Посмотри на меня

Дончжу выдыхает и осторожно ложится на кровать, прижимая колени к груди, умиротворённо прикрывая глаза, погружаясь в уютный кокон раздумий. День сегодня выдался на удивление сложным: две тренировки, всего три часа свободного времени, а потом запись новых песен для альбома. Этот процесс утомлял его, заставлял колени предательски подкашиваться, а веки — слипаться. Но работать нужно было, ибо деньги нужны всем. Вокруг темно, потому что часом ранее, когда он пришёл сюда, Сон забыл включить свет. И хоть тогда было светло, сейчас темнота полностью поглотила помещение и въелась в бетонные стены. Она отражает внутреннее настроение Дончжу, показывает всю его усталость и грусть, желание забыться и абстрагироваться от всего. Вид из его комнаты дополняет атмосферу — город рассыпается тысячами бликов, окрашивая горизонт в разные цвета, от синего до багрово-оранжевого, представляя полную цветовую палитру. Из окна видны красочные вывески ресторанов и баров, Дончжу ненароком думает, что был бы рад посетить их все по очереди. Но на это сейчас нет времени. В данный момент он может лишь нещадно тренироваться и в перерывах мечтать. Мечтать, не давая себе сгореть окончательно, искать позитив во всём, что происходит, хоть иногда это бывает сложно. Дончжу часто мечтает о разных вещах, в зависимости от настроения. Например, три месяца назад он постоянно витал в облаках, прокручивая у себя в голове такой долгожданный и желанный недельный отпуск. Он ожидал от него очень многого, но, в итоге, получилось как всегда, разъедающая легкие тоска и желание исчезнуть. Но в последний год мечты Сона посвящены в основном одному человеку. Раньше он сам себе никогда в этом не признавался, пытался отвлечь себя мыслями о другом, но навязчивая грёза все равно возвращалась к нему. Не в реальности, так во сне. Хванун постоянно в его голове. Даже тогда, когда мозг совсем отключается от усталости, а руки дрожат. Даже тогда, когда Дончжу перегружает себя на тренировках, всё равно его хён никогда не забывается надолго. Сон засыпает с мыслями о нём и просыпается также с ними. Иногда Ё является ему во снах, и это младший считает данью божьей. Он не помнит, когда всё началось, но это происходит так долго, что парень уже успел привыкнуть. Чувства больше не вызывают у него неконтролируемой злости, как это было раньше, но всё равно мешают сосредоточиться на чём-то более важном, чем блядская влюблённость. Да. Дончжу называет это влюблённостью уже где-то с полгода, ведь это полностью перешло грань простой дружеской симпатии. Он безнадёжно влюблён в Хвануна. Смотрит на него каждый день плотоядно, мечтая о большем, желая забрать его себе и не отпускать. Но остаётся лишь просто мечтать, не давая себе и шанса сделать что-то большее. Думать о Ё уже стало своеобразной привычкой. Раньше Сон противился сам себе и своим мыслям, которые постоянно шли не в то русло, но в данный момент он сломался под напором своих же чувств. Он видит Хвануна во всех своих самых смелых и заветных мечтах, практически каждую ночь после отбоя Сон слушает записи его голосовых эфиров и ощущает, как мурашки бегут по бледной коже. Его больше не волнует то, как много он сам мечтает о своём старшем, парень не боится окончательно погрязнуть в этом, возможно, потому что хуже уже некуда. Думать об этом совершенно не хочется, и Сон встает, зарывается рукой в собственные волосы, сжимая их между пальцами, предотвращая головокружение от резкого подъёма. Осторожно, на цыпочках, он выходит из комнаты, оглядываясь, проверяя, не заметил ли его кто-то. Потом идёт в соседнюю комнату, касается двери и сглатывает. В душе снова нарастает приятное, трепетное волнение, как это бывает у него очень часто, и улыбка возникает у парня на лице. Что ж, ему действительно нравятся такие ощущения. В комнате пусто. Оно и понятно, её владелец постоянно задерживается на тренировках чуть ли не до полуночи, запуская себя и своё здоровье. Сколько бы Дончжу не говорил ему, что нужно спать, Хванун никогда не слушается и в такие дни задерживается ещё дольше. Он, в принципе, никогда не слушает младшего, если вопросы касаются здоровья. На третьей полке в шкафу — а Дончжу помнит — лежит незамысловатая книжечка на сто пятьдесят страниц, которую Хванун называет своим дневником. Сон осторожно, боясь порвать, берет её в руки, проводит пальцем по обложке, а потом трепетно пролистывает страницы, не заостряя внимания на их содержимом. Всё-таки это ни его жизнь, ни его чувства и события. Но книжечку он уже смело может назвать своей. Ворованной, но своей. Как это началось? Дончжу не помнит. Но это происходит уже второй месяц, каждый божий день, за исключением тех случаев, когда Хванун возвращается с тренировки вовремя. Но это бывает редко, поэтому Сон даже не боится. Осторожно держа дневник в руках, он находит на столе ручку и карандаш. Последним он рисует дату, на мгновение зависая над бумагой. Обычно он просто делится своими переживаниями, часто — по поводу самого Хвануна и его самочувствия, но тот ещё ни разу ничего не заметил, так что Сон благодарит всех богов за это и продолжает нагло воровать чужой блокнот. Каждый раз он выбирает случайную страницу, но, естественно, подальше от той, на которой остановился Хванун. Иногда Дончжу даже перечитывает свои старые заметки, но их содержимое не меняется со временем, как и чувства самого парня, кои лишь крепнут. Не то чтобы ему это не нравилось, скорее, наоборот. Он любит ощущать непередаваемые эмоции при каждой встрече с Хвануном, пытаться сдержать глупую улыбку, когда они остаются наедине и говорят о своём. Пусть иногда Дончжу и не может открыться своему старшему полностью, всё равно ему интересно наблюдать за тем, как Ё становится всё ближе, привязывается к младшему, сам того не замечая. Обычно об этом он и пишет на страницах дневника: как сильно он счастлив, что у Хвануна всё хорошо; в каком он восторге от того, как долго они сегодня выдержали зрительный контакт; рассказывает о том, как считает дни до запланированного похода в кафе на следующей неделе… и много другого бессмысленного бреда из головы пятнадцатилетней школьницы, почему-то оказавшегося в мыслях у Дончжу. Не то чтобы это его как-то волновало, скорее, наоборот — ему откровенно плевать, ибо только в этой чертовой книжечке он может быть честным с собой… и с Хвануном. Сон устраивается на кровати старшего и все же начинает писать. Буквы получаются кривыми, текст — неразборчивый, ибо руки дрожат от усталости. Парень прикусывает губу, продумывая до мелочей дальнейший рассказ, а потом более старательно выливает его на бумагу, умещая в полторы страницы. Непривычно много для него, особенно в день, когда ничего толком не произошло, но он, как обычно, пишет лишь про то, как устал и любит Хвануна. Больше, конечно, про второе. Он проходится глазами по тексту, но, не успевая дочитать, слышит скрип пола под чьими-то ногами. Взгляд на часы — и сразу становится понятно: он тут слегка засиделся, стоило бы уйти еще полчаса назад, но сейчас уже слишком поздно предпринимать хоть что-то. Да, Хванун уже здесь. Тело Дончжу двигается быстрее, чем мысли. Он клацает выключатель настольной лампы, погружая всю комнату во тьму, захлопывает дневник и на мгновение замирает. Самый простой выход — спрятаться. Шкаф?.. Под стол?.. Может быть, кровать? Последний вариант кажется более приемлемым, парень молниеносно и максимально беззвучно падает на пол, буквально в последний момент скрываясь под кроватью. Адреналин в крови даёт о себе знать, Дончжу жмурится и вкладывает в это всю рвущуюся наружу энергию. Он не знает, как будет выкручиваться из ситуации, но становится понятно, что так просто это не закончится. Хванун включает основной свет в комнате и, казалось бы, даже не удивляется тому, что его дневник лежит на столе, а не на своем законном месте; потом подходит к тумбочке — Дончжу видит это по его ногам — и садится на корточки. Сон перестает дышать и забивается в самый дальний угол кровати, молясь про себя и проклиная этот день. Лучше бы с ним что-то случилось по дороге сюда… Впрочем, надолго Ё тут не задерживается. Он просто достает свои наушники, подключает их к телефону и садится на кровать. Дончжу накрывает облегчение, ибо так его точно никто не увидит. Он не знает, как долго ему ещё тут лежать, но мышцы уже затекли и отдают неприятной болью. — Да, мам, — раздается сверху. Сон, испугавшись, матерится про себя и накрывает лицо ладонью, — я в порядке. Все уже спят, и я скоро буду. Дончжу тоже готовит себя ко сну в новом месте и пытается умоститься поудобнее, но получается ещё хуже, чем было раньше. Рука у него передавлена, он её почти не чувствует; шея затекла, и ему хотелось бы хоть немного ею подвигать, но это создаст лишний шум и привлечет внимание Хвануна. В левом кармане младший нащупывает свой телефон и выключает на нём звук, параллельно ставя яркость на самый минимальный уровень. Не хватало ещё, чтобы ему в такой момент позвонил кто-то из родственников — тогда пощады ждать точно не стоит. — Да так, — продолжает старший свой разговор, — я только освободился, прости, что так поздно. Дончжу думает, что поступает неправильно, слушая чужой разговор по телефону, но ничего сделать он не может. Не вслушиваться тоже не может, любопытство берет вверх, и Сон внимательно прокручивает в голове каждое слово, параллельно наблюдая за ногами Хвануна, свисающими с кровати. Была бы у него возможность, он бы коснулся его лодыжек, схватил и не отпускал, но пока что остается лишь наблюдать. — У остальных тоже всё в порядке, — в голосе старшего слышно улыбку. — Да, нет я уже сейчас в душ собираюсь. Сон победно ухмыляется и беззвучно выдыхает. Слава тебе, Господи, ему не придется сидеть тут всю ночь, а потом придумывать, где он был всё это время. Осталось лишь дождаться, пока, чтобы его дождь намочил, Хванун уйдёт, быстренько сбежать в свою комнату и соврать о том, что он выходил прогуляться. Да плевать, что никто не видел, как он пришёл. Старший тем временем встает с кровати и, забрав телефон, но оставив наушники, направляется ко двери. Он всё ещё продолжает разговаривать по телефону со своей мамой, выпытывая как дела у его родных и рассказывая о событиях в собственной жизни. Дончжу принимает боевую готовность и терпеливо ждёт, пока дверь окончательно захлопнется. Хванун останавливается в проходе, пытаясь что-то активно доказать своей собеседнице, и это превращается в шуточный спор, который вызывает на лице младшего умиление вперемешку с нарастающей где-то в сердце тоской. Ё также иногда спорит и с ним, в последнее время Дончжу запоминает все похожие ситуации, а потом, по ночам, глупо смеётся, думая о них. Чёрт возьми, он влип в это окончательно. Сколько бы не продолжалась его странная влюблённость, он никогда больше не сможет забыть об этом. Сейчас парень проходит через тот самый период, когда голову заполняет лишь ненужная сентиментальная херня, которая мешает жить и нормально функционировать, иногда даже просто дышать. Это невероятно сильно влияет и на его поведение, и на события, происходящие с ним. Особо внимательные личности даже замечают перемены, спрашивают, всё ли хорошо. Дончжу на это всегда отвечает, что просто устал. Хванун был одним из таких. Он всегда спрашивал, как у Сона обстоят дела, не случилось ли у него что-то, иногда даже пытался поддержать, не зная всей ситуации. Дончжу всегда внутри взрывался от каждого такого разговора, начинал молоть ерунду, но всегда знал, что его читают. Как раскрытую книгу. Знают, что в его словах больше вранья, чем правды. Но Ё никогда не акцентировал на этом своё внимание. Он просто спрашивал, дожидался ответа, а потом легонько улыбался и обнимал его. В такие моменты все проблемы становились пустяками, а близость срывала крышу, въедалась в кожу, заставляя всё в глазах расплываться. Эти моменты — самое лучшее, что переживал Дончжу за свои двадцать с лишним лет. Хванун наконец-то выходит из комнаты, кидая телефон на мягкую кровать, максимально тихо закрывая дверь и выключая свет, чтобы не разбудить остальных. Дончжу не медлит, сначала высовывает из-под кровати грудную клетку, а потом вылезает с ногами и ложится на пол полностью. Он думает, что стоит подождать ещё хотя бы минутку, остаётся в таком положении и начинает отсчитывать секунды. Но не успевает он толком досчитать до тридцати, как слышит практически за дверью тихое «чёрт», пытается заползти обратно под кровать, но не успевает и буквально наблюдает за тем, как Хванун входит в комнату без шорт, в одних трусах. Где-то в ванной на пол падает зубная щётка. Мгновение замирает на этой секунде, Дончжу боится даже банально перевести взгляд с пола на своего только что вошедшего старшего. Он лишь закрывает глаза и думает о том, насколько же тупо спалился, а потом прикусывает губу и вздыхает — прости господи, нужно что-то делать. Глазами он находит ноги Хвануна, а потом осторожно, медленно, но все же поднимает взгляд на его лицо. Видок, конечно, самый что ни на есть красочный — полуоткрытые губы, глаза, практически выпрыгнувшие из своих орбит, брови взлетели куда-то до небес. Дончжу бы посмеялся с него, если бы ситуация не была такой, ёбаный в рот, страшной. Впрочем, старший быстро приходит в себя и закрывает рот, взгляд его становится изучающим, спокойным и, кажется, до него дошла вся ситуация. Хванун никогда не был мальчиком глупым, он продумывал всё до мелочей и всегда ловил своих друзей на лжи. И даже если он изначально не обратил внимания на дневник, лежащий на столе, то сейчас в его голове сложился незамысловатый паззл. — Встань, — тихо и спокойно, почти что властно, говорит Ё, продолжая смотреть в глаза, в то время как младший давно уже отвёл взгляд в сторону. Ничего не остается, кроме как послушаться, Дончжу поджимает ноги к себе, сначала садясь на корточки, а потом поднимается, рассматривая всё это время свои носки. Чёрт возьми, ноги у него подкашиваются, тело становится ватным, по нему расползаются терни панического страха, ибо никто не знает, что может сейчас произойти. — Посмотри на меня. Дончжу поднимает глаза, смотрит исподлобья, тратя на это всю свою энергию. Во взгляде парня читается вина и некое беспокойство, уж лучше бы он свалился сейчас без сознания, тогда вопросов было бы меньше. — Зачем ты пришёл сюда? Младший было открывает рот, чтобы что-то сказать, но ком застревает в горле, а слёзы невольно скапливаются под веками. Он надеется, что это незаметно, и просто продолжает тратить всю свою выдержку на то, чтобы смотреть в глаза. Но ситуация выжимает из него все тщательно скрытые ранее эмоции. Хванун, казалось бы, даже не ожидая никакого ответа от младшего, проходит к столу, прямо к тому месту, где лежит его дневник. Проводит по нему рукой, смотрит задумчиво и вздыхает. — Что ты с ним делал? Господи, да лучше бы у тебя мозгов не было. Дончжу сглатывает. Хочет высказать всё, что он думает о Хвануне, но, наоборот, ломается, переводя взгляд куда-то на его грудь, кусая губы, а потом тише воды произносит: — Н… ничего? — Ничего, — зачем-то повторяет Хванун и берёт блокнот в руки. — На меня смотри. Дончжу не слушается. Переводит взгляд ещё ниже, в пол. От истерики его удерживает лишь страх быть полностью отвергнутым и принятым за больного. Хотя, возможно, он действительно болен, вот только чем — непонятно. В голове созревает отчаянная мысль просто развернуться и уйти. Так было бы лучше, ведь если Хванун будет читать все заметки в его присутствии, это будет не то что неловко, это заставит Дончжу расплакаться на месте как пятилетний ребенок, упасть на пол и молить о прощении, чтобы потом показаться ещё более сумасшедшим. Но как только парень разворачивается и делает шаг в сторону двери, Ё хватает его за запястье и толкает на кровать, заставляя упасть на неё, сесть и больше не двигаться. Дончжу понимает, что это себе дороже, и просто замирает на месте, не реагируя абсолютно ни на что, пытаясь мысленно уйти из этого места и не возвращаться. — Значит, всё-таки делал, — тихо констатирует факт Хванун. — Зачем ты читал его? Дончжу понимает, что тут хрен уже что-то исправишь и просто отвечает, пытаясь сделать голос более твердым. — Я не читал его. Во взгляде старшего читается удивление. — А что тогда? На этом моменте они оба замолкают, погружая комнату в гробовую тишину. Хванун раскрывает дневник на той странице, где лежит закладка, а Дончжу прокусывает губу и даже не замечает — он занят моральной подготовкой ко своей скорой кончине. Господи, только не листай его. Но Ё делает все с точностью до наоборот, листает страницы одну за другой, намереваясь проверить весь блокнот, и хрен его знает, станет ли он читать тот бред, что написал Дончжу, или нет. Воздуха становится мало, внутренности младшего сжимаются в один ком, который снова застревает в горле и не дает возможности возразить или сказать хоть что-то, он просто сидит и смотрит. Ждёт. Первая заметка, на которую натыкается Хванун, датирована восемнадцатым марта, а это было почти месяц назад. Сон не помнит, что писал в ней, но уверен, что ничего необычного. Дончжу может видеть, как плавно у Ё отвисает челюсть. А потом он судорожно начинает листать страницы, натыкаясь на всё новые и новые записи, датированные разными числами. Старший то открывает, то закрывает рот в попытке сказать хоть что-то, а Сон просто смотрит в пол, до сих пор пытаясь усмирить собственный страх. Всё же набравшись смелости, Хванун спрашивает: — Тут, — сглатывает, — эти даты… Ты писал здесь и раньше? — Да… й, — коротко просит младший, всё же сглатывая ком в горле, и протягивает руку. Хванун сдвигает брови на переносице и недовольно отводит взгляд. — Ты заберёшь у меня его. — Нет смысла, — отвечает ему Дончжу, снова вздыхая, пытаясь отхватить побольше кислорода, которого так резко стало мало, — не заберу, — и позже добавляет: — Обещаю. Они соприкасаются пальцами, когда Сон всё же забирает блокнот, и это действует получше любого удара током. Младший резко одёргивает руку, закрывает глаза и сжимает челюсть, но со второй попытки всё же берёт злосчастный дневник, с которого всё началось. Он помнит, что самую первую заметку делал ближе к концу, так что быстро пролистывает блокнот и находит нужную страницу. Пробегаясь по ней глазами, парень вдыхает полные легкие воздуха для смелости, а потом разворачивает дневник к Хвануну, продолжая держать в руках. Двадцать шестое февраля. «Я не знаю, как быстро ты это найдёшь, но это очень интересно, на самом деле. Не хочу пугать тебя на случай, если спалюсь слишком быстро, но ты сегодня красиво выглядишь, тебе говорили?» Потом листает дальше. Где-то близко находится следующая запись. «В восторге от твоего нового цвета волос.» У Дончжу действительно сейчас начнётся истерика, но он продолжает показывать всё то, что писал, уже не обращая внимание на даты. Просто ждёт, пока Хванун прочитает очередную запись, а потом листает дальше. А тот никак не реагирует, лишь проходится глазами по строчкам, делая выводы у себя в голове. «Мельком наблюдал за тобой на тренировке. Чуть не схватил сердечный приступ, когда ты посмотрел в ответ. Не могу перестать думать об этом.» Чем ближе дата к сегодняшней, тем смелее становятся высказывания на страницах дневника. В одном из них Дончжу обещал, что когда-то всё же снимет со старшего эту злосчастную футболку, в другом корил себя за то, что не взял его за руку при просмотре очередного ужастика, который, кстати, оказался совсем не страшным, в третьем рассказывал о том, какой ему приснился сон с участием Хвануна. Эти заметки обычно занимали не больше десяти строчек, но в некоторых ситуациях их размер мог доходить до страницы. Хванун смотрит на это задумчиво, будто решая, убить ли Дончжу быстро или мучить его пытками аж до самого утра, а потом застрелить, выбросив тело куда-нибудь в канаву. — Я… ни разу не видел, — всё же подаёт голос старший. — Этого вот, — сжимает кулаки, — всего. Их взгляды пересекаются, но Дончжу уже настолько вымотан и измучен, что выжать из себя не получается ничего, кроме ненависти. Так что Сон просто возвращается обратно к тому, чем занимался — наконец показывает последнюю заметку, датированную сегодняшним днем, и терпеливо ждёт пару минут, пока Ё прочитает её. Она намного длиннее остальных, в ней серьёзного текста гораздо больше, так что тут Дончжу максимально напрягается. «Устал сегодня. Ты, наверное, тоже. Думал снова сделать тебе выговор, что так задерживаешься, вот только сил подойти и заговорить совершенно нет. Это ещё больше меня волноваться заставит, а смысла в этом я никакого не вижу. Ты никогда меня не слушаешь. Знал бы ты, как мне иногда страшно за тебя. Особенно, если ты не возвращаешься к десяти и остаёшься в зале, выжимая из себя последнее. Я же вижу, что ты постоянно устаёшь. Зачем ты это делаешь? Заставляешь меня не спать ночами, постоянно думать о том, как ты там. Я-то с радостью оставался бы с тобой, сидел бы хоть до утра и наблюдал, лишь бы знать, что с тобой всё в порядке. Но тебе плевать. Другим почему-то тоже. Может быть, это я такой параноик, может, мне просто нравится видеть тебя рядом с собой. Не знаю. Но у меня никогда не получается заснуть до твоего возвращения. Вот.» Дончжу захлопывает дневник перед носом старшего сразу же после того, как удостоверяется, что тот дочитал до конца. Они оба некоторое время смотрят друг на друга и ничего не говорят. Сон выглядит подавленным и сломанным, всё, чего ему хочется — провалиться сквозь землю и исчезнуть, не доставляя никаких проблем. Но вместо этого он осторожно кладет дневник на стол и тихо спрашивает: — Т-теперь… я могу идти? — Ты дрожишь, — отвечает ему Хванун, переводя взгляд куда-то в пустоту, приоткрывая рот в немой недосказанности. — Ясен пень, — подтверждает Сон, — не каждый же де… — Я тоже, — хриплым шёпотом продолжает старший сглатывая. — А? — Тоже дрожу. Хванун оседает на пол, облокачиваясь о стол, смотрит в стену и продолжает сжимать руки в кулаки. На его лице видно слабую улыбку, но она скорее предвещает истерику, чем радостный смех. Плечи старшего подрагивают, возможно, даже от холода, и Сону хотелось бы его приобнять, вот только возможным это пока не представлялось. — Я думал, ты совсем не думаешь обо мне, — тихо говорит он, но Дончжу всё равно пугается. Голос звучит так, будто тот вот-вот заплачет. Младший уже мысленно поставил на себя клеймо человека, которого хён будет ненавидеть до конца своих дней, но парень никак не думал, что это доведёт его до слёз. — Иди сюда, — просит старший. Сон повинуется, опускается на пол и параллельно стягивает с себя кофту, оставаясь в одной футболке. Руками он обнимает Хвануна за плечи, тем самым накидывая на того хоть какую-то одежду. Ё вцепляется в неё как в спасательный круг, и младший лишь надеется, что видимых следов на ней не останется. Хванун утыкается ему куда-то в плечо, Дончжу бы опешил от этого, если бы все его эмоции не выгорели еще в момент внезапного возвращения старшего. Он понимает, что тот чувствует себя не очень хорошо после того, что произошло. Возможно, сейчас он не в самом здравом рассудке, как и Сон. — Раньше ты не мог сказать? — спрашивает Ё, а потом Дончжу ощущает что-то мокрое у себя на плече. Становится понятно, что это слёзы, но парень теряется, ведь он совершенно не умеет успокаивать людей. — Я… — Тш, — шипит старший, прижимаясь ещё сильнее, обвивая руки вокруг талии младшего, — это… был риторический вопрос, наверное. Они сидят так, не двигаясь, невероятно много времени. У Дончжу снова затекает всё тело, но он продолжает обнимать Хвануна, потому что сейчас это действительно необходимо им обоим. Младший хочет понимать, что его не станут ненавидеть, хочет знать, что всё не так плохо, и Ё не держит на него обиду из-за того, что случилось. — Я правда надеюсь, что это не шутка, — говорит старший, рукавом кофты вытирая лицо от оставшихся слёз. — Если да, то уходи прямо сейчас. Ибо потом я не отпущу, — окончательно отстраняется от него Ё. — Но… — начинает Дончжу, пытаясь объясниться, но натыкается на совершенно серьёзный взгляд Хвануна и запинается сглатывая. Всё, что происходит, вызывает у него пока лишь недоверие и удивление, но идти он никуда не собирается — слишком долго ждал этого момента, чтобы просто сдаться. Он лишь спрашивает: — Думаешь, я могу шутить о таком? — После того, как я не заметил этого всего у себя под носом, я сомневаюсь, — говорит его собеседник совершенно спокойно. В его голосе больше не слышно дрожжи или отчаяния, скорее, он говорит уверенно, и с каждой его репликой это более чётко просматривается в разговоре. Дончжу лишь снова придвигается ближе к своему старшему и обнимает его так, что тот не смог бы выбраться самостоятельно, если бы захотел. Они смотрят друг другу в глаза уже совершенно трезвым взглядом, хотя оба выжаты как лимон, от эмоций и усталости. Этот вечер был слишком насыщенным даже для тех людей, которые морально почти не выдыхаются. — Я никуда не уйду, — твёрдо говорит Сон, прижимая хрупкое тельце Хвануна к себе ещё сильнее. — Ближе, — просит тот, прикрывая глаза и ожидая действий. Дончжу обнимает его крепче и утыкается носом в шею, оставляя на ней невесомый поцелуй, вдыхая ещё не успевший выветриться аромат духов. Их близость, как сказка, заставляет его сходить с ума от одних только прикосновений. Никому тут не нужны слова, по действиям всё уже стало понятно. Они поговорят позже, возможно, не сегодня и не завтра, но сейчас им хочется лишь касаться друг друга осторожно, словно в первый раз. И никто не сможет испортить им это мгновение. — Я люблю тебя, Чжу, — тихо, практически одними губами говорит ему Хванун, запуская тонкие пальцы в волосы младшего и целуя куда-то в лоб. — Я был слишком глуп, чтобы сказать тебе это. Прости, что заставил тебя страдать. Дончжу ухмыляется и также негромко отвечает: — То, что ты был рядом, уже делало меня счастливым. И вообще, — парень берет руку хёна в свою, играя с ней, — ты в душ собирался… — Не пойду, — отвечает ему старший. — Больше не хочу. Хванун осторожно касается подбородка младшего тыльной стороной ладони, придвигается к нему ещё ближе, наклоняясь к его лицу и невесомо целуя в губы. На полноценный поцелуй у них обоих нет ни сил, ни смелости, так что они замирают в этом положении, смотря друг другу в глаза. — Останешься сегодня ночью? — спрашивает старший, снова кладя голову на плечо Дончжу и держа его руку в своей. — Конечно, — тот лишь на выдохе смеётся и прикрывает глаза, ловя очередную порцию приятных мурашек, — я же сказал тебе, что никуда не уйду. — Вот и хорошо, — заканчивает разговор Хванун, погружая комнату в гробовую тишину, в которой лишь иногда слышно их сбитое от эмоций дыхание. Наверное, когда-то и он прочитает Дончжу свой дневник, который тот нагло воровал уже долгое время, даже не подозревая о его содержимом, возможно, когда-то ему будет также стыдно, как и Сону сегодня. Но это всё будет потом, может быть, даже не завтра и не на следующей неделе, ибо сейчас им остается лишь уснуть в объятиях друг друга и ощущать эйфорию от каждого прикосновения. А ещё Хванун больше не будет задерживаться на тренировках. Никогда.