Сон

      Мне начал периодически сниться один и тот же сон. Не сказать, что он неприятен или напротив, вовсе нет. Он кошмарен. И в первую очередь своей реалистичностью, и эта реалистичность жила своею жизнью, она была живой. Настолько, что рискуешь остаться в нём навсегда, так никогда не узнав, где же она, эта граница между сном и явью? Быть может, где-то там, где чёрные волны соприкасаются с берегом, рассыпаясь в пену?..       Именно там я сидел изо дня в день, ожидая и не веря даже тому, что видели мои собственные глаза. Да, она вполне могла исчезнуть и днём, и ночью, будучи лунатиком. Но тот день, окрашенный для меня бордовым и серым, она так просила сесть вместе со мной, в одну лодку. Поначалу я, конечно отмахивался, ведь было достаточно одного порыва ветра, одного крепкого удара волной, и мы больше никогда не встретимся. Бедная моя малютка, Кристин. Я знал, что она ещё не отошла от горя, от потери нашего отца. И всё равно… Я взял её. На свою совесть. И… Её смыла волна. Я пытался, пытался, слышите! Я пытался найти её. Я так продрог от этих поисков, что, пока я плыл до берега, чуть было не задубел. Идиот. Просто… Нет. Я не знаю нужного слова. Да и в голове у меня было тоже пусто. Я всё делал как бездушный автомат. Кристин дома. Может, в душе? На кухне? Но её там не было. И только утром следующего дня я вызвал полицию. А те, в свою очередь — бригаду скорой помощи. Я думал, что я сам умер, и поэтому здесь, а не на небесах. Интересно, а Кристин? Она туда попала наверняка. Так я думал, пока спустя неделю к берегам не прибило её тело. Тогда внутри меня что-то разбилось. Как я не рассыпался сам, с полным отсутствием целуя её уголок губ. Противно. Прости меня, моя девочка. Я не хотел этого. Но виноват во всем этот я, я и только я.       Солёная вода в глазах, куски соли на одежде и даже волосах. Эти глаза видели нечто страшное. И рот приоткрыт. Ты звала меня на помощь? Или искала отца? Теперь ты одна, один и я. Пожалуйста, Кристин. Прости меня. Не осуди меня. Я хотел, чтобы тебе было хорошо. А хорошим делом для тебя было лишь одно.       И тут я подумал, привстав с кресла и глянув окно: а что, если она и правда не в раю? Вдруг она сейчас…       Я глянул в окно. И там, у самого моря я и нашёл Кристин. Её ноги по лодыжки уже поглотила ледяная мокрая мгла, а волосы цвета пепла оплетали фигурку. Я не помню, как я выбежал из дома и потянул к ней свои руки. Её руки тянулись ко мне ответ. А я стоял и смотрел. Меня парализовало пронизывающим дыханием ветра, от какого-то суеверного ужаса вдоль хребта у меня пробежались мурашки. Этот пустой взгляд, мокрые глаза и синие губы. Нет, Кристин, нет!..       Я рванул к ней и едва не вскрикнул: первое ощущение, словно я потерял ноги. Вернее, я не чувствовал их. Я осознал, что теперь я на уровне сестры, и она всё так же тянет ко мне руки. Вот она падает на разбитые колени, почти ничком, и тянется ко мне изо всех сил. Но она неумолимо тонет в песке. Полинявшее жёлтое платье намокло и облепило её худое, маленькое тельце. Красное от слёз лицо. Разбитые губы. И пальцы, на которых не было ногтей. Белые-белые, с красными, розовыми кончиками. Это казалось настолько живым, что я немедленно почувствовал, как, должно быть, больно морская соль кусает беззащитные шматки кожи. Я хотел закричать, я хотел двигаться, я хотел её спасти, но слепое, глухое, застывшее над нами небо вдруг рухнуло наземь.       Я проснулся. Я жив? Я весь дрожу, весь мокрый и едва дышу. Жадно вглядываясь во вдруг ставшую опасной темноту я не мог не заметить, как тени скребутся по углам, мерзко хихикая, как пляшут они на полу от стонущих за окном древесных ветвей. Так тихо, что, кажется, я слышу собственные мысли. Но не дыхание сестры. И тут, пробив стекло, со всей силы брызнула чёрная вода, она отбросила меня прямо к стене!..  — Кристин!.. — Захлёбываясь солёной влагой, позвал я. В панике скатился с постели, принялся искать её, спотыкаясь и падая раз за разом в воду. Чёрт возьми, опять этот сон!.. Неужели и здесь нам всем суждено погибнуть?! Мои ноги, мои руки — хоть выбрось, но отчаяние заставило меня ползти, то и дело откашливаясь, вздирая голову. Я искал входную дверь. Всюду следы от ногтей, но это не самое худшее. Я почти взвыл, увидев вместо двери пустой проём. А в нём — Кристин. Прозрачна и бледна, и с теми же алыми пятнами, ошмётками вместо ногтей. Тихо и смирно стояла она, богиня этой страшной стихии, что поглотила её. Она смотрела на меня, смотрела долго, как я барахтался у её ног и взывал к ней, пытаясь обнять её безжизненные колени, рыдал и молил её о прощении. И тут она улыбнулась. Надежда дрогнула в моём сердце и замерла в ожидании. Я ощущал, как трепыхается сердце в моих губах, пока целовал её ноги. За ним я не слышал угрожающего скрипа старых деревянных стен и треснувшей прямо над головой крыши…       Я проснулся, проснулся у себя дома. Крик чаек, вой холодного ветра, приглушённый шёпот волн, шуршание гальки и песка, постукивание веток в стекло. Привычные, но пугающие звуки. Я расслабился было и уже собирался лечь обратно, обняв свою Кристин. Её волосы были мокрые. И были странно тёмного цвета, воняли железом. Наконец, я почувствовал прямо у своего рта этот гадкий привкус и, осмотрев себя, хрипло взвыл: вся моя шея, моё плечо было едва ли не изодранно; я был весь в крови. Датская русалочка не имеет ничего общего вместе с тем существом, во что превратилась моя бедная Кристин, с кем я лежал в одной постели. Вы оба были нагими, и, кажется, ещё чувствовали холод. Ну что ж. Из-за меня она стала такой. А мне уже терять нечего.       Видимо, она надеялась на это, знала, что я так и сделаю. Я пошёл вслед за ней, и ледяной ветер, толкая нас в спины, проводил до конца. До самого конца.       В вечность.