Терпи

Шон перехватывает обветренными губами фильтр сигареты, но так и не зажигает, оставив ее в углу рта. Взгляд его блуждает от тонких запястий, связанных позади, до волос, растрепавшихся из высокой прически. Женщина, к которой он спешил, лежит лицом вниз на мокром и грязном асфальте. Мертвая. Он не успел. Не смог добежать, избавиться от всех, кто поставил ее семью спиной к стене, лицом — к ряду вооруженных солдат, и пристрелил. Первая пуля попала в живот. Он увидел ее широко открытые глаза, рот, кричащий от боли и руки, что рефлекторно старались прикрыться. А потом вторая — плечо, третья — лодыжка, четвертая — череп, — пятая — мимо. И еще десяток таких же удачных и не очень прибили ее тело к стене; оно соскользнуло вниз, с тихим всплеском упав в лужу. Он молился, чтобы она погибла на второй. Шон уже бежал, когда она дышала, а глаза звали на помощь. И он пришел, когда никто уже не скажет «спасибо» за мозги немца-убийцы, украсившие ее юбку. Такая же, как и сотни других юбок. Блеклая, местами рваная и очень изношенная. Можно представить, как она не раз зашивала ее, стирала, сокрушалась по поводу того, что другой у нее уже нет — все ушло на тряпки для солдат, чтобы зажимать раны. Можно. Но лучше не представлять. Девлин спиной отошел к машине. Раздались звуки сирены и мимо просвистели две пули. Похоже кто-то из тех, что сейчас валялся рядом с ней, успел поднять тревогу. Шон рывком раскрыл дверь и влетел в салон, на ходу проворачивая ключ в замке зажигания. Она была сестрой милосердия, но милосердия ей и не досталось. Последняя минута жизни была наполнена лишь болью и отчаянием. Возможно, надеждой? Шон содрогнулся, неосознанно сжимая руль в руках крепче и вдавливая педаль газа в пол. Позади прогремел взрыв, и он не стал оборачиваться, чтобы посмотреть, задел ли он ее тело. Впереди его ждала блокада, но думал он только о том, что хуже отчаяния была только неоправданная надежда.