Наказание

    Руки привязаны к изголовью кровати его же лентой, которую Франкенштейн обычно использует вместо галстука. Он лежит на животе, уткнувшись лицом в подушку и глубоко дышит, стараясь унять дрожь. В голове не возникает даже тени мысли о сопротивлении, зато есть дикое желание, чтобы все это резко прекратилось.     Пару секунд ничего не происходит, а потом штаны сдергивают вместе с ремнем и трусами, оголяя тощий зад. Вздрогнув от дуновения холодного воздуха по голой коже, Франкенштейн испуганно дергается и по инерции сдвигает ноги. Его лицо медленно заливается краской, пока сам испуганный мужчина настороженно прислушивается к непонятным звукам. В повисшей тишине слышно шуршание, потом что-то со свистом рассекает воздух, от чего Франкенштейн испуганно вздрагивает, но за этим ничего не следует.     Облизав пересохшие губы, мужчина старается заглянуть за спину, не поднимая головы. Делать лишних движений и привлекать к себе внимание не хотелось. Наконец, в поле его бокового зрения попадает Мастер, и Франкенштейн позволяет себе приподнять голову, чтобы посмотреть тому в лицо. Ноблесс спокоен и сдержан, но человек видит за всем этим хорошо скрываемое недовольство. В этот раз терпение Мастера кончилось, и одним устным выговором Франкенштейн не отделается. А он, дурак, как дите малое, все верил, что будет постоянно выходить сухим из воды!     Интуиция подсказывала, что лучше держать рот на замке и не злить Мастера еще сильнее, поэтому Франкенштейн проглатывает не высказанные оправдания, с испугом косясь на ремень в руках Ноблесс. -Считай. До ста.    Франкенштейн цепенеет, мучительно осознавая услышанное. В горле вновь застревает детское "Пожалуйста, не надо". -Ты понял? -Да, Мастер, - мужчина как со стороны слушал как жалко звучит его собственный голос. Тихо кивнув головой, Мастер отошел к другому краю кровати, и Франкенштейн затих, испуганно сопя.     Следующий час он запомнил на всю свою жизнь. Изматывающие ожидание боли от удара, хищный свист ремня, заставляющий цепенеть от страха, и низкий спокойный голос Мастера, отчитывающий его за совершенные проступки. Боясь ужесточить свое наказание, Франкенштейн покорно слушал и срывающимся от плача голосом считал вслух удары, глотая слезы. От невыносимого стыда горело лицо, пот заливал глаза, рубашка липла к телу, соленые капли неприятно скатывались по спине в ложбинку между раскрытых ягодиц. Ноги раздвинулись сами собой после первых же ударов. Тело как-будто восстало против хозяина, делая его положение еще более унизительным. Удары, приходившиеся на внутреннюю часть бедер, вызывали дикие крики боли, но сдвинуть ноги Франкенштейн не мог. Как бы глупо это не было, но позорная порка и беспомощное положение возбуждали - мужчина с ужасом понял это, лишь когда поймал себя на попытках подрочить об скомканные простыни. То что должно было быть лишь наказанием, вызывало удовольствие, пускай и не такое сильное как боль. Задница и щеки полыхали от стыда, а сильные и чувствительные удары ремнем сыпались один за другим. Всхлипывая, Франкенштейн оттопыривал вздрагивающий зад, бесстыже терся скользкой от смазки головкой члена о простыни и пытался не сбиться со счета.     Где-то по середине порки он уткнулся в насквозь мокрую от пота и слез подушку, задыхаясь от неудержимого возбуждения, что затягивалось в узел внизу живота. Мастер же продолжал пытку,  через пару десятков ударов оставив от гордого мужчины его жалкое подобие, трясущееся от желания кончить. Получив удар в очередной раз сразу по обеим ягодицам, Франкенштейн вскрикнул и выгнулся, протяжно застонав в голос. -Счет. - Восемьдесят шесть!... Мастер, пожалуйста... - прорыдал мужчина. Последние остатки гордости и заносчивости растаяли без следа, осталось лишь желание остановить наказание. -Я много раз просил тебя соблюдать правила? -Да, Мастер!... Восемьдесят семь... -Мне нужно повторять просьбу несколько раз? -Нет, Мастер, нет!... Восемьдесят восемь!... -Не смей устраивать это еще раз. -Восемьдесят… девять... Да, Мастер...     Франкенштейн дрожал всем телом, всхлипывая без остановки. -Ты понял?     Израненную кожу коснулась холодная пряжка ремня. Франкенштейн поперхнулся воздухом от испуга, представив себе, что будет если Мастер решит для закрепления эффекта закончить порку, используя край ремня с пряжкой. Холодный метал коснулся поясницы, скользнул вниз меж ягодиц. Мужчина набрал воздуха для ответа и захрипел от долгожданного освобождения от напряжения в пахе: -Д... Д -даа… -Что ты понял? -Вс-в… се… -Счет? -Девяносто, - простонал Франкенштейн в подушку. -Громче. -Девяносто один! — он задергался, захлебываясь криком. На коже вспухали рубцы, от боли темнело в глазах. Удары продолжили сыпаться. Франкенштейн уже орал во все горло, умоляя простить его, пока не затрясся от неконтролируемого плача.     Когда Мастер остановился, Франкенштейн все еще не верил, что наказание закончилось. Он тихо всхлипывал и трясся от страха, беспомощно дергая ногами. Мастер молча развязал ему руки, и стоило Франкенштейну освободится, как он кинулся к Ноблесс. Райзел слегка вздрогнул, когда мужчина уткнулся лицом в его грудь, судорожно хватаясь за него руками и жалобно скуля. Тихо вздохнув, Ноблесс сел на край кровати, аккуратно гладя рыдающего Франкенштейна по голове. -Простите... Простите, Мастер... - сквозь слезы давился словами Франкенштейн. Он пьянел от резкого контраста нежных рук Мастера в этот момент, когда эти же руки наказывали его пару мгновений назад. - Простите... -Я простил тебя, Франкенштейн.     Мужчина поднял зареванное лицо на Ноблесс. -П.. Правда?- Мастер ласково кивнул, приобняв продолжившего рыдать, но уже от облегчения, мужчину.     После Франкенштейн никогда не вынуждал Ноблесс повторять свои приказы дважды. Мужчина уяснил, что терпением Мастера надо не только восхищаться, но и ценить, потому что если оно кончится... Он вновь будет наказан. И Франкенштейну не нужно напоминать об этом.