деле, в это время танцевальные школы для взрослых должны работать на полную катушку — ведь многие просто-напросто не могут уйти с работы для того, чтобы посетить занятие. Но, по всей видимости, в этой школе было как-то иначе.       Чимин вдруг остановился у одного из кабинетов и открыл ключом дверь, тут же ныряя в темноту. Чонгук неуверенно зашёл за ним — блестящий деревянный пол подсвечивался с одной стороны лампой из коридора, а с другой — не до конца опустившимися сумерками за огромным, поделённым на квадраты белой каймой окном. Слева — гигантское зеркало во всю стену, справа — тоже, с длинным округлым балетным станком, установленным примерно на уровне чонгукова пояса.       Чимин щёлкнул выключателем, и моргающие лампы вдруг озарили просторную студию — светлую, пахнущую лаком и немного — цветами, словно после занятий её обрызгивали чем-то вроде аэрозоли. Чонгук никогда прежде не был в танцевальных студиях и не мог знать наверняка.       У окна он заметил невысокий стол со стоящим на нём музыкальным центром и подставкой для того, чтобы включать музыку на айфонах. Чимин бросил сумку у входа, разулся и пошёл в его сторону, но потом просто взял и плюхнулся на пол посреди студии, и Чонгук моргнул пару раз, не до конца понимая, что происходит.       — Снимайте обувь и идите сюда, — парень похлопал ладонью, спрятанной в сером рукаве, рядом с собой по лакированному полу. — Не бойтесь.       — Я не боюсь, — возмутился Чонгук; он разулся и всё же подошёл к Чимину, медленно оседая на пол. — Просто я не каждый день сижу посреди танцевальных студий на полу в рабочих брюках.       — Занозу не подхватите, штаны не порвёте, — уверенно заявил Чимин.       Чонгук поджал губы и поднял взгляд на зеркало перед ним — Чимин казался достаточно миниатюрным на его фоне, а образ милого студента делал его визуально ещё и младше Чона лет на пять минимум; светловолосый в гигантской толстовке и в своих всё ещё грязных джинсах более-менее органично вписывался в антураж танцевальных студий, а Чонгук в клерковой одежде вряд ли когда-либо сможет чувствовать себя в подобных местах комфортно.       — Рассказывайте.       — Что? — Чон округлил глаза.       — Зачем вы здесь? — по отражению Чимина в зеркале было видно, что он сдерживает смешок.       — Моя… невеста. Хочет красивый свадебный танец. А я… не хочу угробить её своими клешнями.       — Что ж, — Чимин понимающе кивнул, улыбаясь. — Понимаю. Песня или примерное представление того, как должно выглядеть, есть?       — Э-э… да, — Чонгук торопливо достал телефон из брюк. — Она скинула мне песню. И она хочет что-то вроде Эда Ширана…       — Ах, я понял, — перебил его Чимин. — Многие хотят попробовать повторить за Эдом, потому что это и вправду красивый танец. Но я не советую новичкам делать подобные вещи, по крайней мере, если ваша свадьба в скором времени. Когда она?       — Четырнадцатого мая, — выдохнул Чонгук, чувствуя, как у него на душе отлегло от слов Чимина — ему не нужно будет скакать, как ужаленному в задницу, по залу, кружа чёрт знает каким образом Юми.       — Ну, я мог бы надрессировать вас, но я вижу, вам это не очень нравится, — Чимин усмехнулся. — В таком случае, отправьте мне на дроп песню, а я попробую что-нибудь придумать.       — Х-хорошо, — ответил Чонгук, исполняя указание. — А… э-э… вам ничего не нужно знать о нас?       Пак встал на ноги и удивлённо посмотрел на Чонгука.       — В каком смысле?       — Ну, я думал, я слышал, что танцы молодожёнов ставятся с какой-то спецификой для каждой пары…       — Не волнуйтесь. Я же уже пообщался с вами — мне этого хватит.       Чонгук пару раз моргнул, соображая. Неужели он настолько профессионал, что ему хватило одной небольшой поездки для того, чтобы прочесть Чонгука настолько, чтобы быть в состоянии поставить танец на его свадьбу?       — Уф, — Чимин ткнул руки в бока и глянул на Чонгука через зеркало. — Вам двадцать шесть, вы работаете в офисе, должно быть, достаточно давно, потому что чувствуете себя комфортно в рабочей одежде, чтобы не переодеваться и сидеть в ней на полу. У вас довольно статусный автомобиль, значит, вы работаете либо на высокой должности, либо, опять же, давно. Может, у вас богатые родители, но в таком случае вы бы не загоняли себя до такой степени, что синяки под глазами скоро станут размером с ваше лицо. Думаю, ваша девушка сейчас поглощена подготовкой, и потому она не смогла присутствовать сегодня здесь, и вы поехали в одиночку, чтобы не огрести от неё. У вас сейчас довольно сложные отношения, потому что по вам видно, что вы не хотите этим заниматься, но вы просто хороший человек, потому что вы помогли незнакомому парню, по уши в грязи, подвезти его, абсолютно точно не зная, куда ему нужно, и при этом опаздывая на встречу, рискуя получить от невесты по голове и заляпать сиденье дорогого автомобиля. Вполне вероятно, вы почти в шаге от нервного срыва, учитывая, что на светофорах и в пробке вы грызли ногти и губы, а ещё — эти ваши синяки под глазами, как я уже говорил. Вы хотите быстрее разделаться с этим диалогом и уйти домой, выпить бутылочку пива и отдохнуть. Вы не верите в то, что я профессиональный хореограф.       Чонгук уставился на отражение парня в зеркале, приоткрыв рот и опешив настолько, что не мог выдавить из себя в ответ ни слова. Чимин до этого момента ассоциировался у него с булочкой с корицей, с чем-то мягким и лёгким, с чем-то солнечным, с наливными яблочками, в конце концов, но теперь ему казалось, что парень возвышался над ним с абсолютно спокойным лицом без намёка на уже привычную за вечер улыбку.       — У нас остался ваш номер. Думаю, буду готов предложить вам что-то дня через четыре. Будем заниматься так же, по вечерам. Ваш свадебный танец будет незабываемым. А теперь, прошу меня извинить.       Пак развернулся на босых пятках и бесшумно приблизился к музыкальному центру. Чонгук проследил, не имея возможности всё же встать на ноги, как тот подключил телефон к колонкам и включил музыку — спокойную, плавную, какие используются обычно на занятиях растяжки — Чонгук слышал в своём тренажёрном зале, — и принялся потягиваться, стоя спиной к нему и выглядывая вниз на улицу через окно. Он выглядел так, будто Чонгука в студии уже нет, и Чон, убрав чёрную чёлку с лица, всё же встал с пола и пошёл на выход, озадаченно почёсывая макушку.       Какого чёрта?

***

— Ну, как тебе хореограф?       Чонгук накладывал подогретые в сковороде макароны с томатным соусом в тарелку, одним плечом прижимая к щеке мобильник, где на том конце провода была Юми, ночующая в тот день у своей мамы. Парень быстро облизнул губы, закрывая крышку и взяв в свободную руку тёрку для сыра, а ещё — проглатывая отчаянное желание заявить о повышенном ЧСВ треклятого Пак Чимина, но он знал, что он и вправду огребёт от невесты, так что не стал жаловаться.       — Я… пока не понял.       — Зои очень его советовала, сказала, что от его танцев у неё аж мурашки по коже бегали, — девушка засмеялась. — Она даже сказала, что подумывала бросить своего жениха и попробовать приударить за ним.       Чонгук натёр сыр на макароны и бросил тёрку в раковину, закатывая глаза.       — Понятно, зачем ты решила к нему пойти. Подумываешь бросить меня под венцом?       — Дурак, — полуобиженно воскликнула она. — Просто мистер Пак заставил даже её негнущегося пухляка танцевать, так что и с тобой он подавно справится.       Что ж, подумал Чонгук, посмотрим, как этот замечательный супер-мега-профессиональный хореограф справится с его природным изяществом гладильной доски.       Он донёс поднос с ужином до гостиной и плюхнулся на диван, слушая, как прошли мерки для пошива свадебного платья, рассказы про материалы и отделку, от множества которых у девушки шла голова кругом, и парень практически ни черта не понимал, тихо включив телевизор и жуя подтаявший сыр под «Разрушителей легенд».       Решение о свадьбе было таким спонтанным, и Чонгук отнёсся к нему с таким простодушием, какое, наверное, способно даже и напугать, но Чону правда было всё равно. Детей Юми не хотела в ближайшие годы, жили они вместе уже спустя неделю после первого свидания, и его, вроде бы, всё устраивало. Кроме масштабного праздника для потехи женского самолюбия не менялось, грубо говоря, ничего в их отношениях — ну, кольца будут носить. Чонгук налево не ходил, да и не хотел, так что это ему руки никак бы не связало. Однако если бы он знал, как сильно его замучает эта дурацкая подготовка, возможно, он подумал бы тщательнее, прежде чем соглашаться.       Он пытался впопад хмыкать и угукать, когда девушка объясняла разницу между шёлком и шифоном, наблюдая, как в шоу на раздолблённой тачке запустили в свободную поездку манекен. Холостяцкая жизнь Чон Чонгука вот так примерно и выглядела — одинокие вечера за телевизором или — что бывало тоже нередко — за компьютером с кучей работы. Юми любила гулять, она вечно пропадала с подругами, а Чон… ну, он протестировал уже все углы своего дивана на удобство и сделал вывод, что подушки слева мягче тех, что справа. Вот так вот.       В конце разговора Чонгук на автомате пожелал девушке спокойной ночи и кинул телефон на другой край дивана, расслаблено вытягивая конечности по подушкам. Порой, в вечера вроде этого, он чувствовал себя жалким, потому что в его жизни ни черта не происходило, хоть он прекрасно и понимал, что сам был виноват в этом. Его пристрастие к постоянству однажды свело бы его в могилу. На одной из пьянок в баре Тэхён бубнил еле работающим языком Чонгуку в ухо, что именно благодаря своей дурацкой любви к стабильности Чон собрался жениться, то есть — гробить свою жизнь. Ну, а Чонгук… а что Чонгук? Он выпил залпом ещё одну стопку шота.       Был Тэхён в тот вечер прав или нет — не имело значения, потому что подготовка уже шла, Чонгук уже на это согласился, и сворачивать лавочку было как-то… ну, в общем, слишком сложно. К тому же, Чонгук правда не видел в этом какой-то трагедии — если через пару лет они с Юми поймут, что не подходят друг другу, они просто разведутся. Процедура развода — отвратительная штука, но это ведь будет только потом, а сейчас чего об этом думать? Нет смысла.       В общем, Чонгук так и уснул на диване — с опустошённой тарелкой из-под ужина на подносе на полу, с включённым на «Дискавери» телевизором и с мобильником где-то по ту сторону уютного мягкого дивана.

***

Перезвонили Чонгуку из студии и вправду на четвёртый день. Он как раз был на обеденном перерыве с парнями, когда мобильник засветился прямо в руке Чона незнакомым номером. Брюнет нахмурился, но вызов принял — его поприветствовал приятный голос молодой девушки, той же, у которой Чонгук записывался к хореографу. Чонгук облегчённо выдохнул и мысленно велел себе забить номер в телефонную книжку.       — Мистер Пак готов принять вас сегодня или завтра в семь вечера. Есть ли у вас возможность подъехать?       — Э-э… могу ли я созвониться со своей невестой и уточнить?       Чонгуку порой не требовалось наступать на одни и те же грабли, чтобы сообразить.       — Конечно, но ответ нужно дать сегодня в течение часа.       — Понял.       Чонгук торопливо написал сообщение Юми, а на душе у него заскребли кошки от неприятного осадка предыдущей встречи с этим самым мистером Паком. Настолько неприятного, что следующим утром, умываясь перед зеркалом, Чонгук глянул на свои круги под глазами и вспомнил его слова о них, тут же грозно хмыкая, однако затем — отчаянно выдыхая, потому что прекрасно понимал, что это проблема. Поэтому он планировал начать занимать у своей девушки патчи для глаз, а ещё — ну, это как запасной вариант, — спать достаточное количество часов.       Да и вообще — даже после фокусов с чтением чонгуковой ауры и внешности этот парень всё ещё вызывал в Чонгуке недоверие — они ни коим образом не демонстрировали его прямые профессиональные навыки — танцевать-то кто будет? Фокусник чёртов. Пусть сначала покажет, на что способен, кроме своих выкрутасов, и тогда Чонгук уже подумает о пересмотре своего отношения к нему.       Юми одобрила поездку к хореографу в тот же день, и Чонгук перезвонил в студию и записался на семь вечера. Наблюдающий за ним всё это время Тэхён как-то слишком громко со стоном вздохнул, уткнувшись подбородком в ладонь поставленной на стол руки, и Чонгук непонимающе глянул на него, завершая вызов. Тот поджал губы с таким видом, будто Чон и сам способен догадаться.       — Чего ты так прицепился? — не выдержал Чонгук. — Это не ты женишься.       — Дружище, ты меня убиваешь. Ты рушишь свою жизнь ради прихоти своей девчонки.       — Мне двадцать шесть. Пора задумываться о будущем.       — Но ты ведь не задумываешься о нём, — взвыл парень, убирая руки со стола. — Ты просто плывёшь по течению, как какое-то бревно, и принимаешь все удары с таким лицом, как будто так и надо.       — Свадьба — это не удар, Тэхён, — закатил глаза Чонгук, цепляясь за кружку с кофе пальцами. — Это…       — Тебе что, правда наплевать? — встрял Сокджин; обычно он держал в этих диалогах нейтралитет, никогда не лез со своей точкой зрения, потому что сам уже два года был окольцован, поэтому Чонгук даже как-то и не ожидал, что он включится. — А что, если ты встретишь кого-то, в кого по уши влюбишься, пока вы готовитесь или через неделю, через месяц после свадьбы? Ты ведь не любишь её так сильно, чтобы правда идти на такой шаг.       — Парни, какая к чёрту любовь? — Чонгук покачал головой. — Мне комфортно с ней, и я хочу, чтобы она была рядом. Если ей для этого нужна грёбаная свадьба, будет ей грёбаная свадьба. Мне всё равно. Я ни в кого влюбляться не собираюсь.       Тэхён облизнул губы и отвернул голову в сторону, сдаваясь. Это никогда не работало, потому что они не могли прийти к общему знаменателю — слишком по-разному они воспринимали эту штуку — «брак». Тэхён — как способом ограничить свободу, Сокджин — как ответственный шаг на пути к построению семьи, а Чонгук… как способ угодить прихоти своей девушки?..       Он фыркнул и встал из-за стола, желая избежать продолжения разговора любой ценой, и пошёл на своё рабочее место, сжимая в одной руке чашку почти допитого кофе, а в другой — чёртов мобильник, и у него было огромное желание запустить что-то из этого в стенку, но он не стал.       До конца рабочего дня между столами Тэхёна и Чонгука стоял такой напряжённый воздух, что пробежавшая мимо кошка могла бы стать жертвой собственной наэлектризованной шерсти. Чонгук насупился так, что отдался проверке документации просто полностью — от него не было ни слуху, ни духу, как будто он уже давно ушёл домой, и его присутствие выдавало только яростное печатанье клавиш. Потом, когда пришло время расходиться по домам, он бросил друзьям сухое «пока», потому что не мог просто свалить, и пошёл с лицом самого хмурого человека на планете до лифта на подземную парковку.       Юми написала, что подъедет к месту сама, и Чонгук снова торчал в грёбаных пробках наедине со своей усталостью и дурацкими словами Тэхёна, засевшими на подкорках его сознания, а ещё этот вброс от Сокджина, который заставил Чонгука при одном воспоминании съёжиться от мурашек. Действительно, какая к чёрту любовь? Не то чтобы Чонгук был из тех, кто презирает это чувство или не верит в него, но в реалиях мира, в котором он жил, не было ничего важнее комфорта. Любовь чаще всего не имеет ничего общего с комфортом — так он решил для себя.       Нью-Йорк — огромный мегаполис, никогда не спящий и никогда не стоящий на месте. Каждый человек, живущий в Нью-Йорке хоть какое-то время, приходит к выводу о том, что комфорт — залог счастья. Девушки прекращают щеголять на каблуках, меняя дорогущие туфли от Маноло Бланик на какие-нибудь конверсы или кроссовки; почти на каждом углу люди чуть ли не в спортивных костюмах ходят по работе и просто погулять. Потому что всем плевать на красоту, на шик и на любовь в этом чёртовом городе. Чонгук, если бы мог, ходил бы в офис в своих растянутых спортивках, да дресскод не позволяет.       Помните «Секс в большом городе»? В Нью-Йорке негде искать любовь. Её там просто не существует. Люди ищут людей для комфортной совместной жизни. Чонгук вот нашёл — так чего ему надо? Ничего. А Тэхёну с Сокджином чего надо?       Чонгук снова застрял в одной из пробок и потёр переносицу пальцами. Если бы не его замечательные коллеги, он бы вообще даже не задумывался ни о чём таком. Он должен был избавиться от этих раздражающих мыслей, но Тэхён молодец-друг — посеял треклятое семя сомнения.       Чонгук мысленно опрыскал его ядом от сорняков и уставился на проезжающие по проспекту перед ним машины. Погода уже больше походила на весеннюю — небо не прятало розовый закат за ватными тучами, приятным градиентом стекая за серые высотки городского пейзажа. От снега не осталось и следа, и лужи на асфальте давно высохли. Чонгук тронулся на зелёный сигнал светофора, проезжая мимо того места, где подобрал Чимина, и машинально глянул в окно — никого не было.       Что ж. Ну и славненько.       Парень доехал до места без происшествий и припарковался у «Старбакса» в без пяти семь. Он выскочил из машины и побежал к центральному входу в здание, где его уже ждала Юми, со скучающим видом накручивая длинные чёрные подвитые локоны на палец и переступая с ноги на ногу в своей коричневой клетчатой мини с бордовыми колготками под ней.       Чонгук приблизился к ней, натягивая дежурную улыбку на лицо, чтобы не расстраивать её не самым лучшим расположением духа, и девушка улыбнулась в ответ, завидев его на дороге. Они обнялись; Чонгук привычно вдохнул полной грудью аромат её любимых сладких духов и чмокнул девушку в подкрашенные красным тинтом губы, убрав выбившуюся прядь длинной чёлки за её ухо. Юми улыбнулась шире, глядя на него своими большими карими глазами в голубых линзах — они, на самом деле, были для зрения, но ей нравилось менять с их помощью облик.       Парень приобнял невесту за талию, и они поспешили в студию, боясь опоздать. Чонгук стоял теперь позади Юми, а не Чимина, и с чувством внутренних противоречий — чёрт бы побрал его друзей, — смотрел на её хрупкую фигуру, выглядя таким отрешённым, что девушка, обернувшись в порыве очередного рассказа про поход к организаторам свадеб, поморщила носик и недоверчиво кивнула:       — Что?       — Ничего, — прочистив горло, ответил Чон. — Просто на работе задница.       — У тебя всегда там задница, — закатила глаза она и продолжила описывать предложенный организаторами фарфор для празднования.       Чонгуку было так сильно плевать на фарфор, на самом деле, но он принялся по привычке кивать ей, создавая иллюзию поддержания разговора. Лифт звякнул, прибыв на необходимый этаж, и Чонгук с тихим вздохом поплёлся по коридору за Юми, уверенно шагающей к своей цели в виде ресепшена, за которым на этот раз сидела девушка с короткими рыжими волосами, очевидно, Сидни.       — Здравствуйте, — деланно карамельным голосом начала Юми. — У нас занятие с мистером Паком в семь.       Сидни — может, и не она, но Чон так себе её обозначил, — пролепетала: «да-да, помню», и попросила пару немного подождать, пока сама удалилась в сторону танцевальных комнат. В помещении приятно пахло какими-то аромамаслами или чем-то вроде того — Чонгук учуял знакомый цветочный запах, — и играла расслабляющая музыка, словно они пришли в какое-нибудь спа, а не в студию танцев. Чонгук ослабил галстук на шее, чувствуя усталость каждой клеточкой своего тела, но не подавал признаков откровенной задолбленности всей своей жизнью, оставляя для Юми образ готового ради неё на всё — по крайней мере, то, на что он мог бы сгодиться, — парня.       Через мгновенье Сидни выскользнула из одного из кабинетов уже вместе с Чимином, и Чонгук откровенно опешил от совершенно, абсолютно, диаметрально противоположного предыдущему вида хореографа; вместо бесформенной огромной толстовки на нём была белая рубашка, поверх которой плотно сидел чёрный жилет, а мускулатуру ног скрывали прямые чёрные брюки. Его волосы были уложены так, будто парень только закончил выступление на сцене — приподнятая чёлка демонстрировала лоб, немного блестящий испариной, и волосы были прямыми и аккуратно лежали на его голове, придавая хореографу образ взрослого мужчины — в отличие от вьющейся от снега копны в прошлую их с Чонгуком встречу.       Чон прочистил горло, морально готовясь умереть этим вечером, потому что чёртов Пак Чимин наконец выглядел как профессионал, а значит, он собирался вытрясти из несчастного оловянного Чонгука душу своей поставленной для них хореографией. Чон протянул руку для того, чтобы поздороваться, и Чимин даже не улыбнулся, пожимая его немного влажную ладонь своей такой же немного влажной рукой.       — Здравствуйте, — с ноткой серьёзности сказал Чимин. — Меня зовут Пак Чимин, мне приятно с вами познакомиться, мисс…       — Зовите меня просто Юми, пожалуйста, — заулыбалась девушка; Чонгук поджал губы и скрестил руки на груди, подмечая очевидную зачарованность своей девушки этим парнем. — И жениха моего просто Чонгуком. Не хочется всей этой излишней формальности, вы, как-никак, увидите нас в одни из самых отвратительных моментов нашей жизни, — она захихикала.       Чон закатил глаза. Не то чтобы он ревновал, но его всё ещё разрывало от желания и даже нужды в том, чтобы этот хваленный Пак Чимин уже показал что-то кроме своих фокусов — то с читкой людей, то с головокружительными перевоплощениями. В следующий раз он в кого нарядится?       А хотел ли Чонгук на самом деле знать?       Он вдруг обнаружил себя грызущим заусенцы на пальцах, пока Чимин рассказывал Юми о выбранной им концепции и ещё какой-то чепухе, в которой Чонгук был полнейшим дубом, но его вдруг так выбесил этот факт, и ещё — что он в двадцать шесть грыз грёбаные заусенцы на нервной почве, и единственным, кто заметил это, был этот чёртов хореограф, поэтому Чонгук как-то резко ворвался в их беседу со своим:       — Покажите уже что-нибудь, я хочу знать, как умру.       Юми и Чимин умолкли и глянули на него удивлённо, а ещё — раздражённо, и парень захотел фыркнуть, но только пожал плечами, мол — а чего вы ещё от меня хотите, я пришёл сюда после трудного рабочего дня, я хочу сесть на левую сторону дивана и сожрать свой подогретый ужин и больше никогда сюда не возвращаться, но у меня нет выбора.       Те продолжили диалог, прогулочным шагом возвращаясь в студию; Чонгук медленно умирал, осознавая, что теперь ему придётся таскаться в это место после работы раза два-три в неделю точно. Но этого факта всё ещё не было достаточно для того, чтобы отменить свадьбу, так что он просто засунул все свои негодования в задницу и зашёл в танцевальный класс вслед за Юми, прикрывая за собой дверь.       Это была та же самая студия, что и в прошлый раз; помещение освещалось теперь лучами багровеющего заката, окрашивающими класс в оттенки красного. Тихо играла классическая музыка из колонок по углам студии; из приоткрытой форточки был слышен гул оживлённой улицы, и всё ещё пахло лаком, но теперь — с нотками весенней свежести.       — Выбранная вами песня очень романтичная, — сказал Чимин, подходя к лежащему на столике у окна мобильнику.       Чонгук и Юми разулись у входа и приблизились к хореографу; девушка с неподдельным интересом осматривала помещение, а Чонгук снова увидел свой разбитый вид в зеркало и захотел больше никогда в зеркала не смотреть в своей жизни.       — У неё простой такт, так что следовать ему будет довольно легко.       Юми радостно закивала.       Чимин выключил классику и через мгновенье из колонок полилась выбранная парой песня «Alone» певицы Jessie Ware. Чонгук честно выбирал её вместе с Юми, потому что она делала это в выходной и оккупировала его компьютер, так что он подумал, так будет быстрее, ну, и хоть какая-то помощь от него наконец. Композиция обволакивала таким теплом, что у никогда прежде не танцевавшего Чонгука в голове как-то сами рождались образы кружащейся в свадебных одеждах пары, а слова были такими потрясающе-романтическими, что даже не жалующий всю эту ерунду с любовью Чонгук проникся вложенными в строчки чувствами.       Чон уставился в окно на копошащегося в мусорном баке в узком проходе между зданиями человека, покачивая головой в такт музыке, и он буквально ощутил удар тока, пронзающий всё его тело за долю секунды, когда хореограф, совсем не стесняясь, начал подпевать, и по просторному классу вместе с песней и закатом разлился ещё и его голос, такой необычно приятный, что Чонгук уставился на него, не мигая и разомкнув губы.       «Скажи, что ты отведёшь меня домой, ведь я хочу почувствовать тебя на своей коже и в своих костях».       Пак подошёл к зеркалу, сверля своё отражение серьёзным, но свойственным профессионалам расслабленным взглядом, и вдруг он задвигался, ничего не объяснив, заставив челюсть Чона приклеиться к лакированному деревянному полу.       «Просто скажи, что я единственный, кто тебе нужен. Скажи, что ты отведёшь меня домой, чтобы мы остались одни».       Движения парня были такими плавными, ритм музыки чётко отражался в его гибком теле; каждый взмах его рук, каждый поворот головой, каждый аккуратный беззвучный шаг в чёрных чешках по скользящему покрытию, каждый чёртов взгляд лисьих глаз, наполненных спокойствием и уверенностью, — всё это заставляло Чонгука медленно, но верно желать извиниться перед парнем за своё предвзятое отношение, потому что грёбаный Пак Чимин был синонимом слова «грация», и ещё — «чувственность».       Песня закончилась, и Чимин поклонился своему отражению. В звенящей тишине студии раздались весёлые овации поражённой Юми, а Чонгук пялился куда-то в пол, где совсем недавно Пак выделывал пируэты — или какого чёрта вообще там делают? — и чувствовал сухость во рту, такую сильную, что захотелось раскашляться, но он не нашёл в себе сил на это.       — Что-то такое, думаю, вам подошло бы? Чонгук сказал, что вам понравился танец из клипа Эда Ширана, но повторить его полностью будет достаточно опасно, если вы никогда прежде не занимались ничем подобным. Я оставил основные элементы и заменил акробатику на нечто попроще.       — Ох, ваша хореография была потрясающей! Скажи же, Гук-и?       — А?       Девушка ткнула оцепеневшего парня в бок, и туман в голове того немного рассеялся.       — Д-да, — Чон облизнул пересохшие губы и сглотнул пустоту, поднимая взгляд на немного покрасневшего Чимина; грудь парня вздымалась от частых вздохов, и на его лице от совершенно очевидного ступора Чонгука на мгновенье появилась едва заметная усмешка.       Чонгук кашлянул всё-таки.       Конечно, Чимин усмехался — только что он поставил этого недовольного клиента на место, и Чон благодаря этому теперь ощущал себя полным придурком, хотя казалось, дальше уже некуда; Чонгук понуро опустил взгляд, жуя язык и вместе с ним — извинения, потому что не хотел тешить чужое самолюбие ещё и этим.       — Что ж, можем пройти обратно на ресепшен, чтобы составить график занятий.       — Конечно!       Чонгук убрал чёлку со лба пятернёй и обречённо зашагал за воодушевлённой девушкой, всё больше осознавая, в какое же всё-таки дерьмо вляпался. Потому что построить нормальные взаимоотношения с Чимином у него вряд ли получилось бы — к своему удивлению, Чонгук оказался гораздо более гордым, а Чимин — гораздо более профессиональным и самоуверенным, так что теперь ничего, кроме постоянного напряжения, стыда и раздражения, Чонгук больше и не думал ожидать от этих занятий.

***

— Какого чёрта?!       Чонгук ощущал, как постепенно каждый атом его тела близился к тому, чтобы взорваться от злости в его машине. Потому что какого чёрта? Какого чёрта они с Юми должны репетировать их совместный свадебный танец по одиночке? Чонгук собирался терпеть это дерьмо только ради своей невесты, но сам по себе он плевать хотел и на танцы, и на фарфор, и на платье, и на ресторан, и…       Успокойся, Чонгук, досчитай до десяти.       — Чонгук, ну пойми же, мы с тобой ничего пока не умеем, и ему будет проще первое время заниматься с нами ещё и индивидуально, и когда мы уже хотя бы базу освоим, он просто нас… совместит!       Чонгук резко остановился, еле избегая столкновения с внезапно затормозившим прямо перед ним автобусом, и с силой долбанул по рулю ладонями, закипая всеми своими внутренностями и особенно — мозгами. Он был краснее варёного рака от переполняющего его недовольства.       — И что, мы будем романтические танцы танцевать с ним? Ты с ним и я с ним?!       — Да чего ты взъерепенился? — воскликнула Юми, скрещивая руки на груди. — Что, ревнуешь что ли?       У Чона вдруг что-то звякнуло в голове, громко и неожиданно, и он плюхнулся лбом на руль, протяжно выдыхая. «Ревнуешь?» Нет, не ревновал. Никогда не ревновал. А в этом случае и подавно — если бы Юми решила, что грёбаный Пак Чимин лучше его, он бы даже не сопротивлялся, потому что… потому что, если бы этот чёртов хореограф вдруг захотел увести кого-то из семьи, у него получилось бы — Чон был в этом уверен. Потому что он двигался как само божество — как бы сильно это ни злило Чонгука, он должен был признать этот факт.       — Это ведь продлится всего пару недель, — пробормотала Юми.       Её рука легла на его напряжённое плечо в успокаивающем жесте.       — Не волнуйся так. Всё будет хорошо.       Чон выпрямился и двинулся с места, остервенело кусая губу и думая о том, что ни черта хорошо не будет. Чуйка ли, внутренняя ли интуиция, может, наитие — он не знал, но он ощущал, что где-то глубоко-глубоко внутри что-то изменилось в тот день, что-то очень важное сломалось, и не понятно было пока что — что именно и из-за чего конкретно. Но оно уже ужасно волновало Чонгука, потому что это были изменения, а они были его самым большим кошмаром.

***

Первое занятие Чонгука с Паком было назначено на следующий же день.       Чонгук сидел в своей машине на подземной парковке офиса, крепко стискивая кожаную оплётку руля напряжёнными вытянутыми руками, и не моргая смотрел вперёд, на серый бетон помещения. В нём вспыхивали эмоции, одна — сложнее другой; он ёжился от страха, он яростно чертыхался, он обессиленно откидывал голову назад, сидя в автомобиле уже около пятнадцати минут, не имея возможности наконец собрать яйца в кулак и поехать на репетицию. Он так сильно всего этого не хотел, что сил не было. Но он должен был.       Поэтому Чонгук с мрачным видом выехал на улицу и влился в поток чёрно-серо-белых машин, кое-где броских жёлтых такси и тарахтящих автобусов. Прохладный ветер заносил в приоткрытые окна автомобиля вонь оживлённого автобана, и Чонгук закрыл их, не желая задохнуться от выхлопных газов, хотя, если честно, это было спорно — возможно, он и желал.       За два раза поездок в треклятую студию Чон уже отлично выучил маршрут и ехал практически на автомате, дёргаясь на машине в привычных пробках и поглядывая уже второй раз на то место, где подобрал Чимина — снова никого.       Что ж. Слава богу.       Припарковавшись у «Старбакса», Чонгук достал спортивную сумку с заднего сиденья авто и побрёл с обречённостью в лице и теле в студию, ехал в лифте с закрытыми глазами, мечтая, чтобы тросы оборвались, и с таким же видом полного отрешения подошёл к ресепшену, который опять оказался пустым. Чонгук поджал губы и вздохнул, поворачиваясь в сторону открытой двери кабинета вдали коридора, откуда доносилась музыка.       Чонгук поправил лямку сумки, соскальзывающую с рубашки, и пошёл на звук, по дороге вертя головой и пытаясь разглядеть хоть в одном классе других занимающихся сквозь небольшие стеклянные вставки в деревянных дверях, но везде был потушен свет, словно Чимин был единственным живым человеком во всей студии в тот вечер. Чонгук был полуживым после работы, так что он не считался.       Чон заглянул внутрь класса и замер, цепляясь пальцами за дверной косяк.       Возможно, чтобы не потерять равновесие.

Nina Nesbitt — The Best You Had

      Хореограф разминался с прикрытыми глазами; музыка играла так громко, что при всём желании он не смог бы расслышать шаги Чона. Вместо классического костюма на нём были серые спортивные брюки и просторный белый лонгслив, волосы были просто прямыми и немного влажными на концах из-за пота, от которого юное лицо блестело в свете розового заката, освещавшего класс.       Пухлые губы двигались, вторя словам песни, глаза ни на секунду не открывались; он просто танцевал, отдавшись своим ощущениям, скользя в носках по гладкой поверхности и меняя резкие, точные движения на плавные и грациозные, словно музыка была не просто фоном — она просачивалась в него самого, впитывалась его кожей и заставляла его стать с ней одним целым, и он так просто ей поддавался, кружась и падая на колени, воспаряя снова и отдаваясь с ещё большей страстью, чем прежде.       Чонгук сглотнул. Он никогда не видел подобной отдачи, никогда не наблюдал такого профессионализма и такой плавности, лёгкости в движениях. Ни одна девушка на его памяти не была настолько нежной и одновременно — сексуальной. Словно Чимин был пламенем свечи — и Чон думал, что настоящее пламя действительно в нём есть, возможно, одно прикосновение к нему будет обжигающим.       Чонгук сглотнул снова, тряся головой, пытаясь выбросить из своего рассудка подобные размышления. В конце концов, он пришёл сюда репетировать, а не любоваться этим хореографом!       Он прочистил горло и зашёл в студию, попутно скидывая с себя обувь. Чимин всё ещё не слышал его, увлечённый песней и теперь уже простыми покачиваниями бёдрами в такт ей, попивая воду из пластиковой многоразовой бутылки. Его глаза оставались закрытыми, будто в этом классе он знал каждый дюйм и совершенно не нуждался в зрении для того, чтобы чувствовать себя комфортно.       Чонгук поставил сумку у двери и приблизился к нему, с осторожностью поглядывая на парня. Он хотел просто постучать ему по плечу, или, может, что-то ещё, но тот внезапно дёрнулся, так неожиданно, что Чонгук подавился воздухом, но даже не смог прокашляться, потому что Пак дёрнулся в его сторону, намереваясь опять что-то станцевать, и врезался прямо в него.       Всё произошло буквально за секунды — моргнув, Чон оказался на полу, прижатый чужим горячим телом к прохладному дереву, по коже груди, скрытой тонким хлопком рубашки, растекалась холодная вода из бутылки, а голова его с силой приложилась об доски, и он зашипел, зажмурившись, от пронзившей его боли. Чимин недолго вдавливал его в пол; он приподнялся — Чон всё ещё ощущал его, но теперь не полный вес, — и сквозь ультразвук в ушах и продолжающую громко играть песню — теперь уже песню для чонгуковой свадьбы — Чонгук услышал его встревоженный голос и почувствовал, как его трясут за плечо.       Чонгук еле разлепил глаза, встречаясь взглядом с округлёнными блестящими глазами напротив себя. Парень что-то вскрикивал, в панике осматривая его лицо, всё ещё нависая над ним. Чонгук уловил нотки его пряного парфюма и лёгкий запах пота, он чувствовал сильное бедро где-то между своих ног в опасной близости с пахом, и он мог разглядеть каждую родинку на лице у Пака, его пухлые губы были такими мягкими на вид, и румянец на его щеках был таким очаровательным, что Чонгук подумал, в принципе, не так уж плохо он устроился.       «Ведь я хочу целую вечность смотреть на то, как ты смотришь на меня», — различил он в песне.       «Потому что я знаю тебя лучше, и ты знаешь, что я никогда не хочу, чтобы кто-то другой звал меня по имени…»       — Чонгук!       Чонгук проморгался, пытаясь заставить ушибленный мозг функционировать, и толща воды, сквозь которую он слышал окружающую действительность, медленно исчезла.       — Чонгук, ответь! Ты в порядке? Пожалуйста, ответь мне!       — Я… — выдохнул Чон и откинул голову назад, закрывая глаза и стукаясь макушкой об пол. — Кажется, я умираю.       — Мне стоит вызвать 911? — напуганно спросил Чимин.       — Нет, оставь меня так. Я почти вижу свет в конце тоннеля.       — Боже, ты меня так напугал!       Чонгук открыл глаза и снова приподнял голову, заглядывая в лицо облегчённо вздыхающего хореографа.       — Может, ты…       — Ох!       Чон видел, как Чимин в мгновенье ока стал пунцовым и быстро слез с него, смущённо отводя взгляд.       — Извини.       Чонгук сгрёб себя с пола и уселся на задницу, потирая затылок рукой.       — Ты двигаешься как комета.       — Нечего подходить к танцору прямо посреди практики! — воскликнул Чимин обиженно.       Чонгук вскинул брови и посмотрел на него.       — Ты пил воду. Ты выглядел безобидно.       — Внешность обманчива, — пробормотал Пак. — Сильно больно? Может, дать льда?       — Ну да, огня-то ты уже дал, — покивал Чон; Пак непонимающе наклонил голову. — Просто… покажи, где я могу переодеться. В рубашке мне больше не удобно, она, вроде как, влажная.       Чимин опустил взгляд на расплывшееся мокрое пятно на груди Чона, и ткань теперь была полупрозрачной и облепила подкаченное тело с выраженными кубиками пресса, а ещё — тёмные соски, но Чонгуку было как-то всё равно, а Чимин снова смутился, быстро подскочив на ноги и велев Чону следовать за ним.       Чонгук усмехнулся. Что за реакция?       Раздевалка в студии была типичной для спортивных секций — не то чтобы просторная, с кафельным полом и стенами, с металлическими шкафчиками и деревянными лавочками. Чимин оставил Чонгука переодеваться и вернулся в класс, и Чонгук заметил, что среди всех шкафчиков был занят только один — очевидно, он принадлежал Паку. Чонгук хмыкнул и принялся снимать одежду, осматривая помещение на наличие душевых — они были в дальнем углу раздевалки.       Натянув чёрные спортивные брюки с лампасами и чёрную футболку, парень хлопнул дверцей и пошёл к Чимину, начиная конкретно нервничать по поводу того, что ему предстоит пережить. Потому что он не знал, как именно они будут заниматься — нужно ли ему будет танцевать с Чимином в паре или они будут держать импровизированных девушек? Чонгук не был против парней, то есть, у него не было мыслей по типу: «фу, держать парня за руку», потому что Чонгук был би, всегда был, так что ему было наплевать на вещи вроде этой, но…       Существовало какое-то дурацкое «но», из-за которого он нервничал, и он никак не мог понять, что за грёбаное «но». Возможно, дело было в его абсолютно нулевом опыте в танцах с парнями, да и с девушками, по большому-то счёту, потому что, как вы уже поняли, Чонгук был таким себе (никаким) танцором. Он надеялся, что именно в этом и заключалось странное «но».       Чимин сидел в тишине на полу в позе лотоса у столика с магнитофоном и лазил в телефоне. Чонгук подошёл к нему и устало вздохнул, пытаясь намекнуть хореографу о том, что хочет поскорее разделаться с этим, и тот включил менее интимную, более располагающую к практикам музыку, щёлкнул блокировкой телефона и поднял голову на Чонгука, как-то оценивающе очерчивая его фигуру взглядом. Чон нахмурился.       — Начнём с разминки.       Пак встал на ноги и вышел в середину класса, подзывая Чонгука к себе, и они выстроились в линейку перед зеркалом. Чимин скомандовал повторять за ним, и они принялись разминаться — простые движения головой, руками, телом, какие Чонгук помнил ещё со времён занятий физкультурой в университете, с вкраплениями каких-то специальных несложных упражнений для растяжки. Чонгук легко справлялся с ними, потому что, хоть и чувствовал себя настоящей варёной картофелиной, был всё же достаточно спортивным благодаря походам в тренажёрный зал.       — Молодец! И ещё! — срывалось с губ Чимина дежурным преподавательским тоном, как будто до Чонгука он дрессировал собачек или ещё кого, и это выглядело так натурально, словно Пак вообще не замечал, что говорил это.       Чонгук сдерживался от дебильной улыбки, чувствуя себя ребёнком на дополнительных занятиях по бальным танцам. Атмосфера была гораздо более разряженной, чем он боялся она будет; Чимин не позволял себе насмехаться над ним, если у него плохо получалось сделать что-то, связанное с гибкостью, и пару раз даже пытался помочь глубже наклониться, тёплыми небольшими ладонями надавливая на его спину, и Чонгук не видел его лица, но ему казалось, хореограф краснел в эти минуты — ему хотелось в это верить.       Наконец, когда разминка была закончена, Чимин поставил плейлист с максимально похожими под необходимую песнями и подошёл к повёрнутому боком к зеркалу Чонгуку, облизывая в сосредоточенности губы. Его мягкое выражение лица во время занятий сменялось на холодный профессиональный лик, заставляющий многочисленные мурашки бегать по телу Чонгука, и это было чем-то захватывающим — Чон никогда не видел похожих перемен в настроении.

Jessie Ware — Alone

      — Тебе придётся танцевать со мной, — начал вдруг Чимин, и Чон вскинул брови. — Если у тебя есть какие-то проблемы с этим, мы можем попробовать без контакта…       — Всё нормально, — пожал плечами Чон. — Не думаю, что продуктивно будет без партнёра.       Чёрт, Чонгук, ты же сам этого не хотел, разве нет? Как же насчёт твоих «но»?       — Согласен, — как-то облегчённо выдохнул Чимин с мягкой улыбкой, совсем не вписывающейся в образ строгого учителя. — В таком случае, начнём с начала. Я покажу тебе танец целиком, потом разобьём его на связки. — Парень немного отошёл от Чона. — Мы, то есть вы идёте друг к другу с противоположных сторон, сохраняя зрительный контакт, — он медленно стал приближаться, глядя Чонгуку прямо в глаза. — И встречаетесь посередине. Затем ваши руки укладываются на плечи друг друга, — Чимин плавно поднял кисти и аккуратно сжал чонгуковы руки чуть ниже плеч. — Соскальзывают на талии, и вы делаете медленный поворот, меняясь местами, — Чимин опустил руки на талию парня и заставил одеревеневшего Чонгука сделать полукруг. — Сохраняя при этом минимальную дистанцию между губами…       Чонгук смотрел в глаза напротив него напряжённо, потому что пытался запомнить все указания, и он мог бы поклясться, что в карих глубинах мелькнуло сомнение, из-за которого Чимин не стал делать эту самую «минимальную дистанцию», оставаясь на адекватной дальности от чужого лица.       — Эм… Затем ты берёшь её за руку, и она отходит немного в сторону, — светловолосый ухватился за чонгуковы пальцы и оттолкнулся от парня, поворачиваясь на мгновенье к нему спиной и вытягивая их сцепленные руки. — И потом тянешь её обратно на себя, чтобы она сделала оборот.       Чонгук моргнул. Чимин непонимающе глянул на него.       — Тяни.       — А…       Чонгук как-то неуклюже дёрнул парня за руку, и тот отпустил его пальцы, закружившись на месте на носках — Чонгук мог поклясться, что он встал на грёбаные носочки, — и врезаясь в чонгукову грудь, выставив свои предплечья и сжимая пальцами широкие плечи.       Лицо Чимина, полное непонятного смятения, оказалось внезапно так близко к чонгукову, что Чон невольно сглотнул, глядя теперь уже не в глаза, а на приоткрытые пухлые губы, и внутри него что-то хлопнуло, кольнуло, разбилось, он не мог понять этого чувства, потому что никогда не испытывал такого прежде — ну, может, во времена ещё подростковой жизни, когда он был менее сухарём и более — живым человеком, и это «что-то» совершенно точно пересекалось с тем самым странным «но».       — Э-э… и ты… делаешь неполный шаг назад, — вдруг продолжил Чимин, опустив голову, чтобы больше не демонстрировать румяные щёки. Чон повиновался, отступая, а Чимин шагнул вперёд, вторя ему. — И возвращаешься. Твои руки всё это время на талии. Затем, ты отпускаешь меня, и я поднимаю твою левую руку, вот так, — Чимин осторожно взялся за чонгуково запястье и поднял его примерно на уровень лица, мягко прислоняя свою ладонь к чужой и переплетая пальцы. — Вторая остаётся на талии. Я кладу свою левую руку на твоё правое плечо, и мы делаем неполный бальный квадрат. Следи за мной…       И Чонгук следил. Так внимательно, что изучил каждый дюйм чужого лица, находящегося в не позволительной ни для кого, кроме Юми, прежде близости. Чимин так прекрасно ощущался в его руках; его податливое тело компенсировало все абсолютно дубовые движения Чонгука, а его голос был мягким, заботливо окутывающим и снимающим стресс не хуже, чем походы в зал. Чимин очаровывал его каждым кротким взглядом, каждым аккуратным прикосновением. Чимин заставил его думать, что нет причин для волнения и нужно просто отдаться музыке и чувствам.       Но чувства Чонгука теперь были совершенно непонятными.       Они разучили первую связку, и парень с гигантским грузом в сердце уселся в свою машину, закрыл глаза и по привычке ударился лбом о руль, протяжно выдыхая. Репетиция длилась два часа. На улице уже успело стемнеть и похолодать, а Чонгук за два часа, кажется, успел к чертям собачим послать все свои внутренние устои и всё, во что он так яростно верил.

***

— Ну и, как занятие?       Юми сидела на кровати в их спальне в тканевой маске. Комната была окрашена в приглушённые тёплые оттенки благодаря зажжённым прикроватным торшерам; плотные рыжие портьеры были немного раздвинуты, и тонкая вуаль тюлевых занавесок покачивалась от ветра из приоткрытого окна. Чонгук, вышедший из душа, скинул тапочки у прикроватного ковра и плюхнулся на мягкую постель, ощущая, как потихоньку тело расслабляется.       — Ну… нормально.       Он не знал, как ему ответить на этот вопрос. И в тот вечер он даже не пытался разобраться с этим бардаком в его голове после прошедшего урагана по имени Пак Чимин.       — Чем занимались?       — Танцевали, — хмуро ответил Чон.       Ну, вообще-то и вправду танцевали…       — Ох, мне тоже уже не терпится опробовать хореографию! — мечтательно произнесла Юми. — Она такая… чувственная? Страстная? Не знаю. Я даже не могла представить, как вы будете её репетировать.       — Я тоже, — хмыкнул Чонгук, буравя белый натяжной потолок взглядом.       Он всё ещё отчётливо ощущал прикосновения хореографа к себе, и это его раздражало.       — Ну, ты чего? — обиженно протянула она и придвинулась к нему, укладывая руку на его грудь. Чон с ноткой усталого бешенства взглянул на девушку. — Я через двадцать минут сниму маску, и если хочешь, можем расслабиться.       — Хочу спать, — буркнул он и повернулся на бок.       И он правда хотел. Потому что во сне нет тех проблем, в которые Чон Чонгук благодаря своему пофигизму и потаканию своей девушке угодил.

***

Занятия проходили два раза в неделю по одиночке и один — вместе. Логика была в том, чтобы разучить связки с Юми и Чонгуком по отдельности, а на совместном занятии заставить их работать слаженно в отработанных кусках. Здравой частью своего рассудка Чон понимал эту логику, но той, где у него что-то сломалось, он сомневался в том, что действительно хочет заниматься с Паком индивидуально. Он зашёл так далеко, что малейшие попытки судьбы или Пак Чимина сбить его с поставленной цели могли бы всё порушить, и Чон боялся даже представить себе, что бы в таком случае произошло.       Второе занятие с Паком было совместным с Юми. Это позволило Чонгуку немного разжать сжавшиеся булки и уже с гораздо более ощутимым спокойствием приехать в студию после работы, встретить у здания Юми и подняться на необходимый этаж. На этот раз в холле школы было людно и довольно шумно, но люди эти были необычными — это были дети. Пара от неожиданности даже переглянулась — они и подумать не могли, что в студии современного балета могут заниматься дети.       — Добрый вечер, — улыбнулась Сидни, сидя на своём посту. — Можете проходить в раздевалки, все уже переоделись.       Чон и Юми озадаченно кивнули и разошлись по раздевалкам, поделённым по половому признаку. Чонгук поморщился от запаха чьих-то ног, удивляясь — неужели у мальчиков лет десяти тоже так могут вонять ботинки? — и торопливо переоделся в привычный чёрный спортивный аутфит.       Они с Юми снова пересеклись в холле и осторожно прошли вглубь коридора, стараясь не снести никого из весело смеющихся и вскрикивающих детишек с ног. Подойдя к двери необходимой студии, они остановились, с приоткрытыми ртами глядя на то, как Чимин заканчивает занятие с маленькими девочками в бежевых боди и лёгких хореографических юбках. Те грациозно присели в поклоне, и комната заполнилась аплодисментами в честь оконченной работы, а на лице строгого Чимина вдруг расцвела тёплая широкая улыбка, и он весело махал уходящим прочь из класса девочкам, а паре только и оставалось, что отскочить с выхода и не мешать им на пути.       — Вау, вы занимаетесь с детьми! — восторженно произнесла Юми, когда они наконец зашли в студию.       Чимин, всё ещё улыбаясь, кивнул ей.       — Это так здорово!       Как обычно подвисший Чонгук, переваривающий обретённую информацию, поддакнул девушке после удара локтем в бок.       — Я ещё студент, поэтому школа не разрешила мне работать со взрослыми, — пожал плечами Чимин.       — А мы кто? — удивился Чон.       — Ну, с вами я работаю дополнительно, — Чимин прислонил палец к ярко-розовым губам и сощурился. — Это наш секрет.       Чонгук сдержал порыв вздрогнуть от резко ударившего по его телу шквала мурашек. На этот раз перед ним был игривый Чимин, совершенно не смущавшийся своего поведения и весело принявшийся обсуждать детские пляски с Юми, как будто они уже давние подружки, а Чонгук в эти минуты ощущал себя типичным оставшимся в стороне от воркующих девчат парнем, и всё, чего он хотел — это поскорее покончить с этим дерьмом. Опять.       — Что ж, — Чимин убрал с лица влажные прядки пятернёй и подошёл к магнитофону. — Будем начинать.       Он включил музыку и встал в линию с парой, стартуя с разминки. На этот раз Чимин не прикасался к Чонгуку ни разу, даже когда тот крючился в не получающейся растяжке, он только угукал и похваливал их, но теперь Чонгук хотя бы знал, откуда в нём такая очаровательная странная привычка. У Юми дела с растягиванием были лучше, потому что она не была деревянным парнем, но всё же недостаточно хорошо, однако хореограф не трогал и её. Чонгук вдруг поймал себя на мысли: а вдруг парень трогает своих учеников только когда те порознь? Вдруг он стесняется гнева супругов? Что ж, это могло бы быть правдоподобной причиной.       Юми ощущалась в руках Чонгука гораздо привычнее твёрдого мужского тела хореографа, но движения её тоже были совсем другими — она не была такой же пластичной, она не чувствовала в музыке себя столь же органично, как Чимин, и когда Чонгук по своей глупости и невнимательности наступал ей на ногу или забывал какие-то движения, она готова была порвать его на куски, а Чимин на фоне пытался её успокоить, нервно посмеиваясь и уверяя: «потом всё будет лучше, это только первый раз», а Чонгук, будучи уже за рулём по дороге домой думал, что он уже по горло сыт первыми разами, но, как всегда, ничего даже не сказал.

***

Третье занятие у Пака заставило Чонгука снова нервничать, потому что оно было индивидуальным, а его воспоминания о том самом переломе были ещё свежи, хоть он и забывал об этом во время работы.       Но тот день был субботой, и репетиция проходила в восемь вечера, потому что до того у Чимина было всё занято тренировками с детьми. Поэтому, весь день сидя дома в ожидании своей участи, Чонгук машинально вспоминал всё то, что произошло на их первом занятии, пытаясь разобраться и в то же время — убедить себя, что всё в порядке.       С мутной головой он приехал к «Старбаксу» и поднялся в студию на лифте; пару раз по дороге до школы он даже думал о том, чтобы развернуться и поехать домой, а Юми и Чимину наврать про плохое самочувствие, но Чонгук был плох во лжи, так что это было бессмысленно. Поэтому, измученный своими размышлениями, он покорно прошёл мимо пустого ресепшена, переоделся в форму и поплёлся в открытый настежь класс, из которого снова громко играла музыка.

Betty Who — Wanna Be

      Чонгук прикусил губу и заглянул в класс, удивляясь тому, что, оказывается, яркий свет ламп регулировался и мог стать достаточно мягким и тусклым; за окном было уже темно, поэтому атмосфера в студии стояла по-своему волшебная, Чонгук назвал бы её интимной, если быть совсем уж откровенным — очередная медленная песня и закрытые глаза хореографа, лежащего на спине с подогнутыми в коленях ногами.       «Она прекрасна, и я просто не могу с ней соперничать. Но я поеду с тобой, умру вместе с тобой».       Грудь парня тяжело вздымалась, и он дышал с приоткрытым ртом, искрясь в жёлтом свете капельками пота; его до этого вытянутые в стороны руки приподнялись, заставив Чонгука дрогнуть, и светловолосый медленно провёл ладонями вниз по своему торсу, прогибаясь в спине, и резко перевернулся на живот, делая телом волну.       «Ты застрял со мной, так что давай, займись любовью со мной».       Его танец отличался от того, что Чонгук видел в прошлый раз — этот был в десятки, в сотни раз сексуальнее, потому что Чимин теперь обжигал не касаниями — он распространял пламя за мили в стороны от себя, он закусывал губы и жмурил сильнее глаза, ползая по полу, демонстрируя чудеса своей невероятной растяжки и пластичность своего тела, заставляя слюну собираться во рту у Чонгука, а его щёки — покрываться краской, потому что Чонгук мог поклясться, что чёртов танец Чимина был на грани эротического, и ему на мгновенье стало даже неловко видеть его таким… возбуждённым?       «Я знаю, что она милая, но это не я. Где она лежит в твоих глазах — вот где я хочу быть».       А сам Чонгук каким стал?..       Чон отшатнулся с прохода и прижался спиной к стене, протирая лицо руками. Так не должно быть, чёрт возьми. Так нельзя. У него свадьба через месяц! У него есть невеста! Чёрт, чёрт, чёрт!       Чонгук протяжно выдохнул и опустил голову, натягивая, хвала Всевышнему, и без того длинную футболку ниже, чтобы ни в коем случае не засветиться перед Чимином со своим слишком уж впечатлительным дружком, и тихо похлопал себя по щекам, заставляя собраться и искренне надеясь, что телесный контакт в этот вечер между хореографом и ним будет минимальный.       Весь грёбаный остаток вечера он чувствовал себя последним придурком, потому что много дёргался и пытался дистанцироваться от ничего не подозревающего Чимина, на перерывах отвечал во время простых разговоров достаточно отстранённо и вообще вёл себя странно, настолько, что откровенно встревоженный чужим поведением Чимин после занятия просто не выдержал и всё-таки сказал:       — Чонгук, если тебе так некомфортно находиться со мной в паре…       — Нет! — выдал Чон и поджал губы — снова излишняя эмоциональность. — Дело не в тебе. Я просто… У меня голова не тем занята.       Чимин понимающе кивнул, всё ещё блестя тревогой в глазах, и Чонгук неуклюже попрощался с ним, со скоростью света сгрёб вещи из шкафчика, не удосужившись даже переодеться, и потом ещё около часа просто колесил по ночному городу, пытаясь ветром, врывающимся в открытые окна машины, вымести совершенно неправильные мысли в своей голове и совершенно неправильные чувства внутри себя.

***

Чонгук выцепил один свободный вечер для того, чтобы собраться с Джином и Тэхёном и наконец сходить в бар, потому что Чон Чонгук серьёзно нуждался в встряске, а ещё — в выпивке. И ему нужен был совет, потому что как бы Чон ни отнекивался, как бы сильно он ни противился признать чужую правоту, он должен был сделать это.       Всё было слишком сложно, и он прекрасно понимал, что дальше станет только сложнее. Ведь на четвёртом — совместном с Юми — занятии Чонгук только и делал, что заворожённо смотрел на хореографа, а его смех и голос через уши проникали в его рассудок и спускались ниже, в грудную клетку, щекотали живот, заставляли покрываться мурашками, заставляли улыбку на его собственном лице совершенно произвольно расцветать. И вот, за день до очередной индивидуальной репетиции Чон не выдержал. Ему нужно было выговориться.       Парни сразу после работы пошли в свой любимый бар, расположенный неподалёку от их рабочего офиса. Там всегда было не очень шумно, приятная обстановка небольшого тускло освещённого помещения с нотками пробкового дерева в воздухе заставляла напряжённые трудным рабочим днём мозги расслабляться, а большой выбор алкоголя не мог не радовать любителей сменить обстановку. Чонгук всегда начинал со светлого пива, а дальше уже решал Тэхён — это он всегда помогал Чонгуку окончательно отпустить своё «клерковое я» и надраться от души.       Коллеги уселись за дальний от входа конец деревянной барной стойки, как и всегда, и сделали бармену в белой рубашке и чёрном фартуке заказ. Здесь обычно играла приятная акустическая музыка, в основном — под гитару, и не было слишком шумно, потому что любители спорта не нашли бы телевизор для просмотра матча, а молодёжь предпочитала клубы, так что основным контингентом бара были такие же офисные работники из ближайших корпораций, желающие отдохнуть после дня за компьютером.       — Чонгук, — Тэхён закатал рукав своего коричневого блейзера и приобнял грузившегося друга за плечи. — Что у тебя случилось? Ты в последние недели три какой-то сам не свой.       — Да-да, — кивнул Джин. — Будто не просто уставший, а конкретно… задолбанный.       — Я такой и есть, — печально усмехнулся парень.       — Ну, сейчас мы пропустим по бокальчику, может, по парочке, и ты расскажешь, в чём дело, окей? — старший подмигнул ему, и Чон слабо улыбнулся, соглашаясь.       Чтобы что-то рассказать, Чонгуку пришлось принять в себя около полутора литров пива из огромных стеклянных стаканов, обновляющихся по воле Тэхёна и совершенно незаметно для Чонгука. В конце концов, Чон, конкретно поплывший в духоте помещения, повернулся лицом к болтавшим Джину и Тэхёну и с хлопком положил руку на тэхёнову спину, и тот напугано подпрыгнул на барном стуле и злобно глянул на Чона, а потом — открыл рот.       По щекам Чона текли слёзы.       Тэхён ни разу такого ещё не видел. Опешивший Сокджин на дальнем от Чонгука стуле — тоже.       Парни растерянно хлопали ресницами, не зная, что им делать, что вообще за хрень происходит, а Чонгук продолжал всхлипывать и зарываться пальцами в чёрные волосы, то и дело бормоча что-то невнятное.       Тэхён потряс головой, смахивая ступор, и взял друга за подбородок. Лицо у Чонгука было мокрое от слёз и соплей, и Ким поморщился, но всё-таки отвесил Чону леща — не сильного, но достаточного для того, чтобы Чонгук от шока перестал всхлипывать и пришёл в себя.       — Ты чего, охренел? — бросил Чон.       — Это ты охренел! — выпалил Тэхён. — Ну-ка быстро объяснись.       Чон шмыгнул носом и перевёл взгляд на полупустой стакан из-под мартини, и вдруг просто всё вывалил на друзей — всё, что его так тревожило всё это время. Он рассказал про встречу с Чимином, рассказал про их начальный конфликт, который как-то сам собой решился, и про то, как с Чимином было легко, и ещё — как от него пахнет, и как он двигается, и что Чонгук никогда не чувствовал ничего похожего на то, что он испытывал каждый чёртов раз, глядя на Пака, слушая его голос, слушая его смех, ощущая его прикосновения на своей коже даже сквозь одежду. Он рассказал, как ему плохо, как ему тошно, и как ему страшно. Он рассказал о переполняющей его вине по отношению к Юми, из-за которой он порой не позволяет себе её даже обнять, потому что чёртов хореограф заставил Чонгука поверить в то, что этот брак ему не нужен и что он не готов к нему, но он не знает, как сказать девушке об этом, не знает, как остановить всё то, что происходит, а ещё — как перестать трястись при одной только мысли о возможных последствиях.       — М-да, — с выгнутыми бровями выдохнул Тэхён, когда Чонгук закончил.       Сокджин допил мартини залпом и, сморщенный от алкоголя, повернулся к Чону.       — Ты влюбился, приятель. Так, как я тебе тогда в кафетерии и сказал.       Чонгук хлопнул ладонями по лицу, закрываясь, и отчаянно простонал.       — Тебе надо сказать Юми, — кивал Тэхён.       — Чёртов Чимин… — пробурчал Чонгук.       — Не-а, — пьяно помотал головой Тэхён. — Дело не в нём, Чонгук. Дело в тебе. Если бы ты реально был так по уши влюблён в Юми, ты бы на него даже не посмотрел. Просто я тоже был прав, вообще-то. Тебе изначально не нужно было идти на это. А ты пошёл, потому что ты тряпочка.       Чонгук нахмурился, но проглотил оскорбление.       — Если ты думаешь свалить к другому хореографу, то это не сработает, — выставив руку и ткнув в Чона пальцем, сказал Сокджин. — Потому что, знаешь, где Чимин уже? — Чон выгнул бровь в ответ, и старший опустил палец ниже и больно ткнул Чонгука в грудь. — Тут.       — На чт, есл… — Чонгук прочистил горло, посылая языку команды работать нормально. — Ну, а что, если Чимин не по мужикам, например? Или я ему не нравлюсь. Я сейчас порву с Юми ради него, а он пошлёт меня к чёрту…       — Чонгук, мать твою! — Тэхён схватил друга за плечи и начал трясти. — Услышь себя! Представь себя на месте Юми. Ты любишь человека, а тот влюбился в другого и остаётся с тобой только потому, что вариантов больше нет, а он, видите ли, боится остаться с голой жопой.       Чонгук моргнул, переваривая слова Тэхёна, и кивнул. Хоть он был и пьяным, он всё равно понимал, что Ким прав. Это несправедливо по отношению к Юми. В случае Чонгука вообще не существовало путей отхода, но есть одно простое негласное правило, которого стоит придерживаться, чтобы не наворотить дел и причинить как можно меньше боли — говорить сразу, как есть. Потому что потом будет ещё сложнее и ещё больнее.       Говорить, но, разумеется, не по пьяни, так что в тот вечер он просто вернулся домой и уснул на диване прямо в рубашке и брюках.

***

На следующий день Чонгук заметил Чимина на том самом месте, где подобрал его на машине в первый день, и, разумеется, затормозил, точно так же открывая дверь в приглашающем жесте. Чимин с нескрываемым удивлением, поделённым с радостью, запрыгнул в машину Чона и одарил парня приветливой улыбкой, здороваясь.       Чонгук пропустил удар сердца, увидев эту до боли в груди мягкую улыбку. Она была нежной. Слишком нежной для отношений «ученик — хореограф». Может, случай Чонгука безнадёжный только на 99,9 процентов?..       Нет. Случай Чонгука отвратительный при любом раскладе.       — Ты неподалёку работаешь? — поинтересовался Чимин, пристёгиваясь. — Мне уже второй раз везёт столкнуться здесь с тобой.       — Д-да, — выдавил Чон, выезжая в ровный строй машин в пробке. — В финансовом центре.       — Точно, ты же у нас клерк, — Чимин мило захихикал, демонстрируя эти свои очаровательные глазки-щёлочки, и Чонгук прикусил щёку изнутри, чтобы не выглядеть втрескавшимся идиотом.       — Люди разные, профессии тоже, — пожал он плечами.       — Ну, тут не могу не согласиться. Но я вот не смог бы сидеть на заднице целыми днями. Мне кажется, это утомительно.       — Ты пляшешь каждый божий день, мне кажется, это утомительнее.       — Я выражаю себя через танцы, — хмыкнул Чимин. — Порой то, что ты не можешь сказать на словах, можно показать.       Чонгук, аккуратно нажимающий на педаль газа, двигаясь со скоростью улитки, принялся кусать заусенцы, с капелькой нервозности вспоминая, как Чимин танцует.       — Почему свадебные танцы? — вдруг спросил он. — Ты ведь обучаешь детей.       — Ну… — Чимин поджал губы, задумываясь. — Не знаю. Мне кажется, это так романтично. Я вообще люблю парные танцы, в них столько, знаешь… страсти? Каким бы танец ни был, всегда есть эта красная нить, химия между партнёрами. А где химия может быть ещё сильнее, чем между молодожёнами? Они ведь буквально состоят из любви и страсти. Иначе они бы не женились.       Чонгук медленно перевёл взгляд со стоящего перед ними чёрного джипа на Чимина, качающего головой и поглядывающего в пассажирское окно. Он был спокойным, говоря такие, казалось бы, очевидные вещи, но Чонгук в каждой видел острую стрелу, быструю пулю, пронзающую его сердце, потому что ничего из того, что Пак с таким простодушием произнёс, не подходило под случай Чонгука и Юми.       Они не были переполненными любовью и страстью. Чонгукова потребность в комфорте и постоянстве не была односторонней. Ведь Юми тоже жила в Нью-Йорке, и она точно так же относилась к любви — как к басням и легендам. Они просто так удачно нашли друг друга и остались вместе, что и не думали что-то менять.       Чимин кротко глянул на уставившегося на него парня и непонимающе наклонил голову в бок, спрашивая: «что такое?», а Чонгук просто повернулся обратно к дороге и не нашёл в себе силы для того, чтобы хоть что-то ответить.       Они в неловкой тишине добрались до студии и молча переодевались в раздевалке, где Чонгук поместил себя в маленькое пространство вроде металлического шкафчика и ни в коем случае не позволял себе хоть на секунду посмотреть на полуголого хореографа, потому что его крыша ехала, а он всё ещё пытался остановить её, скользя пятками по земле. В такой же тишине они зашли и в студию, где Чимин снова включил этот дурацкий приглушённый свет, и Чонгук, глянув на лакированный пол, вдруг вспомнил чиминов откровенный танец, а в голове тем временем звучал голос Пака: «что не можешь рассказать, можно показать».       Хотел бы Чон, чтобы Чимин показал ему.       Так, стоп.       Хватит!       После разминки Чимин включил свой плейлист с медленными песнями для репетиций с первой — основной — песни, и вместо того, чтобы просто подойти к Чону, сразу начал прогонку первой связки — он медленно подошёл к Чону, глядя ему в глаза, делая каждый шаг с присущей ему плавностью, будто они были уже на выступлении. Он не успел ещё приблизиться — его руки уже потянулись к груди парня, и он мягко коснулся его ладонями; руки Чонгука скользнули по оголённой в футболке коже локтей, тут же опускаясь на чужую узкую талию, и он смотрел в медовые глаза взаимно, с таким же серьёзным настроем.       Чимин извивался в его руках, полностью поглощённый танцем, отражая на своём лице всю ту страсть, о которой он говорил ещё в машине; его руки так по-хозяйски порхали по телу Чона — Чимин поднимал его лицо за подбородок, нежно проходился по волосам, гладил плечи, грудь, делал так, как в идеале должна была делать Юми, но не делала, потому что в ней не было всего того, что было в Чимине, и Чимин это знал, он пользовался этим, чтобы утопить Чонгука в своих глазах, в ощущениях, в этом танце, чтобы в один прекрасный момент, когда Чимин прогнулся в спине, а Чон навис над ним, между ними наконец произошло совсем другое напряжение — такое, из-за которого в глазах Пака вспыхнуло настоящее пламя, пожирающее Чонгука вместе с костями, а внутри Чона разлилась лава, грозились взорваться фейерверки, завязывались сладкие узлы внизу живота, а пальцы дрожали от покалываний и безумного желания прикоснуться к мягкой румяной щеке.       — Ты же… тоже это почувствовал, правда?.. — прошептал Чимин, бегая взглядом по растерянному лицу Чонгука.       Растерянному, потому что он яростно пытался потушить чёртов огонь, он пытался заморозить лаву и развязать узлы, но сладкий шёпот блестящих пунцовых губ, опаляющее дыхание Чимина в такой опасной близости к его лицу, горячее податливое тело в его руках — всё это было выше его сил.       Чонгук прикрыл глаза и отпустил себя, пробуя Чимина на вкус и окончательно взрываясь на миллионы мелких частиц, сгорая в пламени Пака и возрождаясь совершенно новым собой, плевавшим на все возможные последствия. Губы Чимина были нежными, сладкими, безумно мягкими, он целовался так же, как и танцевал — страстно, возбуждая каждую клеточку Чонгука до предела, заставляя его сдерживать стоны от одних только жадных поцелуев, от ощущения его пальцев на влажной шее.       Чон уложил парня на пол и продолжал целовать его, глубоко, вязко, влажно, грязно, так, как не целовался уже сотни лет и даже не хотел, но Чимин перевернул всё в нём, заставляя хотеть его так сильно, целовать его так отчаянно, что перед закрытыми глазами плясали звёзды, голова шла кругом, хаотично скользящие по влажному сильному телу руки не слушались.

Kim Petras — Do me

      Чонгук скользнул губами по его подбородку, целовал шею, кусал солоноватую кожу, ловя каждый стон Чимина слухом и запоминая его, и ему даже не нужны были бы записи ни для чего, связанного с Чимином, потому что каждая его деталь была незабываемой. Его голос отражался от высоких потолков и зеркальных стен, его пальцы впивались в чонгуково тело, и он вцепился в край футболки и практически содрал её с парня, с протяжным мычанием заворожённо проводя ладонями по рельефному телу, как будто хотел его увидеть ещё с самых первых занятий, и это сводило Чонгука с ума.       — Ты тоже, — горячо прошептал Чимин, касаясь губами его пресса. — Тоже сводишь меня с ума.       Кажется, Чон сказал это вслух.       — Боже, что ты делаешь, — задыхаясь и откидывая голову назад, пробормотал Чонгук.       — Не знаю, — Чимин поднимался с влажными поцелуями выше и встал на колени перед точно так же стоящим на коленях Чоном, и их масляные взгляды встретились. — Но у меня больше нет сил сдерживаться, Чонгук. У тебя последний шанс уйти, прежде чем я окончательно сдамся.       Чимин тяжело дышал с приоткрытыми припухшими от поцелуев Чонгука губами, на его шее краснели метки Чонгука, а его футболка была мятой Чонгуком. Нет, он не мог уйти. Он бы умер, шагнув за дверь, если бы не допил этот алкоголь в обличие человека прямо сейчас до дна.       Он ничего не ответил, впиваясь в губы напротив него с новой силой, сквозь поцелуй стянул с Чимина футболку и отбросил в сторону, сжимая чужую липкую фигуру своими руками, тая от её тепла и отдачи. Чимин был воплощённой в реальности эротической мечтой в обёртке милого четверокурсника, и если это хорошо прослеживалось в танце, то теперь это огромной лавиной накрыло Чонгука с головой, и он задыхался от поцелуев и их близости, от ощущения маленьких ладоней на своём теле, от трения пах о пах сквозь мягкие ткани спортивных штанов, от песен Чимина, словно нарочно составленного им плейлиста для занятий сексом, потому что Чонгук отчётливо слышал, как по помещению расплывались слова: «Коснись меня здесь, вот здесь, целуй, вылизывай, натягивай, оставь следы от рук на моей заднице».       Чонгук опустил руки на упругий зад парня и сжал половинки, и тот заскулил в поцелуе, отпрянув от ухмыляющегося Чона.       — Вау, ты и под такие песни танцуешь? — шепнул Чонгук. — Хотел бы я посмотреть.       — Покажу тебе всё, что хочешь, — облизнув губы, ответил Чимин. — Отделай меня как следует, — повторял он за песней с усмешкой. — Причини мне сладостную боль, сделай из меня плохого парня.       Чонгук зарычал, заваливая парня на прохладный лакированный пол и проходясь руками по его бокам, по тонкой талии, и взялся за резинку спортивных брюк и потянул их на себя вместе с бельём, стаскивая их с ног совсем и отбрасывая к футболке.       — Холодно, — захныкал Чимин. — Задница мёрзнет.       — Не волнуйся, скоро станет жарко, — облизнув губы, ответил Чонгук, и Чимин прикусил губу, сдерживая улыбку.       Чонгук был с парнем в последний раз ещё где-то на втором-третьем курсе университета, но это не останавливало его в ужасном желании услышать чиминовы высокие стоны. Он был уверен, что Чимин чертовски громкий — его вскрики «Молодец! Продолжай!» со скачущим по нотам голосом заставляли в это верить. Парень наклонился к сочащемуся смазкой члену и провёл языком по стволу, вбирая горячую головку и погружая его в тёплый влажный плен своего рта, и Чимин изогнулся под ним, такой чувствительный, что от первых же движений языком показал всю красоту своего голоса, действительно громкого и высокого, как Чонгук и думал.       Чон поднял руку к лицу светловолосого, и тот лизнул его пальцы, и Чонгук зашипел от этого вида и ощущения чужого юркого языка меж своих фаланг; он опустил кисть и прошёлся влагой по чуть подрагивающему колечку мышц, одновременно с этим втягивая член парня и вылизывая его, отвлекая от возможно неприятной растяжки, но и первый, и второй пальцы с лёгкостью скользнули в горячее шёлковое нутро, как будто Чимин готовился.       — К-каждый день, — выдыхал Чимин. — Я думал о тебе, Чонгук, берущем меня на этом грёбаном полу.       — Чёрт!       Слова Чимина отдавались пульсацией в его животе и члене, его гладкая кожа переливалась испариной, кадык на длинной изящной шее дёргался от частого сглатывания, короткие ногти карябали скользкое покрытие пола. Чонгук упивался этим видом, лаская дрожащие от предоргазма бёдра, целуя нежные изгибы и тазовые косточки и оставляя на них мокрые красные метки.       Он не позволил Чимину кончить и поднялся к его лицу, утягивая его в поцелуй, и шепнул ему в самые губы, рассматривая влажные от слёз и блестящие от возбуждения глаза:       — Хочу, чтоб ты объездил меня. Как ты умеешь. Я уверен, что ты выглядишь просто фантастически сверху.       — Так и есть, — выдохнул Чимин, и уголки сладких губ приподнялись в ленивой улыбке.       Стучащая в висках кровь заглушала звуки музыки; Чонгук стянул свои спортивки, и Чимин перекинул ногу через его колени, усаживаясь упругой голой задницей на чужие бёдра. Пак сжал его широкие плечи пальцами и наклонил голову к ключицам, размашисто проводя языком по шее, заставляя Чонгука содрогнуться и прерывисто выдохнуть. Чимин мягко толкнул его назад, чтобы парень лёг на спину, и на фоне белого высокого потолка, в лучах маленьких рыжих ламп, горячий и нежный каждой частичкой своего тела, Чимин избавлял Чонгука от любой лишней в тот момент мысли, он затмевал собою всё, что с Чонгуком когда-либо происходило, и всё, что могло бы с ним ещё когда-то произойти.       До того, как Чонгук встретил его, он даже не догадывался, что такое настоящая страсть, и после того он с ней познакомился, но теперь Чон отчётливо понимал — он видел это в плавных изящных движениях влажного тела, в тяжёлом взгляде с поволокой, он чувствовал это в соприкосновениях кожей об кожу, он слышал это во вздохах и хрипе, в скулеже и стонах, срывающихся с пухлых алых губ, — Чимин и есть страсть.       То, чего у Чонгука не было в жизни, но теперь появилось. Вот в ком он нуждался, чтобы наконец это осознать.       После секса они ещё некоторое время лежали на полу танцевального класса. Чонгук прижимал к себе Чимина, и тот уложил голову с влажными от пота волосами на его плечо, нежно поглаживая чонгукову кожу пальцами. Воздух был таким раскалённым вокруг них, что некогда холодный лак пола уже совсем не ощущался таковым — разве что, был просто жутко твёрдым и неудобным, но это не имело значения.       — Я никогда не делал этого прежде. Ну, не спал со своими учениками, — пробормотал Чимин вдруг.       — Если бы ты делал это, думаю, ты бы уже сидел за решёткой, — усмехнулся Чон. Чимин легко шлёпнул его по груди.       — Я серьёзно. Я не хочу, чтобы ты думал, что я…       — Чимин, я только что изменил своей невесте. Кому из нас должно быть стыдно?       Пак помолчал с полминуты, затем перевернулся на живот и приподнялся на локтях, заглядывая Чонгуку в глаза с не поддельной тревогой.       — Ты ведь не любишь её. Зачем ты женишься?       Чонгук всматривался в взволнованное лицо Чимина, думая над ответом. Он должен был быть честным — и с собой, и с ним.       — Я думал, это не имеет смысла, — сказал он. — Думал, что это ничего не значит. Я не рассчитывал влюбляться в кого-то и просто… плыл по течению. Она захотела грандиозную свадьбу, о которой всегда мечтала, а я подумал, что мне, в принципе, плевать, потому что в моей жизни всё равно от этого ничего не изменится, — он облизнул губы, прикасаясь пальцами к мягкой щеке парня. — А потом встретил тебя, и всё пошло через задницу.       — Ну, у меня хотя бы классная задница, — улыбнулся Чимин, пытаясь заставить Чонгука улыбнуться, и тот поддался. — Что ты думаешь делать дальше?       Чонгук понимал, что Чимин ожидает от него правильный поступок. Он и сам его от себя ожидал.       — Я скажу ей, — сглотнув, ответил Чон. — А ты?       Чимин прикусил губу, пожимая плечами.       — Ну, если ты скажешь, то у меня на одну пару учеников станет меньше. Надо придумать, чем занять себя в эти одинокие вечера.       — Могу составить компанию, если тебе нравятся подогретые макароны с тёртым сыром.       — Обожаю.       Чимин широко улыбнулся, и Чонгук заставил его плюхнуться на себя, чтобы поцеловать его снова.

***

Чонгук обнаружил свою невесту напившейся практически в дрова дома на диване — он совсем забыл, что она собиралась провести вечер с подружками в клубе. Она в точности, как и он прошлым вечером, распласталась по дивану прямо в одежде, не удосужившись даже туфли снять — и как она на таких каблуках вообще до дома добралась? Чонгук вздохнул — о каком серьёзном разговоре вообще могла тут идти речь? Он снял с неё туфли и поставил их в коридоре, кое-как переодел её в домашнее, пока она недовольно бубнила что-то нечленораздельное себе под нос и лезла к Чону с хмельными поцелуями, от которых Чонгук благополучно уворачивался — у него была фора в виде трезвости.       Парень отнёс невесту в кровать и уложил её под одеяло, выключил свет и остался ночевать в гостиной, написав Чимину сообщение о том, что «сегодня не получилось». Он не хотел выставлять Юми в плохом свете и просто попросил у Чимина немного терпения, прекрасно понимая, что для Пака это может быть болезненным, но иначе он просто не мог.       Следующим утром девушка отсыпалась, пока Чон собирался на работу, и они так и не поговорили снова, и всю дорогу до офиса и практически весь рабочий день Чон не мог найти себе места — ощущение предательства и низости, к которым он прибегнул, изменив девушке, сжирали его заживо, заставляли зудеть даже кости, били его по голове битой и не давали сосредоточиться на отчётах. Тэхён и Сокджин обеспокоено спрашивали его несколько раз, что произошло, смог ли он поговорить, а Чонгук был в дюйме от нервного срыва, потому что в вечер того дня была индивидуальная репетиция у Юми, а он об этом как обычно забыл и вспомнил только уже по дороге домой.       Чимин прислал ему сообщение с текстом: «???», и Чонгук чуть не врезался в мусорный бак, понимая, как сильно влип. Он запаниковал. Нужно было сделать что-то, но он даже понятия не имел, что именно, поэтому Чонгук встал на аварийку и просто набрал Чимину, вгрызаясь в заусенец на большом пальце свободной руки.       Чимин взял трубку только на седьмом гудке.       — Чонгук, что за хрень? — шёпотом спросил он. — Ты не поговорил с ней?       — Я… сегодня утром я ушёл до того, как она проснулась, а потом я… я забыл.       — Ты серьёзно? — опешил Чимин. — Ты вообще понимаешь, что сейчас происходит?       Чонгук протёр лицо рукой и зарылся пальцами в волосы, нервно сглатывая.       — Пожалуйста… пожалуйста, не говори ей. Сделай вид, что у тебя дела, я не знаю. Только не говори ей. Я сам скажу.       На том конце провода послышался тяжёлый раздражённый вздох.       — Чонгук, я не встречаюсь с занятыми парнями. Я дал вчера себе слабину, потому что я знал правду о тебе. Но даже эта правда не станет предлогом для того, чтобы я изменил своим принципам. Либо ты решаешь это, либо больше мы с тобой не пересекаемся. Ты понял?       — Да, — Чонгук зажмурился и кивнул сам себе. — Прости меня. Я всё понял. Я всё улажу.       — Я надеюсь.       Пак скинул вызов, и Чонгук со стоном бросил мобильник на соседнее сиденье, утыкаясь лбом в руль. Каков идиот, ну какой же придурок! Ему было так стыдно перед Юми, перед Чимином, перед всем грёбаным светом за то, какая дырявая у него голова и в какую щекотливую ситуацию он Пака толкнул — заниматься репетицией танца, во время которого они с женихом ничего не подозревающей девушки занялись сексом прямо на полу танцевального класса, где проходит эта самая репетиция. Чонгук почувствовал выступившую холодную испарину на спине и поёжился, снимая автомобиль с аварийки и выезжая на дорогу, разворачиваясь на ближайшем повороте и отправляясь в сторону танцевальной студии.

***

Чонгук проторчал у школы около часа — по всей видимости, Чимин оказался достаточно сильным морально для того, чтобы провести дурацкое занятие. Над городом сгустились сумерки вместе с тучами, воздух сотрясался от грома и молний, и Чонгук подумал, что чёртова погода собиралась быть подходящей для того, что его ожидало после встречи с Юми. Он сидел в машине, он наматывал круги у центрального входа в здание, он даже купил себе фраппе в «Старбаксе», чтобы успокоиться, потому что то, что он собирался сделать, было самым большим переворотом за последние несколько лет в его жизни, и ему правда было тяжело. Однако пути обратно не было — конечно, он это понимал. Отсрочивать неизбежное смысла тоже не было. Поэтому, как бы ему ни была люба вся эта постоянность и комфорт, он должен был рискнуть и сделать верный шаг, чтобы стать счастливым.       Чон знал, что рядом с Чимином он будет счастливым, и именно это знание давало ему силы на то, чтобы решиться.       Наконец из стеклянных дверей здания вышли две фигуры, и когда свет фонарей упал на них, Чонгук узнал Юми и Чимина. Девушка весело махала ему на прощание, и тот был вежлив и доброжелателен — такой же, как всегда при их совместных занятиях. Но, едва девушка повернулась к нему спиной, направляясь к автомобилю Чона, тот видел, как на лице Чимина исчезла улыбка, и он тоже видел Чонгука через лобовое стекло. Он не выглядел злым и казался больше уставшим; покачав головой, парень поправил на плече лямку сумки и побрёл по тротуару вниз по улице. Этот его вид заставлял сердце Чонгука обливаться кровью, но у него были связаны руки.       Он даже не знал, где лучше сказать девушке — дома или прямо здесь, в машине, чтобы потом отвезти её к ней домой? Они жили в его квартире, и ночевать с Чоном в одном помещении после такого Юми вряд ли захотела бы. Но если говорить в машине, то лучше сделать это прямо сейчас, потому что потом Чонгук просто будет за рулём, и он не в состоянии предугадать реакцию Юми — а вдруг она взбесится, и они попадут в аварию? Она, конечно, не настолько вспыльчивая, но подобные вещи порой могут вывести людей совершенно непонятно куда.       У Чонгука тряслись руки, когда Юми села на пассажирское сиденье и чмокнула его в щёку. Она сияла — Чимин сделал всё возможное, чтобы перед разговором с Чонгуком у неё было хорошее настроение. Каждая секунда была на счету Чона, как будто его жизнь была поставлена на таймер какой-нибудь тротиловой бомбы и грозилась с минуты на минуту закончиться ярким ужасающим взрывом. Он закрыл глаза, считая до пяти, пока девушка делилась впечатлениями от тренировки, и резко повернулся к ней, хватая за поднятую в эмоциональном рассказе руку. Та аж дёрнулась от неожиданности.       — Ты чего? — возмутилась она. — С ума сошёл? Так и до инфаркта…       — Юми, нам надо поговорить.       Девушка вскинула брови и поджала губы. От её привычного макияжа после репетиции практически ничего не осталось, но она продолжала быть прекрасной своей натуральной красотой, вся такая хрупкая, именно такая, какой понравилась ему в тренажёрном зале полтора года назад. Чонгук сглотнул. Ничего больше, кроме симпатии и чувства привычки, она в нём не вызывала.       — Юми, я должен тебе сказать, пока не стало слишком поздно, — пробормотал он, глядя ей в расширенные от удивления глаза в серых линзах. — Ты стала важной частью моей жизни, и я правда ценю каждый день, проведённый рядом с тобой, но… — Чонгук чуть сильнее сжал тонкое запястье и вздохнул. — Я не могу жениться на тебе.       — Ч-чего? — выдохнула Юми.       Её прямые брови изогнулись, глаза в мгновенье наполнились влагой.       — Это всё моя вина. Я не подумал изначально. Брак — это очень, очень серьёзный шаг, к которому я просто не готов. И, к тому же… — Чонгук так сильно не хотел полосовать ножом своих слов по сердцу девушки, но она должна была знать, она заслуживала правды. — Я, кажется, влюбился.       — Влюбился? — переспросила она. — Чонгук, что за ерунда?       — Да, я… — парень выпустил чужую руку из захвата, поворачиваясь к лобовому стеклу лицом и замечая, как по нему стекают первые капли начинающегося дождя. — Так вышло.       — И кто она?       В голосе девушки звучала досада, но не ярость, и из-за этого Чонгуку стало как-то легче.       — Не она.       — Серьёзно? — девушка усмехнулась. — Чонгук, мать твою! Ты что, запал на нашего хореографа?       Чонгук уставился на неё с выпученными глазами.       — А ещё мне плёл, что я брошу тебя под венцом ради него!       Чонгук приоткрыл рот, но не нашёл, что сказать. Это была ведь чистая правда.       — Чёрт возьми. Просто… отвези меня к маме. Я… больше не хочу разговаривать.       Она пристегнулась и отвернулась к окну, качая самой себе головой.       Чонгук понуро опустил взгляд и кивнул, хотя она не видела.       Они ехали в сдавливающей тишине, под тарабанящий по крыше дождь и взмахи работающих нон-стоп дворников. Чонгук продолжал кусать губы и заусенцы, а девушка, прижавшись к двери и создавая ещё большую дистанцию между ними, тихо всхлипывала. Чонгук чувствовал себя отвратительнее, чем когда-либо, не имея возможности успокоить её, ощущая себя самым последним козлом на планете. Он никогда не хотел причинять ей боль. Месяц назад он бы и не подумал, что подобное может произойти с ним — клерком, влюблённым только в свою работу и плевавшим на драмы, на любовь к кому-то живому и настоящему, человеческую любовь. Ему настолько было наплевать на свою жизнь, что он бездумно согласился связать себя узами брака с девушкой ради комфорта, ради красивых фотографий и дурацкого медового месяца.       — Пройдёт время, и ты поймёшь, что надевать кольцо на твой палец в часовне Святого Павла должен тот, кто по-настоящему этого достоин, кому ты сможешь тоже сказать «люблю». Потому что иначе в этом нет смысла, Юми. Никакие фотокарточки и красивые платья не сделают тебя счастливой по-настоящему и надолго.       Девушка, шмыгая носом, кивнула ему и вышла из машины, быстро перебегая через тротуар под крышу многоквартирного дома в другой от Манхэттена части города. Чон проводил её взглядом и закрыл глаза, утыкаясь лбом в руль. Протяжный выдох усталости сорвался с его губ. С плеч спала гигантская, многотонная ноша, но на душе остался неприятный осадок. Он был прав, однако он всё же причинил боль, а это практически всегда тяжело пережить.       Но у него всё ещё оставались неоконченные дела.       Чонгук достал мобильник и набрал Чимина, беспокоясь о том, как парень вообще без машины в такой ливень мог добраться до дома. После того, как был закончен такой важный этап в жизни Чона, он серьёзно нуждался в начале следующего — ну, или хотя бы намёка на его начало от Чимина. Поэтому услышать его голос для Чонгука было схоже долгожданному глотку воздуха после задержки дыхания длиною в целую вечность.       — Да?       — Чимин, — облегчённо выдохнул Чон. — Боже. Ты в порядке?       — А ты?       — Ответь мне.       — Хм… предположим, что да.       — Чимин? — Чонгук цокнул. — Пожалуйста.       — Ну, если что, это не я стою уже битый час под козырьком цветочного, пережидая ливень…       Чонгук хлопнул себя по лбу. Так он и думал!       — Чёрт! Где тебя искать? Я подъеду сейчас же.       — На улице «Чонгук, ты выполнил обещание?»       Чон усмехнулся.       — Да. Выполнил.       Чимин выдержал небольшую паузу; Чонгук подметил, что не слышал в мобильном, как громко водный шквал обваливается на город.       — Я сижу в «Старбаксе» у студии. Было бы здорово, если бы ты приехал.       Чонгук улыбнулся.       — Я скоро буду. Пожалуйста, не выходи под дождь.       Чонгук нёсся по сырому Нью-Йорку, ощущая, как с каждым новым ярдом он оставляет позади себя свою старую, бессмысленную жизнь, в которой он был просто трусом, честно говоря. Ему не хотелось поменять убивающую его работу, потому что он боялся не прижиться на новой, боялся трудностей в адаптации к новому коллективу и просто смирился; он не искал любви, он даже не пытался, потому что эти поиски всегда трудоёмки и требуют усилий, они требуют выхода из зоны комфорта, чувств и эмоций. Он думал, он верил, что его устраивает каждый аспект его скучной, однообразной жизни, но теперь, выпрыгивая из машины под ливневую стену на парковке у «Старбакса», намокая до нитки по пути до витрины, у которой со скучающим видом сидел абсолютно сухой светловолосый парень, потягивая из трубочки коктейль, Чонгук слал куда подальше эту грёбаную жизнь. Промаргиваясь от капель дождя и с одышкой стуча по стеклу, чтобы на него обратили внимание, Чонгук открывал дверь в нечто совершенно новое. Улыбаясь в ответ на перепуганный взгляд карамельных глаз, Чонгук начинал ценить время.       А через пару недель свиданий, разделяя свой диван под «Разрушителей легенд» с самым очаровательным в жизни Чона детским хореографом и по совместительству — его бойфрендом, целуя его после ужина в виде макарон с сыром, Чонгук убедился, что даже такому клерку, как он, в комфортном сером Нью-Йорке можно найти любовь.