Акация

— Но я попрошу вас мне помочь в одном очень важном деле. — В каком? — А это я вам вечером скажу. Давайте встретимся сегодня перед зданием в шесть часов.* Комдив Кирсанов ушел, оставив пару окурков на полу, и в кабинете на Гороховой 2 снова стало тихо. Поверил ли он последним словам Матвея? Главное, чтобы бывший поручик Кирсанов-Двинский не понял ничего раньше времени, иначе его безумный план может рухнуть. Впрочем, предугадать, что именно он, Матвей Осипов, задумал, может только такой же безумец. В правом виске зашевелилось, стрельнуло. Раз, другой. «Здравствуй-здравствуй, источник моего безумия. Я уж думал, сегодня ты оставишь меня в покое. Но пока рано, иначе ничего не получится». Открыл окно, расстегнул френч и ворот рубашки — несколько глотков свежего воздуха и все пройдет. Ненадолго. В лицо пахнуло чем-то терпким, душистым. Акация. Расцвела у самого окна второго этажа, будто в насмешку: я была здесь до тебя и буду после. Можешь распорядиться, чтобы срубили — останется пень и от него пойдет поросль. А вот как долго будешь здесь ты? И что останется, когда тебя не станет? Когда-то они с сестрой приехали сюда впервые, изумленно озирались на широких проспектах. Это было в мае и тоже пахло акацией. От его сестры осталась только могилка за оградой городского кладбища. Позже, в семнадцатом, тоже в мае, они с Евгенией поехали по заданию партии в Батум. На пароходе туда должен был приплыть человек из Америки, он вез деньги и какие-то бумаги для Свердлова. Человек задержался, как позже выяснилось, заболел и не смог отплыть вовремя, а они все это время жили в гостинице. Тогда так же цвела акация, её в городе было очень много, и от этого запаха порой легко кружилась голова, как от того шампанского, что они пили в номере вечером. Чтобы не привлекать лишнего внимания и пересудов, в гостиницу они вписались как супружеская пара. И вели себя соответственно. До следующего рейса оставалась неделя, они ходили на причал или гуляли по улочкам старого города. Он — в летнем костюме, она — в светлом платье, пряча лицо от солнца под кружевным зонтиком. Герр и фрау Келлер. Вечерами ходили в театр, сидели в ресторанах. Матвею потом было несколько не по себе, словно одолевало чувство вины. Он знал, как приходится жить многим товарищам-партийцам, как ещё недавно жил он сам. Да и он ли это был? Все, что происходило вокруг казалось ненастоящим, слишком нарядным, чтобы быть правдой. Либо это был не он, а кто-то другой, кого он видит со стороны. Однажды на прогулке по набережной они спустились к самому морю. Солнце клонилось к закату, издалека доносились звуки духового оркестра, смешиваясь здесь с плеском воды у самых ног. От накатившей волны полетели брызги, подхваченные ветром. Матвей невольно зажмурился, рассмеялся и услышал, что Евгения смеется тоже. В тот вечер они гуляли до поздней ночи. И не спали до утра. А утром на пароходе прибыл джентльмен с Уолл-стрит, которого они ждали. В тот же день сели в поезд — возвращаться в Петроград. Деньги и письма были надежно спрятаны. Когда поезд тронулся, медленно проплывая мимо здания вокзала, Евгения села у окна. — Знаешь, я рада, что он опоздал. Застучали колеса, все быстрее и чаще, набирая скорость. …Или это стук в дверь? Дверь кабинета открылась и в образовавшуюся щель просунулась голова товарища Леонидова. — Товарищ Осипов, я к вам по поводу завтрашнего партсобрания…