Мягкий и не очень Юэ

Юэ Цинъюань совсем рядом, сидит прямо тут перед ним, преданно заглядывая в глаза и спрашивая, все ли в порядке. Он слишком добрый, слишком жалостливый, слишком всепрощающий. Слишком раздражающий. Цокнув, Шэнь Цинцю дергает рукавом длинного ханьфу и быстро скрывается в Бамбуковой Хижине, отрезая себя от всего мира. Юэ Цинъюань совсем рядом, стоит прямо перед ним, возвышаясь над кроватью и кривя губы в ухмылке. Он слишком сильный, слишком властный, а главное — даже не пытается извиняться, действуя на нервы. Такой, какой ему нужен. Продолжая сидеть на кровати, Шэнь Цинцю слегка щурит глаза, разглядывая человека перед собой.  — А-Цзю? — обманчиво мягкий голос режет слух, заметно контрастируя на фоне предвкушающего лица напротив. Против воли Горный Лорд нервно передергивает плечами, ощущая предательскую дрожь по всему телу.  — А-Цзю, — уже настойчивее повторяет мужчина, протягивая руки к нему, чтобы в очередной раз огладить обычно бледные скулы, сейчас покрытые легким румянцем. Затем перейти к груди, большими пальцами задевая соски, и опуститься ниже, наконец сжимая крепкой хваткой любимые бедра. Имя, повторяемое низким хриплым голосом, нагоняет еще одну волну мурашек по телу. Шэнь Цинцю тяжело сглатывает, чувствуя беспомощность перед этим человеком. Наверное, еще в детстве маленький Шэнь Цзю осознал это. Осознал, что не сможет отказать, осознал, что мальчишка всего на два года старше него отличается от людей, снующих вокруг.  — Сяо Цзю, — в воспоминаниях маленький Ци-гэ тихо зовет его, украдкой пытаясь то отдать ему побольше риса, то позволить поспать подольше. И от этой заботы что-то противоречивое поднимается внутри. Он не верит никому. Ни людям, ни демонам, ни прочим существам. Выросший на улице в полном одиночестве Шэнь Цзю знает, что доверчивые люди не выживают. И какой-то мальчишка перед ним своей излишней добротой не заставит его подпустить того поближе. Не заставит, но что-то в глубине души заметно теплеет.  — Шиди, — проговаривает Юэ Цинъюань, продолжая словно курица-наседка крутиться вокруг него просто из-за какого-то отклонения Ци. Прямо на собрании, посреди всех Горных Лордов, мягким голосом он спрашивает его о самочувствии, интересуется, не нужна ли помощь или небольшой перерыв. Это задевает его гордость. Это до жути раздражает в этом Цинъюане, готовом буквально закрывать глаза на все его выходки. Больше всего в мире он ненавидит жалость и таких жалких, как и это чувство, людей.  — У Главы Юэ наверняка есть более важные дела, нежели состояние этого Лорда. Или он сомневается в моей компетентности? — отрезает он и после вежливых, но снова извиняющихся слов мужчины едва терпит до окончания собрания, чтобы немедленно подняться и встать на Сюя, уходя на свой пик. И не замечает потемневший взгляд черных глаз, сверлящих его удаляющийся силуэт.  — А-Цзю. — резкий тон выдергивает его из воспоминаний. Вервие бессмертных впивается в кожу, не позволяя двинуться. Верхние одежды давно сняты, и единственное, что еще скрывает тело от чужого голодного взгляда, это тонкий шелковый халат. Он уже распахнут на груди, но это не мешает Шэнь Цзю угрожающе смотреть на человека перед собой. Чужие ладони, до этого бережно сжимающие бёдра, возвращаются к лицу, чтобы схватить его подбородок и поднять выше, заставляя смотреть на Юэ Цинъюаня. Почти до боли сжимают щеки, вынуждая приоткрыть рот, и он тут же просовывает внутрь язык. Исследует его, проходясь по зубам, и сплетается с его собственным языком. Сильные и грубые движения заставляют его сдаться под чужим напором и начать отвечать. Воздуха катастрофически не хватает, и он пытается оттолкнуть мужчину, но в итоге оказывается лишь сильнее придавлен к кровати. Когда его наконец отпускают, вместо едких замечаний и гневных слов изо рта вырывается лишь тихий хрип. Шэнь Цинцю остается лишь больше вдыхать воздух, напряженным взглядом сверля Юэ Цинъюаня. Каким бы добрым, мягким и покорным не казался Глава Школы, внутри него было что-то темное, что-то неконтролируемое. И Шэнь Цзю удалось это пробудить, заинтересовать. Поэтому сейчас ему остается лишь стонать уже сорванным голосом, не оставляя попыток сдержать эти звуки. А мужчина продолжает безжалостно поглаживать его сквозь одежду, губами терзая сосок.  — Ха-а, — выдыхает он, пока кровь приливает к его нижней части. Грубые касания вместо дискомфорта приносят лишь наслаждение, заставляя ерзать. Черные глаза зорко следят за его лицом, подмечая любую реакцию на новую ласку. Вервие бессмертных ограничивает телодвижения. Прикосновение теплого языка, исследующего его ухо, заставляет его вздрогнуть. Посасывая чувствительную мочку уха, Юэ Цинъюань внезапно начинает смеяться. Давление на член увеличивается, и Шэнь Цинцю замирает, ощущая, как на одежде расплывается светлое пятно. Стыдливый румянец растекается по бледным щекам и шее, на которой уже проступают красные следы.  — А-Цзю, — хриплым голосом произносит его имя, словно над чем-то задумываясь. — Сяо Цзю. Шэнь Цинцю. Будто в забытьи шепчет он, нежным взглядом окидывая его. И ухмыляется. Сердце набатом стучит где-то в груди, силясь вырваться на свободу, но Шэнь Цзю не замечает этого, завороженно наблюдая, как Цинъюань облизывает губы, руками распахивая свое собственное ханьфу. И не смущается. Не прячет взгляд, пытаясь угодить. Нет. Этот Цинъюань плотоядно облизывается. Этот Цинъюань вызывает неконтролируемую дрожь по всему телу. Этот Цинъюань ему нравится.