жертва

смотреть в окно во время заката — моё любимое занятие. я чувствую себя крохотной пылинкой на фоне развернувшегося великолепия. карнавал боли, багрянца и крови. битва солнца и луны чересчур однообразна, но я каждый день с замиранием сердца смотрю на то, как солнце предсказуемо погибает, растекается по небу, мягко кутая оплакивающие его облака. королева погибла — да здравствует королева. торжествующая луна восходит на небо, утверждая свои права. она с превосходством и чудесной, почти сказочной в своей наивности самонадеянностью рассматривает свои владения и раскидывает везде маленькие звездочки. они целуют мне щеки, даря слезы, но я отвергаю подарки, и они с грустью возвращаются на небо. облака сегодня злы. они смыкают ряды, как грозные воины, и закрывают собой молочный диск, то ли чтобы не дать луне опалить своим светом землю, то ли чтобы защитить новую королеву. жизнь тянется вперёд без смысла и окончания; как по раскаленному, гибкому от жары асфальту иду, сжимая потрескавшиеся губы, кутая обоженные стопы в рваные лоскуты терпения и ожидания. ждать нечего, но я жду. жду, пока все пройдёт само собой. желательно до того, как кровавое зарево заразит огнём уходящие вверх верхушки деревьев. жду, пока солнце, наконец, победит. хоть раз. не под утро, когда луна, измотанная своим путешествием, превращается в пепел от безжалострых лучей, а вечером. чтобы все перевернулось. чтобы ночь стала днем, день ночью; а охотник жертвой. волк тихо ворочается в своей кровати, и на секунду я вздрагиваю, боясь, что он проснулся и заметил меня на подоконнике. не подавая виду боковым зрением смотрю на спрятанные за седой чёлкой глаза, и замершие лёгкие отпускает — спит. беспробудно и глубоко. хочу так же. как он может спать так беззаботно? для меня сон — непозволительная роскошь. меня поедает живьём его ручной волк. он больше не ластится, не скулит и не позволяет чесать его за ухом. теперь он громко щёлкает зубами и вспарывает тонкую кожу когтями. я усиленно прячу рубцы под слишком длинным рукавом кофты, но они извиваются, будто ядовитые змеи, и переползают с места на место. моё горло — их любимое. как и его — гребаный фетишист. закусываю губу и с силой сжимаю запястье, на котором в бесполезном свете закрытого тучами неба чернеют бугристые порезы. ругательство — не моё. это все волчье; мне нужно избавиться от этого как можно скорее. волк снова переворачивается, рефлекторно откидывает в сторону чёлку и лениво открывает глаза. — не спится? — спокойно и миролюбиво, но я знаю, что он издевается. мельком смотрю на часы. когда время близится к утру, они всегда торопятся, чтобы притянуть триумф солнца. мне больно почти физически. поддаюсь порыву, спрыгиваю с окна и, будто пытаясь убежать от преследующей агонии, кидаюсь к волку, который только этого и ждёт. он обвивает мою шею крепкой, смертельной хваткой и шепчет на ухо: — я люблю тебя. ты помнишь об этом? нет. я не помню уже ничего, кроме того, что хотят сделать мои руки. они самовольно тянутся к волку и сжимают его так крепко, что хрустят кости. привычно пробегаются по позвоночнику и снимают напряжение, сковывающее мышцы. волк облегчённо выдыхает; вот почему он постоянно ворочался — боль не давала ему покоя, а сам он слишком горд, чтобы о чем-то просить. даже об этом он не просил, он требовал, шантажировал, угрожал, но не просил. зарываюсь в тёмные волосы. они пахнут кровью. кровью истерзанных острыми зубами, тех, кого волк оставил умирать на сером бетоне. — я не хочу быть одним из них, — отрывисто, надрывно выбрасываю в пустоту. это становится спусковым крючком. волк вздрагивает и беспомощно повисает на моих руках. сейчас, когда он, по идее, должен умолять о быстрой кончине — мне было бы на порядок легче в таком случае, — он смеётся. по-детски наивно и непосредственно. от этого мне ещё больнее. про него даже говорить не хочу — сил отпустить нет, хотя я должен сделать все быстро. — в следующий раз повезёт, — волк хрипло кашляет, зажимая рот ладонью, и я прижимаюсь к его щеке лбом. играюсь с его жизнью, перекидываю её из одной руки в другую, как кусок горячего хлеба. почему так больно? почему так сильно сжимается сердце? зачем он схватился за него? чтобы утащить меня за собой? — прости, — произношу почти беззвучно, потому что сил говорить нет. — ты не должен, — голос бесцветен, сух и опустошен. я не слышу в этом шелесте ничего, что, в общем-то, логично — не желаю слышать, не желаю разбирать клубок спутанных мыслей, эмоций и чувств. я убил его так просто. где-то между делом, махнув рукой, сломал и его, и себя. довёл себя до ручки и с выдохом прикончил. я не верю волку даже сейчас, когда он, задыхаясь, крепко сжимает мою ладонь пальцами с острыми ногтями, — мне это не надо. его любовь — порыв ветра, гуляющий в моих волосах, сплетающий их в дикие причёски, прячущий от жары и охраняющий от холода. мимолетный. необузданный. непостоянный. его любовь — одна привязанность. издевка, припрятанная за шумной шелухой лжи. ловушка, ожидающая, пока я споткнусь и рухну в яму. я рухнул. но прости — это не ты тащишь меня за собой, это я возьму тебя, охотник. — я люблю тебя, — все идёт так, как надо; в это надо верить, иначе зачем это все? — иди. я тебя отпускаю. он усмехается, хотя искривленные судорогой губы больше похожи на изъеденные червями язвы. осторожно приникаю к ним, положив волку на горящую грудь ладонь, и сцеловываю сладкий яд. он стекает по горлу вниз вместе с частичкой волка, которая останется со мной навсегда. свяжет его со мной, напоминая о себе жгучей болью каждую секунду, каждое мгновение. под ладонью бьётся сердце. с каждым моим вдохом, что я вытягиваю с холодных губ, оно бьётся все медленнее. волк все понимает. он остервенело сжимает мою руку, но я глажу его по щеке, и он успокаивается. больше не боится смерти. потому что смерти нет — не для волка. волк будет жить рядом со мной вечно. на небе солнце с гримасой жестокости медленно убивает луну. никаких coup de grâce — это не в его стиле. милосердия не будет, будет лишь медленное и методичное убийство, потрясающее своей отвратительностью. желудок сотрясается, отказываясь принимать жизнь волка, и я прикрываю рот ладонью, чтобы не выплюнуть ее. пустая и бессмысленная в своей жестокости. амбициозная и беспощадная. ловлю её пальцами и прячу у себя в груди, поближе к сердцу, там же, где и яд. так легче, спокойнее. ложусь к себе в кровать и засыпаю, не желая наблюдать за торжеством солнца — противно. утром пальцы сами найдут ребра и будут пытаться вырвать их. горло само закровоточит и загноится, отвергая лишнее. лёгкие сами затрясутся в судорогах и рыданиях. волк вернётся сам. но сейчас у меня есть время отдохнуть. буду утром.