Тепло...

      Закатное небо сегодня просто дикое. Ультрамариновое, бордовое, оранжевое, пёстро-жёлтое. Полоса горизонта чернеет вдали, постепенно переходя в глубокую синь. Солнце жёлтым шаром висит над самой кромкой, и море отражает его лучи редкими бликами.       Росинант не отводит глаз, предварительно укрывшись за линзами очков. Бежать уже поздно, но если притвориться, что не заметил, может, никто и внимания не обратит?       Пламя весело потрескивает всего в полуметре от бортов. Волны лениво качают остатки обуглившейся тряпки. Рядом плавает несколько тонких малиновых перьев.       Росинант бросает в воду окурок, тянется за новой сигаретой.       «Да догорай уже».       Но куда уж там.       — Доффи тебя убьёт.       Требол хрюкает у самого уха и, увлечённый зрелищем, почти переваливается через бортик. Желание пнуть его и сказать, что это он сам, едва не пересиливает здравый смысл. Увы, выловить точно успеют, и объясняйся потом. Не хотелось бы провалить задание на самом старте. Тем более, он и без того отличился.       — Эта была его любимая. Йола подарила на восемнадцать.       Росинант морщится. А то он не в курсе — Доффи все уши прожужжал.       Болтун — находка для шпиона. Было бы полезнее, говори Доффи по сути. Имена, позывные, места и даты сходок — вот, что ему интересно. А так…       Палуба тихо поскрипывает за спиной. Когда Доффи хочет, он двигается тише корабельного кота. Да ему порой и ходить никуда не надо. Только пальцем поведи — и головы с плеч, руки-ноги в разные стороны, кровь фонтаном. А Росинанту потом докладывай.       Но сегодня брат не крадётся.       Горячий табак привычно обжигает пальцы. Выпавшая сигарета на мгновение замирает, сияя в сумерках мотыльком, а затем плавно плывёт по воздуху обратно. Доффи к ней не прикасается — так и курит, удерживая нитями на весу, руки прячет глубоко в карманах.       Улыбка у него, как всегда, безумная. Глаза — скрыты за очками.       — Эй, Доффи, этот дурачок твою шубу укокошил.       Доффи молчит. Лишь делает широкий шаг и глядит за борт. Росинант ловит себя на том, что брат его выше. И вроде бы ничего такого, для старших братьев это должно быть делом обычным, да и не для того он к нему в доверие втирался, чтобы к таким мелочам цепляться. А как-то не по себе.       Почти как в детстве. Дофии большой, Доффи рядом, Дофии защитит…       Брат, наконец, смотрит на него. Лицо у него спокойное, но губы сжаты так, что окурок забавно топорщится в сторону. Росинант судорожно тянется за блокнотом, листает его, пишет корявым почерком нелепые извинения. Требол мерзко хихикает.       Доффи записку игнорирует. Кладёт руку на плечо, притягивает к себе, а потом и вовсе почти обнимает.       — Мог бы попросить, — фыркает куда-то в макушку. — Задуб же.       И это тоже почти как в детстве.       Росинанту неловко — поза глупая. Да и… это же Донкихот Дофламинго. Разыскиваемый пират. Отцеубийца. Ненавистный старший брат…       Он брыкается, а старшему только в радость.       — Эй, Требол, что у нас там в трюмах? Надеюсь, вы с Пикой и Диаманте ещё не всё выжрали?       — Надо проверить.       — Так проверь, — хохочет Доффи, без особых усилий удерживая сопротивляющегося брата в тисках. — И… эй, ты слишком близко.       — Слишком близко, но?..       Они почти падают за борт — когда брат отступает, пакость, что Требол оставляет везде, где прополз, слишком удачно оказывается у обоих Донкихотов под ногами. Доффи, чтобы удержать их двоих, достаточно ленивого взмаха руки. Треболу, чтобы смыться — всего мгновение.       И вовремя. На Доффи в эти секунды просто страшно смотреть.       А потом они пьют. Слишком много и слишком неправильно.       Доффи опять раздражительно болтлив и вспоминает всё самое нелепое.       — Да ты вечно мои вещи таскал. То рубашки, то туфли. Хотя своих горы были, — брат улыбается пьяно, очки чуть съехали, но глаз всё равно не видать. — А потом спотыкался или за что-то цеплялся, и падал. И ревел. Нос утрёшь — а ты и платок сцапаешь. И куда талант подевался, когда с голоду подыхали?       Росинанта от всего этого тошнит. И не только в переносном смысле.       Йола забавно визжит и брезгливо морщится. Доффи, чтоб его, ржёт как ненормальный. Протягивает платок, а Росинант по привычке тянет тот в карман. И сам себя за это ненавидит.       Брат икает и заходится булькающим смехом.       В конце концов, пить в их семье никто нормально никогда не умел.       

***

      Через полгода у Доффи появляется новая шуба. Огромная, длинная и отвратительно розовая. Подарок от всей команды. Доффи счастлив, как последняя сволочь. Росинант — не очень. Пожар в частном птичьем зоопарке в его планы не входил. Но не пропадать же добру? Да и фламинго же — в самый раз.       Ещё спустя месяц Доффи кардинально меняет стиль, перейдя на строгий костюм. Малиновый.       — Зато кровь не видно, — довольно лыбится брат.       «Ты манжеты заляпал».       — И правда. Вот же свиньи.       У Доффи виноват кто угодно. И это тоже совсем как в детстве.

***

      Когда Росинанту приходит в голову размалевать рожу, Доффи вновь лезет с платком. И ему совсем не весело.       Росинату тоже. Но платок он по привычке тянет в карман.

***

      — Отличная работа, — хвалит его усатая улитка голосом Главнокомандующего.       Росинант ютится в углу за заброшенным зданием, брюки от сидения на отсыревших ящиках промокли и ткань теперь неприятно пощипывала кожу. Ветер завывает страшно, мороз кусает руки и лицо. В Норд Блу самый разгар лета — обычно Росинант в это время берёт отпуск, чтобы не загреметь в лазарет с пневмонией. Сегодня он, увы, при исполнении. У пиратов отпусков не бывает.       — Будь бдительным, — напутствует слизень. Росинант послушно кивает и почти кладёт трубку, но собеседник добавляет: — С днём рождения.       Это уже лишнее. Звонок могут перехватить, и любые сведения будут использованы во вред.       Но хоть кто-то помнит.       Это почти согревает. Почти. Задница всё равно задубла, да и пальцы едва гнутся.       В единственную на весь порт харчевню, где засел брат со своей Семьёй, возвращаться нет никакого желания. Потому, послонявшись по закоулкам и разжившись сносным вином, Росинант устремляется на пляж.       Идея оказывается так себе — к обеду ветер хоть и утихает, но возле воды всё так же холодно и мерзко. Неприятно ноют колени. Напиться не получается.       Дерьмовый выходит праздник.       — Вот ты где.       Доффи обнаруживается в небе. Балансирует там на одной ноге, согнувшись в поясе — словно с балкона свесился. Ветер развивает непривычно тёмную шубу как мантию.       Росинант машет брату полупустой бутылкой. Доффи мягко опускается рядом. Прямо на песок. Отбирает выпивку. Пробует и недовольно морщится, но всё равно повторно прикладывается к горлышку.       А шуба у него и вовсе чёрная.       — Ты так больше не пропадай, — отчитывает брата Доффи. — Требол уже обрадовался. Думал, тебя конкуренты в бочке засолили.       Росинант копошится с блокнотом. Карандаш выпадает из замёрзших пальцев.       «Не дождётся».       Доффи фыркает.       — Да ты скорее от простуды скопытишься. Или в луже утопишься.       Росинант не отрицает, но бутылку отнимает. И больше не делится.       Доффи с него откровенно смешно.       — Идём, — говорит он, вставая. — Замёрзнешь.       Росинант строчит ответ на листке, но моментально лишается канцелярских принадлежностей. Взамен на плечи опускается нечто мягкое, тяжёлое и невероятно тёплое. Выбираться из этого неожиданно лень, но мелкие пёрышки щекочут лицо, и Росинант внезапно трезвеет.       — Это подарок, — заявляет брат, отказываясь принять шубу обратно. — А то вечно зябнешь, как птенец.       «Воронёнок?»       Росинанту, вернувшему себе блокнот с карандашом, неожиданно весело.       — Скорее пингвин.       Дописать ответ не выходит — на ближайшем камне подворачиваются сразу обе ноги, и Росинант летит на спину, забавно запрокинув ноги. Шуба падает на лицо. Пахнет она духами брата, но волнует его это лишь мгновение. После куда важнее успеть сбить пламя — треклятая зажигалка чиркает в кармане сама. Вместе с обугленными перьями на гальку выпадает прожённый в нескольких местах платок.

***

      Шуба становится его визитной карточкой. Почти такой же, как неуклюжесть и жестокость, особенно по отношению к детям. Два этих качества с каждым пройденным с Семьёй испытанием растут и множатся.       Когда через год Доффи снимает ему в подарок бордель, Росинант сжигает его дотла. Сэнгоку хвалит за помощь в борьбе с работорговлей и детской проституцией. Доффи зовёт долбоёбом и больше так не балует.       Ещё через год жизнь дарит Росинанту Трафальгара Ло. Мальчишка тут же вылетает в окно, а затем мастерски бьёт в спину. Мстительная сволочь, оказывается, Ди.       Росинант срывается. Сжигает мосты и полгода живёт только одной целью.       Доффи на него зол. Доффи не дурак — он и так подозревал, но теперь уж точно убедился, кто стукач.       По ночам чертовски холодно. Росинант кутается с головой в свою шубу. Доффи в его снах — маленький, чумазый, и заплаканный — обещает всем страшную расправу. Даже распятый на стене брат его — сущий демон.       Ло под боком тяжело дышит и сгорает в лихорадке, каждый раз вырывая из кошмаров в тот момент, когда старший брат обращает свой гнев на них с отцом. Росинант впопыхах ставит мальчишке компресс, в последний момент признав во влажной, изгвазданной и местами пропаленной тряпице братский платок.

***

      Снег налипает на лицо, дышать нечем, тело сгорает изнутри.       Но умирать не страшно.       Росинант борется до последнего — сфера тишины должна продержаться достаточно долго, чтобы Ло смог уйти.       С первыми корабельными залпами сила схлопывается, но Росинант знает, что победил. Ло свободен.       Улыбка, до последнего не сходившая с лица, растягивается до ушей.       Вот Доффи злиться будет.       Забавно, но теперь брат совсем не страшный.       Холодно. Дарённая шуба совсем не греет. И ноги немеют.       Паника накатывает волной. Мозг понимает, что изрешечённые пулями лёгкие больше не способны обеспечить его кислородом, но тело внезапно против и не желает сдаваться.       Поддаётся лишь одна рука. Подскакивает, цепляется за снег, выковыривает вмёрзшие в землю камни, и внезапно натыкается на что-то мягкое. Палец скользит по изящной вышивке.       Чёртов платок.       Смешно же…       Брат в воспоминаниях утирает простуженному в хлам Росинанту сопли. Ругает за нерасторопность. Отдаёт последний заплесневелый сухарь. Швыряет в преследующих их мальчишек камни, а затем хватает за руку и тащит за собой. Делится подранным покрывалом. Перематывает рассечённую ладошку именным платком.       Растрёпанный, осунувшийся, вечно злой. Но такой родной.       Росинанту совсем не больно.       И так тепло.