Оживить статую

Мария была на той могиле, словно какое-то чутье вело ее правильной дорогой. С момента своего появления на свет, если можно так сказать, она ни разу не искала это место. Эта идея возникла сразу же после похорон Грильо. Она с абсолютно ровным лицом прощается с супругом, ни единой слезинки не срывается с ее глаз, но какая-то мысль теплится в голове. Она разрастается в секунды, как лесной пожар, и укрепляется моментально, как заноза. «Анна Белецкая» вызывает у нее презрительную усмешку. Ей не понятно из-за чего помешался бедняжка Платон Андреевич («Куда же он сбежал?»), это всего лишь дешевый крест на небольшом бугорке, охраняющий кости. Она намного лучше, совершеннее и ее никак не может свалить с ног какая-то чахотка. Конечно, можно было бы лучше относиться к своему «оригиналу», но Мария не знает, что такое сочувствие. Размышления даже в этот момент движутся ровно и без сбоев, как хорошо смазанные шестеренки в швейцарских часах. Что же такого интересного в том, чтобы быть живой? Чувствовать боль? Душевные волнения? Или просто поверить наслово художнику? Мария не находит ответа на этот вопрос и, бросая на старую могилу принесенные цветы, так как люди всегда ходят на могилы с цветами, отправляется домой. Оформленный в лучших традициях художественного вкуса. Одинокая жизнь Марию ничуть не смущает. Все идет по-старому: дни сменяют друг друга, проходят встречи с друзьями, тратятся деньги, меняются наряды. Она ничем не выдает свою истинную сущность, ее характер как нельзя лучше вписался в нравы того века, в котором ей довелось выйти из витрины. Ей даже радостно от того, что Платон Андреевич раскрыл ее секрет, но больше, конечно же, от того, что его нет рядом. И теперь точно никогда не будет. Он был прав, Грильо не был первым в ее списке. Она до сих пор помнит удивление того, кто первым заметил осмысленный взгляд у статуи. Его не так волновало то, что хорошо одетая молодая женщина была его покупкой, его скорее интересовало, как это объяснить своей супруге… Мария недолго задерживается на этих воспоминаниях. Она хорошая вещь, ее покупали много раз, теперь же она в таком положении, что может сама позволить себе набрать целый сад статуй. И никто ее не осудит за это решение. Только вот вряд ли они будут живыми. Это случается в один из самых обычных дней, когда она по привычке ловит бабочек, чтобы потом их мучать, накалывая на булавки, наблюдая за тем, как жизнь медленно уходит из них. Не всегда ведь можно позволить себе такое с человеком, в данный момент это вовсе непозволительная роскошь, так как, окруженная ничего не подозревающими друзьями, она не использует свои женские чары, ожидая, когда закончится траур. Очередной замах сачком и внезапное падение приводят к тому, что с руки Марии слезает небольшой кусок кожи. Не такая, как у людей, эластичная, мягкая и теплая, больше похожа на папье-маше или картон — безжизненный, грубый кусок материала. Она хмурится, когда рассматривает его, беря двумя пальцами, после чего легкомысленно отбрасывает в сторону, не думая о последствиях и решая замаскировать этот пустяк правильно подобранным платьем. Второй кусок кожи слезает с ее лица неделю спустя, обнажая нечеловеческое строение черепа. Тут уже она внимательнее рассматривает свое отражение. Паника Марии не знакома, но некоторый дискомфорт она все равно ощущает. Выход из положения один — притвориться больной и ни с кем не контактировать. Ничего странного она в этом не видит, зная, что причуды богатой вдовы каждый поймет, как ему будет угодно. Мысли ее скорее посвящены тому, почему так происходит, и она знает, что у нее будет много времени это обдумать. Дни теперь текут вяло, без бесконечной трескотни людей скучновато. Это словно проводить часы за той самой витриной, куда ее поместили когда-то давно. Кожа между тем слезает с разных участков тела, превращая ее прекрасный облик в поистине чудовищный. Мария ходит обмотанная с ног до головы в закрытые платья, стараясь держаться непринужденно хотя бы при прислуге. Мысли между тем мерно тикают, пытаясь найти хоть какой-то вывод из сложившейся ситуации. Мария полностью погружена в себя, слушая, как редко шепчутся некоторые ее посетители о том, что налицо проказа. В какой-то миг ей кажется, что это Платон Андреевич проклял ее перед своей гибелью. Теперь отчасти ей кажется, что понятно, как это быть живой. Никакого удовольствия. Чахотка. Проказа. Все как у людей. Мария не знает эмоций, поэтому она целыми днями через окно наблюдает за садом, пытаясь направить мысли в нужное русло. Она что-то читала о смертельных болезнях, говорят, люди учатся ненавидеть все живое в таких случаях. Никто никогда не говорил о вещах. Что же делать им? «Может, желать стать настоящей?» — хмурится Мария на закате дня. Так проходит долгих полгода. То был день, когда Мария услышала в саду какой-то шорох. Она вспоминает о том, что ясно дала понять — никто не должен нарушать ее покой. После этого поднимается с места, желая призвать к порядку нарушителя спокойствия. На полпути она замирает в некотором удивлении, потому что видит перед собой незнакомого человека. Он заинтересованно разглядывает высаженные цветы на клумбе так, словно примеривается, и весь вид его отражает задумчивость. Когда он замечает поблизости Марию, то приветливо улыбается. — Добрый день, позвольте представиться, меня зовут Степан Емельянович. Вы, так понимаю, хозяйка дома? — Да, — спокойно отвечает она. — Видите ли в чем дело, я проживаю недалеко от вас. Как-то раз, прогуливаясь здесь неподалеку, моя младшая дочь заметила эти красные цветочки, и так они ей понравились… Я по роду занятий не имею привычки разбираться в цветах. А она у меня скромница, все просит: «Спроси, пожалуйста» или «Узнай, будь добр». Не окажете любезность? В голове Марии проскальзывают неясные образы. Человеческая женщина с приятной, гладкой кожей, красной кровью и мерным дыханием. То, чем Марии никогда не стать. Будучи куклой, идущей по рукам, Мария не знает самого простого — какие секреты скрывают человеческие тела. Вдруг эта скромная девушка знает секрет? Вдруг все люди знаю секрет, только молчат? Марии приходит самая странная идея, которая только могла быть у создания вроде нее. В этот раз не убивать человека, а подружиться и спросить совета. Но для этого нужно войти в доверие. Может быть, именно так она наконец-то станет живой. — Это хризантемы, — подражая дружелюбию Грильо, которого она насмотрелась вдоволь, отвечает Мария. — Ох, вот спасибо, — радуется Степан Емельянович. — Кому, простите, обязан? — Меня зовут Мария… Скажите, а ваша дочь не могла бы зайти ко мне? — на лице Степана Емельяновича проскальзывает удивление, но статуя добавляет: — Я бы лично подарила ей семена. И еще… Раз уж мы соседи, то почему не навещать друг друга? Степан Емельянович с сомнением посматривает на эту даму. Он прекрасно видит, что у нее какая-то жуткая болезнь, но думает о том, что Настеньке в ее двадцать лет пора бы уже учиться контактировать с людьми, а то выдумщица и вся какая-то неземная выросла. Пусть хоть с соседкой потрещит о своем, о девичьем, а то с сестрами не уживается вовсе. У тех все кавалеры в головах, а той подавай книги и мечты, даже церковь, егоза, посещает через раз. Себе на уме девка… По улыбке соседа Мария догадывается, что смогла расположить его к себе. К тому же, она слышала о жалости и верно предполагает, что этот человек ее жалеет. Дальнейший их разговор короток — Степан Емельянович упоминает, что вдовец, Мария признается, что она вдова; Степан Емельянович хвастается дочерьми, а Мария внимательно слушает. Расходятся они уже добрыми приятелями. Не на следующий же день, конечно, но где-то в конце этой недели она видит впервые перед собой эту девушку. Она внимательно изучает ее взглядом, ловя буквально каждое движение, наблюдая тело, пышущее здоровьем, тонкие руки, аккуратно убранные волосы, щеки, на которых легкий румянец. В голове проскальзывает единственная мысль: «То, что надо». Та пользуется официальным входом в дом и, когда Марии объявляют о визитере, она во всеоружии и подбирает слова, чтобы увлечь ее рассказом. «Настенька», — словно пробуя на вкус, произносит про себя Мария, учась правильной интонации. Девушка действительно скромная. Она топчется на входе, боясь поднять взгляд и прямо посмотреть на хозяйку дома, но Мария старательно изображает приветливость, и та все же подходит к ней поближе. Мария где-то на второй минуте разговора о цветах понимает то, что Настенька очень добрая, так как та старательно делает вид, что не замечает максимально закрытой одежды хозяйки. Ее глаза широко раскрыты и блестят, она вся во внимании. Мария, как и обещала, отдает ей семена, но специально задерживает руку, протягивая их, и, пристально вглядываясь в глаза гостьи, будто нарочно спрашивает: — Не боитесь меня? На лице Настеньки легкая растерянность, она не ожидала такого вопроса. Ответ, который она дает, на взгляд Марии, умеющей замечать в людях малейшие признаки негодования, самый искренний из всех возможных. В нем всего одно слово: — Нет. Мария не понятно чему улыбается, когда та уходит, почему-то желая, чтобы ответ был таким же, когда она узнает тайну происхождения хозяйки дома. А ее придется рано или поздно раскрыть. В этом, конечно, больше желания получить ответ на волнующий вопрос, чем попытка восхититься человеком. Настенька после этой встречи приходит к ней регулярно и, Мария внимательно наблюдает за тем, как сменяются эмоции в ее глазах, как она искренне пытается поддержать болеющую одинокую даму, а та в ответ оказывает ей знаки внимания в виде небольших подарков. Настенька не принимает ни одного, но Мария видит точно — какую-то струну в ее душе она смогла задеть. Мария с уверенностью бы сказала, что стала ей небезразлична, та рассказывает ей о семье, о сестрах, о своих мечтах. Но она терпеливо ждет момента, чтобы открыться, чтобы наконец спросить у человека о том, как быть настоящей. Как почувствовать биение сердца в своей груди, как не только понимать эмоции, но и ощущать их. Как ни странно, в момент срывания покровов на дворе вечер. Настенька, узнав любимое занятие Марии, полдня ловила бабочек, чтобы ее обрадовать, и занималась тем, что накалывала их на булавки. Мария внимательно наблюдала за движениями ее пальцев, провожая каждый чуть ли не хищным взглядом. Она начинает свою речь издалека: — Анастасия, скажи, ты веришь в судьбу? — Странные вопросы у вас, Мария Сергеевна, — отзывается та, не отрываясь от своего занятия. — Конечно же, верю. — А как думаешь, у неживых предметов есть судьба? — У всего есть свой срок, — после небольшой паузы говорит она, смущенно улыбаясь. Мария никак не реагирует на этот ответ и просто подбирает следующий вопрос, произнося его спокойно: — Скажи, а можно ли сделать неживой предмет живым? Настенька после этих слов удивленно вскидывает голову, думая, что ослышалась. Она бросает булавки и медленно разворачивается к Марии. — Да что ж у вас за вопросы сегодня? — тихо удивляется она. Мария держит паузу, чтобы насторожить свою приятельницу, а потом монотонным, страшным, своим настоящим голосом спрашивает: — Ты никому меня не выдаешь, если я открою тебе правду? Настенька прикладывает руки к груди и смело, кивает, не в силах что-либо произнести. Мария просто поднимается со своего места, а потом тем же голосом добавляет: — Когда ты увидишь то, что я тебе покажу, то ответишь мне на один вопрос. Ты знаешь на него ответ. Глаза Настеньки наполняются страхом, она сидит не шевелясь, боясь лишний раз вдохнуть. Статуя между тем тянется к застежкам на платье и вуали, скрывающей лицо. Проходит всего секунда, и Мария видит, как ее гостья в неимоверном ужасе близком к шоку зажимает рот ладонью, чтобы сдержать крик. Мария не обращает на это внимания, она требовательно спрашивает: — Скажи, что мне сделать, чтобы стать настоящей? Настенька словно приросла к стулу, на котором сидела. Она сдавленно дышит, не в силах оторвать взгляд от того, что видит, потом сильно жмурится. Перед ее глазами так и стоит взлохмаченные куски непонятного материала, отслаивающиеся от общей конструкции, и проглядывающий железный каркас. Мария же просто ждет, стараясь не двигаться, чтобы еще больше не пугать свою гостью. Настенька, не раскрывая глаз, тихо произносит, отдышавшись: — Кто же ты на самом деле? — Я творение одного художника, которого уже нет в живых. — Ты… Его убила? — шепчет Настенька. — Нет. Но он пытался навредить мне, — чеканит Мария. — Но все те, кто узнавали о том, что я на самом деле неживая, всегда погибали от моей руки. — И меня ты тоже убьешь? — севшим голосом спрашивает Настенька. — Нет. Тебя убивать я не стану. Настенька глубоко вдыхает, потом раскрывает глаза. Она еще раз внимательно смотрит на живую статую, а потом, в неверии качает головой. — Почему ты решила спросить это именно у меня? — Ты живая. Ты должна знать, как становятся живыми. Я хочу быть такой же как ты. Взгляд Настеньки меняется с секундами. В нем проскальзывает не то грусть, не то сочувствие. Мария не может разобрать, но, когда она слышит ответ, то недовольно фыркает. — Бедненькая. Живыми не становятся, живыми рождаются. — Я была рождена вдохновением. Настенька, пораженная этим признанием, неуверенно кивает, потом молчит, поджимая губы, и опускает взгляд. После этого она прикладывает одну руку к голове, и по ней видно, что погружается в размышления. Мария спокойно ждет. Не побежала, куда глаза глядят, слушает, значит, уже половина дела сделана. Не каждый ее муж был способен вынести правды хоть несколько мгновений. — Я думаю, ты и так уже знаешь, что значит быть живой, — в итоге со слабой улыбкой заявляет Настенька. Мария просто смотрит на нее, а та продолжает: — Ты общаешься с людьми, у тебя есть увлечения, ты можешь понимать эмоции. Ты выглядишь больной, как при настоящей болезни… Мария, я не могу сделать тебя живой по-настоящему, но хоть какое-то понимание у тебя должно быть — твоя жизнь очень напоминает то, что другие называют жизнью. Может быть, тебе изменить отношение к ней? — Я хочу быть из крови и плоти, — категорично заявляет Мария. — Не каждый человек из плоти стоит того, чтобы называться живым, — парирует Настенька, вспоминая все те книжки, что прочла когда-то. — Может быть, тебе просто было не с кем поговорить об этом? О том, какая ты настоящая? Не перед кем было раскрыться так, чтобы тебя приняли такой, какая ты есть? Шестеренки в мозгу Марии шевелятся с усиленной скоростью. Она размышляет над словами Настеньки, оценивая их и пытаясь осмыслить. Слышала она о том, что люди любят притворяться, когда им удобно. Все грешат этим. Все, кого она знала. Статуя не знает, что сказать. Первая мысль, которая рождается в ее голове, звучит сдавленно, но выражается тем же отстраненным, страшным голосом. — Как вы, люди, испытываете эмоции? — Раз ты существо одушевленное каким бы то ни было способом, то должна знать, — говорит Настенька и поднимается со своего места, приближаясь к Марии. В ее глазах нет ни отвращения, ни страха, а какое-то понимание происходящего. Мария это воспринимает спокойно. — Вот, например, я твой друг. Я сейчас делюсь с тобой тем, что думаю. Я доверю тебе свои мысли. Это называется доверие. И должно вызывать у тебя какой-то отклик. — Я ничего не чувствую, — спокойно отвечает Мария. Настенька хмурится, вновь опускает взгляд, потом спрашивает: — У тебя вообще были друзья? — У меня много друзей. — Тогда представь такого друга, которому бы ты могла сказать о том, что ты ожившая статуя. Много таких наберется? Мария чувствует, что что-то в ее шестеренках крутится не так слаженно, как обычно. Она путается между разными ответами, но не может подобрать правильный. Ее глаза какие-то минуты перебегают с одного предмета на другой, но она никак не может подобрать слов. Настенька же победно улыбается и произносит: — Это называется удивление. — Удивление… — тихо повторяет Мария, смотря на девушку широко раскрытыми глазами. В этот момент до нее медленно доходит понимание того, что, кажется, Настенька в чем-то права, а, может быть, и не в чем-то, а во всем. Такое с ней впервые, она внимательно рассматривает человека перед собой, силясь сообразить, что ей спросить еще, гостья же сокращает между ними расстояние до минимума и, пользуясь впервые прочувствованной эмоцией статуи, легко касается ее щеки губами. Мария тут же делает шаг назад, оглушенная таким поступком. Такое позволяли только ее мужья, и не сказать, что ей это нравилось. Тут же то же самое, можно сказать, замешательство возвращается обратно. Ей не понятно, как оценивать этот поступок. — Прости, — смущенно отзывается Настенька. — Я подумала, может быть, это сработает. В сказках обычно всегда нужно поцеловать статую, чтобы она превратилась в человека. Ситуация с тобой настолько невероятная, что было бы странным это не попробовать. Мария в эти минуты понимает, что не захочет отпускать Настеньку просто так еще очень долгое время. «Удивление» ей очень понравилось. Почти так же как мучать бабочек.