жизнь — штука в принципе сложная, непонятная, местами совсем дикая, но когда тот, кто заставляет сердце биться чаще и растекаться в лужу всякий раз, как делает комплимент, пусть брошенный невзначай или в шутку — твой лучший друг, с которым у вас мир и жвачка, море воспоминаний и десять лет рука об руку — все становится еще сложнее. иногда появляется мысль выйти в так приветливо приоткрытое окошко одиннадцатого этажа. останавливает только тот факт, что твой предмет воздыханий все еще сосед и будет явно не в восторге, когда выглянет в окно и вместо кружки кофе зальется слезами, чего очень не хотелось бы.
чимин не пессимист ни разу и никогда не думал о такой занятной и крайне щекотливой вещи, как суицид, всерьез, боже упаси, ведь если узнает об этом его матушка — а она узнает в любом случае, родитель все-таки — воскресит и прочитает нотацию о том, что это ужасно — быть таким невоспитанным и импульсивным в его-то двадцать семь. в окно выйти на самом деле он никогда бы не решился, но вот бегать к нему курить в открытую форточку каждые пол часа вполне способен, слушая потом причитания лучшего друга о том, что в квартире воняет табаком и это раздражает. и пак бы с радостью бросил, да только это просто невозможно, живя под одной крышей с ким тэхеном, который ни сном, ни духом о влюбленности в себя, а потому ничуть не стесняется лезть обниматься и кокетничать на людях, дуя губы и прося «доброго и самого лучшего на свете чиминни» покормить мороженым с ложечки или отдать свою порцию лапши. пак, если честно, ему все готов отдать, лишь бы продолжить бессовестно пялиться, пока прожора-тэхен за обе щеки уплетает желанное лакомство, иногда смешно причмокивая. в такие моменты особенно сложно удержать себя от навязчивой идеи приподнять чужую голову за подбородок и поцеловать, но он как может держится. правда, после приходится уводить юнги-хена в сторонку под предлогом неотложного разговора и капать ему на мозги своим нескончаемым уже как год нытьем о чудовищно красивом и ужасно тупом друге. тот не ясно почему вообще все еще слушает все это, хотя давно мог бы и послать куда подальше, но вместо этого только протягивает сигарету и после кивает, мол, вещай. с того момента, как старший узнал о влюбленности чимина, стало немного проще, ведь всегда есть, кому написать, что тэхен — сущий дьявол и пожаловаться на его ослепительную улыбку, которой колики в животе и тараканы в голове носятся и визжат, как маленькие девочки. юнги такой бред никак не комментирует обычно, привыкнув, хотя сначала много и со вкусом язвил, а потом подкалывал, за что паку очень хотелось ему как следует всечь, ибо «перестань ржать, хен, у меня драма» и еще целая куча заранее приготовленных ответов, на которые мин сразу реагирует и благополучно затыкается. потом, правда, ржет еще больше, называя тонсена королевой драмы и предлагая оскар, сделанный из бумаги старательным чонгуком. к слову о последнем: он тоже знает прекрасно о чувствах мелкого хена (чимина, потому что юнги за такое и подзатыльник может прописать, а у него рука тяжелая) и не упускает возможности поглумиться, но в последнее время не так уж и часто (ибо, как выяснилось, у чимина тоже рука довольно-таки тяжелая). он обо всей ситуации узнал совершенно случайно, но тайну выдавать не стал, за что ему огромное мерси, ибо зная чона с его-то простым отношением к жизни — мог пойти и все растрепать, не считая чем-то особенным и страшным взять и признаться. «везучая маленькая скотина» — повторяет про себя чимин, потому что знает прекрасно, что у младшего-то все с этим делом в порядке — встречается себе с богатым бизнесменом, которому под сорок, и ни о чем не переживает. иногда завидно, но от одной мысли о ревнивом парне мелкого хочется скривиться и фыркнуть, ибо намджун хоть и классный, но ужасный собственник и чону написывает круглыми сутками, а то и названивает, из-за чего спокойно с тонсеном поговорить никак не выходит. и тем не менее у гука глаза постоянно так и светятся от счастья, стоит ему взглянуть на экран телефона и увидеть сообщение от своего любимого ревница, которому в очередной раз интересно, как младший проводит время, пока он на работе.
чимин может только разочарованно вздохнуть, когда это случается снова и чонгук оставляет его в одиночестве на целых двадцать минут, умотав трещать со старшим на улице, постоянно хихикая и краснея, наверняка смущаясь. переведя взгляд с болтающего за окном чона на стоящий перед собой стаканчик кофе, что уже остыл и был противным, он обиженно сопит, собираясь даже после окончания их милой беседы демонстративно молчать, но обида сходит на нет сразу же, как звенит колокольчик на двери и до ушей доносится бархатный басовитый голос, пробирающий до мурашек. чимину не нужно поворачиваться, чтобы узнать его владельца, также как и не нужно смотреть, чтобы знать, что лучший друг сюда пришел не один. безумно хочется взглянуть, кого же ким притащил сюда на свидание — а это наверняка свидание, иначе бы с утра тэхен не стал так прихорашиваться и загадочно улыбаться, глядя в зеркало — но пак с места не двигается, вслушиваясь в голос спутника или спутницы, пытаясь различить знакомую интонацию. в душе теплится надежда, что это окажется какой-нибудь их общий знакомый, но с учетом того, что знаком тэхен с половиной сеула — едва ли это будет кто-то из известных паку людей. еще больше чимин расстраивается, когда, все же обернувшись через плечо, замечает не статную фигуру кого-нибудь из друзей своей зазнобы, а хрупкую девушку, которая хихикает и прикрывает рот ладошкой, в то время как тэхен дарит ей квадратную улыбку, заставляя сидящего и бессовестно пялящегося лучшего друга обреченно застонать, растекаясь по столу. гадство, гадство и еще раз гадство, потому что ему ким так не улыбается, никогда так не улыбался! нет, эту квадратную улыбку чимин видел множество рад, но никогда не было такого, чтобы она была пропитана такой нежностью и детской неловкостью. прекрасно, тэхен еще и смущен, хотя обычно этого хрен добьешься и даже паку, который, казалось бы, лучший друг уже десять лет как, не удавалось на трезвую голову ввести друга в краску., но какой же он все-таки красивый, когда смущен, вашу ж мать, у чимина не стальные нервы.
к тому времени, как парочка усаживается за столик на другом конце зала, а девица несколько раз подверглась испепеляющему взгляду со стороны чимина, соизволил вернуться чонгук. он с удивлением замечает, что старший пересел на его место, не заметив даже тонсена, которому пришлось махнуть у него перед глазами рукой, чтобы вывести из транса. тряхнув головой, чимин переводит-таки взгляд на чона и снова утыкается лбом в прохладную поверхность столешницы, вызвав только больше недоумения. наконец чонгук додумывается обернуться и тут же все понимает, заметив, как тэхен воркует с длинноволосой блондинкой, сев у окошка. возвращает свое внимание хену и устало вздыхает, потрепав его по голове, не считая этот жест за отсутствие почтительности, что полагается старшим.
— она красивая, чимин, — хмыкает гук, заставляя старшего едва ли не подскочить на месте, вовремя удержав за руку. тот, правда, успокаиваться не желает и потому гулко втягивает в себя воздух, вот-вот собираясь разразиться гневной тирадой о том, что чон его ни капельки не уважает и не любит, раз так просто говорит, что девушка, которая сейчас на свидании с его ненаглядным апполоном — тьфу ты, чтоб ее — красивая. — вдох-выдох, хен, я просто констатирую факт. она и правда красивая, ты не можешь со мной не согласиться, потому что какими бы голубыми задницами мы не были, но по достоинству оценить женскую красоту все еще можем. правильно, хен? — он делает акцент на последнем слове, мол, глянь, я обращаюсь к тебе, как к старшему, а не своему ровеснику. хотя, знаете, чимин начинает чувствовать себя ужасно тупым, ибо полностью с чонгуком согласен и очень тупо было начинать возмущаться.
— ты прав, чонгук-а, — удрученно вздыхает он и опускает голову на свои руки, сложенные на столе. молчит около минуты, пожевывая нижнюю губу задумчиво, а затем снова стонет беспомощно, закрывая голову руками. — черт возьми, ну почему я не влюбился в кого-нибудь другого? — ноет пак, превращаясь в унылую биомассу, вызывая на лице сидящего напротив младшего сначала недоумение, а затем и тяжелый вздох.
— хен, не неси хуйню, прошу тебя, — хмыкает чон, скрестив руки на груди и всем своим видом показывая, что слушать эти бредни он не намерен. — мы уже много раз говорили тебе, что ты не виноват в том, что влюбился и не стоит постоянно кормить себя этими «а почему я не мог», «а если бы я». я, конечно, совсем не против побыть жилеткой, в которую можно поплакаться, но себя-то уважать не забывай, а не просто хнычься всякий раз, как его-непревзойденное-высочество-господин ким тэхен новую пассию себе заводит. уверен, они расстанутся через пару недель, может, чуть больше, — и кивает, будто пытаясь убедить, что так оно и будет.
чимин, хотя и проникается речью своего взрослого тонсена, с ним не согласен. ему достаточно один разок взглянуть на мило беседующих тэхена и эту пока безымянную девицу (потому что по приходу домой ким наверняка расскажет о сегодняшнем свидании лучшему другу, как делает всегда, в упор не видя этот жалостливый взгляд и практически мольбу в глазах), чтобы понять, что они прекрасно вместе смотрятся, кажется, неплохо ладят и видятся точно не в первый раз, но еще не прошли пять свиданий. от этого становится почти никак и пак снова вздыхает, в один глоток допивая свой противный холодный кофе с карамелью.
— пойдем отсюда, а? — предлагает он, глянув на младшего, а тот только кивает, расплачивается за их небольшой перекус и поднимается с места, сочувствующе погладив хена по плечу. за поддержку ему чимин благодарен безмерно и обещает себе в следующий раз спонсировать поход в кафе и купить чонгуку какую-нибудь безделушку с героем из вселенной марвел, чтобы хоть как-то отплатить.
едва оказывается на улице, чимин выуживает из кармана пачку сигарет, зажимает фильтр одной меж губ и закуривает, сначала вдыхая ядовитый дым в легкие, а затем облегченно его выдыхая, наконец расслабляясь, утоляя свою жажду никотина. глаза стоящего рядом чонгука загораются и он протягивает руку, чем удивляет старшего, ибо тот точно помнил, что тонсен бросил и не подавал никаких признаков того, что снова начал.
— ты же бросил, чонгук-а, — недоверчиво молвит чимин, все-таки вручив тому сигарету с зажигалкой. наблюдает за тем, как чон прикуривает и возвращает свою вещицу, проследив за спокойным взглядом младшего, что был направлен, как оказалось, вникуда.
— ну да, — кивает гук, затянувшись и выпустив дым куда-то в сторону, не испытывая такого наслаждения, как старший, но расслабляющийся из-за легкого головокружения, вызванного тем, что он не брался за сигареты уже как пол года. — думаю, от одного раза я не выплюну свои легкие на тротуар, не переживай, — насмешливо выдает он и уворачивается от подзатыльника, посмеиваясь тихо. — мазила-хен.
— тебе, по-моему, не четыре, а двадцать четыре, — фыркнул недовольно очень ненатурально обиженный чимин, показательно отвернувшись, но на чонгука это уже давно перестало действовать и он не упускает возможности еще сильнее раздразнить старшего, ущипнув его за бок и тут же отскакивая в сторону.
— не дуйся, мазила-хен, я люблю тебя любым, — улыбается совсем невинно, так, будто не он буквально секунду назад щипал пака, прекрасно помня, что тот этого не любит и с горяча даже всечь может. всем, кроме чонгука, естественно, потому что он, в отличие от хена, уже давно перемахнул метр восемьдесят и стал горой мышц. сам чимин ласково зовет младшего шкафовидной массой и втайне иногда по-хорошему завидует, ибо у него пускай и не момон, но нет такого четко очерченного пресса. — не расстраивайся, чиминни, когда-нибудь ты вырастешь и сможешь достать до моего лица, — говорит младший, вызывая новую волну гнева, который обрушивается в эту же секунду в виде сильного шлепка по плечу, на который чон никак не реагирует, будто от комара укус получил. засранец.
— чонгук-а, родной, иди нахрен, пожалуйста, — снова надулся пак. уже разинув рот, чтобы что-то сказать, он краем глаза замечает какое-то движение у входа в кафе, в нескольких метрах от которого остановились парни. ему даже напрягаться не надо, чтобы понять, что это тэхен со своей пассией вышли на улицу. однако уходить они не спешат и еще несколько минут болтают о чем-то, после чего она целует кима в щеку, еле дотянувшись, а он гладит ее крохотные ладони и провожает взглядом, после оборачиваясь со счастливой улыбкой. и чимин снова поникает, хотя старательно делает вид, что все хорошо, потупив взгляд куда-то в стену, кусая щеку изнутри.
чонгука таким не проведешь, ибо он успел выучить все эти взгляды наизусть и может гордиться собой, ведь тэхен, хотя своего лучшего друга знает как облупленного, кажется, все еще ни о чем не догадывается. на самом деле это немного настораживает, ведь именно ким в их компании всегда был самым проницательным и любые взгляды — а чимина особенно — мог перевести в слова с поразительной точностью. уже не первый раз чон думает, что тэхен прекрасно обо всем знает и потому в последнее время подолгу пропадает не с лучшим другом, а на свиданках, чтобы заставить пака забыть чувства, но едва ли это было бы в духе ким тэхена, который в первую очередь, стоило другу загрустить, запирался с чимином в комнате или просто уводил в сторону от всех, чтобы поговорить по душам наедине. младший может только устало вздохнуть, ибо что тэхен, что чимин — два осла, которые дальше своего носа не видят, раз не начали встречаться еще десять лет назад. уже тогда было невооруженным глазом видно, что эти двое ведут себя как нечто большее, чем просто друзья, но по какой-то причине никак сойтись не могут, хотя их долгие взаимно-любовные взгляды заметили уже все, кому не лень наблюдать за этими ежегодными брачными играми. жаль только, что со стороны тэхена эти взгляды теперь адресованы не только в сторону чимина, а последний ни на кого кроме кима свои направить не хочет. голова уже кругом идет и чонгук невольно задумывается о том, чтобы все-таки согласиться на предложение намджуна поехать на месяц с ним в италию, глядишь без его советов два хена-остолопа зажмутся где-нибудь и перестанут всей компашке своим тупизмом выносить мозги.
чимин хочет чонгуку врезать. очень хочет, потому что пока тот в свои мысли с головой окунулся, тэхен поймал лучшего друга за подглядыванием и теперь направлялся к ним с насмешливым взглядом, направленным на пака и это ничего хорошего не означает. он слишком хорошо знает тэхена, чтобы не догадаться, что по его душу идут и по его душу будут сыпаться подколы.
— привет, — улыбается им, пока чимин испытывает серию микроинфарктов разной глубины и продолжительности. — шпионите, а? — усмехается, оглядывая друзей, в особенности уделяя внимание паку, который притих и смотрит вообще в другую сторону. — а-а, раскусил я тебя, чиминни?
— ой, да кому ты нужен, — фыркает, скрестив руки на груди. — ты же про меня забыл, оставил на произвол судьбы в нашей душной и пустой квартире, — шмыгает носом, давая понять, что шутит и серьезно это воспринимать не стоит. прикладывает ладонь к лицу и закрывает глаза, второй упираясь в грудь кима. и да, это просто предлог, чтобы его коснуться. — бросил, как ненужную игрушку! как жестоко, тэхен-а, как жестоко!
— сворачивай свой театр одного актера, мин-а, я есть хочу жуть как. обещаю, досмотрю эту пьесу как-нибудь потом, сейчас ужасно голоден и соскучился по нашей душной и пустой квартире, — хватает пака за руку, а тот на секунду аж замирает, после млея с такого жеста. — пока, чонгук, еще увидимся! — махнув младшему рукой, тэ тянет друга за собой. он и не против, идет рядышком и руку вырывать не торопится, внаглую наслаждаясь моментом, ибо не так часто тэхен берет его за руку и держит так долго, обволакивая своим теплом.
чимин идет и понимает, что это последняя стадия. та самая, когда сердце трепещет от одного взгляда, от каждого слова, произнесенного бархатным басовитым голосом кима, который каждый раз пробирает до мурашек и щеки покрываются румянцем, который пак отчаянно пытается скрыть от карих глаз лучшего друга, который с вероятностью в сто процентов сразу раскусит и прочтет как открытую книгу. тэхен всегда отличался особым умением видеть абсолютно всех людей насквозь. ему достаточно один раз взглянуть на человека, задержаться на нем от силы пять минут, чтобы после выдать едва ли не всю подноготную и при том ни разу не ошибиться. когда-то давно, еще во времена первого курса университета, чимин решил проверить это и после того, как лучший друг за пару секунд определил, что его однокурсница является представительницей нетрадиционной ориентации и более того — влюблена в старосту своей группы — и уже довольно продолжительное время, пак на следующий же день подошел к ней, задал интересующий вопрос и впал в настоящий шок. она не знала тэхена, даже не слышала о нем ни разу, но слова подтвердила, смущаясь сильно и запинаясь на имени возлюбленной. сомнений после того случая не осталось никаких и вроде бы это никак не должно волновать или пугать, наоборот радовать, что твой друг без слов сможет понять, что у тебя на душе. и если раньше все действительно было так, то сейчас чимин как огня боялся этого «дара» кима, надеясь и моля всех богов, чтобы тот не увидел любви лучшего друга, которую последний лелеет и будь она материальной — пылинки бы сдувал. не столь велик страх быть отвергнутым, сколько страх навсегда потерять тэхена, который, как кажется чимину, вполне способен на то, чтобы отвернуться от него, узнав о светлых и крайне сильных чувствах к себе. вдруг сочтет предателем и выкинет из своей жизни раз и навсегда? этого он не вынесет. сейчас, пускай и не имея возможности все свои желания воплотить в реальность, но пак может сказать, что счастлив любить тэхена, даже не смотря на отсутствие взаимности. иногда накатывает хандра и ноет пак гораздо больше обычного, но это единичные случаи, ведь в целом он радуется возможности хотя бы просто быть рядом, томиться от любви и иногда давать себе поблажку, не маскируя насквозь пропитанный нежностью взгляд и аккуратно касаясь волос, плеч или пальцев., но лишь изредка, чтобы не дай боже не вызвать подозрений и сохранить место лучшего друга на все времена.
— эй, чиминни, о чем задумался? — интересуется тэхен уже тогда, когда они заходят в квартиру, расцепив пальцы и ставя свои ботинки на этажерку.
старший замечает, что в отличие от кима, уже успевшего снять пальто и повесить на крючок, он так и стоит возле двери, держась за ручку и тупя взглядом в пол. услышав же вопрос только коротко качает головой и также снимает уличную одежду, все вытаскивая из кармана и складывая на тумбе. он бредет к себе в комнату, быстро меняет классические брюки и рубашку на белую футболку оверсайз и растянутые домашние шорты, что слегка сползают ниже, по пути на кухню прихватывает зарядку и подключает к телефону, положив на подоконник. хлопает себя по карманам и выглядывает в гостиную, через отражение в зеркале видя, что тэхен все еще в коридоре, а потому кричит ему:
— тэ, захвати мои сигареты!
— ну нет, чимин, подойди и возьми их сам, а еще лучше иди курить на балкон или в подъезд, я есть хочу, а не нюхать твой горький дым, — и морщит нос, скрываясь за дверью ванной комнаты.
чимину остается только фыркнуть и самому пойти за сигаретами, после же, недолго думая, действительно отправиться на балкон, проход на который так некстати расположен в тэхеновой комнате. тяжело вздохнув, пак захватывает с кухни табуретку и захлопывает за собой дверь, закуривая и тут же откидываясь назад, голову запрокинув назад и выдохнув дым куда-то вверх. ветер стал ощутимо холоднее и теперь вызывает табун мурашек, который пробегает по всей спине вдоль позвоночника, из-за чего чимин ежится и снова затягивается. завтра у него выходной, у тэхена, кажется, тоже, и старший очень хочет провести его с ним, а потому сейчас, ожидая выхода друга из душа, чуть ли не молится, чтобы ким был свободен. если в очередной раз он умотает на свидание с какой-то девушкой, то пак непременно нажрется в одиночестве и будет хандрить целый день, чтобы потом, ближе к вечеру, позвонить юнги и часа три как минимум ныть о том, какой же тэхен все-таки мудак. отличный план, лучше просто не придумаешь, пак чимин, ты успешно поддерживаешь амплуа королевы драмы и вечно ноющей жертвы френдзоны.
из душа тэхен выходит спустя пол часа, когда чимин уже успел скурить две сигареты и разогреть еще вчера приготовленную курочку, положив и себе, и киму. тот переодевается со скоростью молнии маквин, видно еще из коридора учуяв запах, и окрыленный заявляется на кухню, плюхнувшись на стул и нетерпеливо постукивая по столешнице ладонями, следя внимательно за засуетившимся чимином. последний ставит перед другом тарелку, кладет приборы и наливает в стаканы сок: тэхену — вишневый, себе — яблочный, как и всегда. в голову червем закрадывается мысль, разъедая все остальные и оставляя только себя: «а знает ли та девушка о предпочтениях тэхена в еде?».
глупо. ужасно глупо, ничуть не в духе взрослого и рассудительного человека, коим считает — хотя, в свете последних событий, уже не очень — себя чимин, но он ничего сделать не может со своей непрошенной ревностью, которая здесь действительно незванный гость. ей не место в голове, когда речь заходит о ким тэхене, на которого прав у пака целое нихера. это расстраивает, причем сильно, но он старается изо всех сил сохранить спокойное выражение лица и опускает голову, чтобы эта маска не дай боже не треснула. все-таки юнги был прав насчет того, что чимин изводит себя по любой глупости, если дело касается тэхена, и сейчас его слова ощущаются особенно остро, отчего губы дергаются на секунду. благо, он вовремя вспоминает, что не один, а потому принимается за еду, на выдохе тихо пожелав приятного аппетита. что-то внутри совсем расклеивается и срочно нужно заклеить обратно, пока не появилась зияющая дыра, которую ничем не прикроешь.
напротив тихо хмыкают. чимин не слышит, чтобы тэхен сдвинулся с места и это кажется подозрительным. поднимает голову и вздрагивает, сталкиваясь с изучающим взглядом лучшего друга. хватает секунды, чтобы понять,
что делает ким, а потому старший поспешно отводит взгляд и строит недовольную гримасу, чтобы отвлечь того и не дать залезть к себе в душу (впрочем, он уже давно это сделал).
— не смотри на меня так, — фыркает пак, скрестив руки на груди и взглянув теперь исподлобья, откинувшись на спинку стула.
— а как именно я на тебя смотрю? — хмыкает тэхен непонимающе, вздернув бровь. на лице ни грамма былой расслабленности и тонна холодного спокойствия, слишком холодного, чтобы быть настоящим. притворяется, но одновременно с тем всем своим видом выдает фальшь. чимин знает его слишком хорошо, пугая даже самого себя тем, что изучил чужие эмоции на порядок лучше своих собственных.
— не прикидывайся дурачком, тэ, у тебя плохо получается, — чуть раздраженно отвечает, а затем вздыхает, потирая переносицу. он не должен говорить так с ним, не должен, нужно остановиться. — прости, я просто сильно устал и хочу прилечь, думаю, мне станет ле-
— ложь, — перебивает ким. — ты чем-то сильно обеспокоен, чимин, и я это вижу прекрасно. ты устал, но не из-за тяжелого дня, а потому что тебя что-то мучает, но поделиться ты этим со мной почему-то не спешишь. чонгук знает, вероятно, юнги тоже, ибо при нем ты был более разговорчив и не так напряжен. в чем дело, чиминни? — чеканит он без единой запинки, заставляя старшего прикусить губу и отвести взгляд в сторону, опустив голову., а сам продолжает смотреть, будто дыру пытаясь прожечь, тем самым развязывая язык.
— мне одиноко, — говорит чимин на выдохе, совсем тихо, но так, чтобы тэхен услышал. — в последнее время ты часто пропадаешь на свиданиях и мне грустно. чонгук и юнги — приятные собеседники и такие же дорогие мне друзья, но я скучаю по общению именно с тобой. хочется. как раньше наестся вредной еды и заснуть перед телевизором глубокой ночью или совсем ранним утром, — отвечает и поднимает взгляд. он не соврал и тэхен это поймет, главное не выдать тот факт, что это одна сторона монеты и есть другая, которая на двадцать замков закрыта от кима. — глупо звучит, знаю. не бери в голову.
чимин снова глядит в свою тарелку и уже тянется к вилке, как его маленькую ладонь накрывает большая тэхенова. теплая, аккуратно поглаживающая по костяшкам пальцев и фалангам, чуть ли не выбивая судорожный выдох. голову поднимать страшно и он не рискует, только позволяет взять себя за руки и слабо сжимает длинные пальцы лучшего друга в ответ. хочется улыбаться и плакать одновременно от такой нежности, которой, будем честны, не хватало.
— чимин-а, посмотри на меня, пожалуйста, — просит тэхен. уголки его губ дергаются, когда просьба оказывается выполнена. — ты мой лучший друг, чиминни, и время с тобой для меня в разы важнее любого свидания. я люблю тебя также сильно, как свою бабушку, ты для меня как родной брат и для моих родителей уже стал как второй я, ты не просто друг, а часть меня, — он расплывается в улыбке, от которой у чимина, кажется, начинается тахикардия и нестерпимо хочется исчезнуть с этого места и оказаться где-нибудь подальше, например, в антарктиде., но параллельно с тем хочется прямо сейчас обнять, как они часто делали раньше, ведь эта улыбка навевает только теплые воспоминания из юности и их дружбы в целом. — не бойся говорить мне, если я слишком мало внимания уделяю тебе. мне жаль, если ты успел надумать чего-то не того, но я спешу заверить, что обязательно развею все твои сомнения насчет нашей дружбы, если таковые имеются. улыбнись, чиминни, мне больно видеть тебя таким грустным и всего в себе, — склоняет голову на бок, подаваясь вперед. — если мы быстро поедим, то можем лечь вместе и посмотреть какую-нибудь комедию из восьмидесятых, как раньше. только возьми одеяло и подушку, чтобы потом не бегать. хорошо?
чимин, честно, изо всех сил пытался сдержать подступившие к глазам слезы, очень не хотел дать им выйти на свет божий, но не смог. он видит, как меняется лицо сидящего напротив тэхена, видит в глазах непонимание и прекрасно понимает, что тот растерян, потому что не понимает, что сказал или сделал не так. паку хочется сказать, мол, все так, тэхен-и, я просто не могу смириться с тем, что до рези в животе в тебя влюблен и ты только что в очередной раз меня, кажется, разбил.
бесит. чимина бесит неимоверно собственная реакция, но ничего изменить он не в силах, ибо накатило неслабо, походя на паническую атаку. нервы сдают в такой момент, когда, казалось бы, нужно было улыбнуться и на радостях взвизгнуть, но у чимина всегд все идет через задницу, как показывает практика. и любовь, и дружба, и вообще все, чем он пытался заняться в последние пол года.
— чиминни? — обеспокоено зовет ким, напоминая все еще плачущему другу о своем присутствии. — чиминни, что случилось? я сделал что-то не так? сказал что-то не то? — поглаживает плечи, пытаясь заглянуть в глаза, но друг упрямо отворачивается, не давая этого сделать. и тэхен, кажется, уже на грани, чтобы впасть в отчаяние от непонимания происходящего, но вместо этого он встает на одно колено перед паком, снова беря его руки в свои. — чимин, посмотри на меня, поговори со мной. что не так? почему ты плачешь?
пак не отвечает. улыбается как-то слишком вымученно и поднимается с места, утирает слезы рукавом и уходит, бросив совсем тихо «еда остынет» и скрывается в своей комнате, заперевшись там на остаток вечера в полном одиночестве. тэхен никак не хочет успокаиваться и на протяжении двух с половиной часов пытается достучаться, караулит у двери, даже притащив туда табуретку с кухни, которая без дела стояла в углу. время идет, а чимин и носа из комнаты не высунул. судя по странной тишине, которую можно было отчетливо услышать и при желании даже почувствовать, он не перемещался не только по комнате, но и по кровати, если лежит на ней, ибо ни одного шороха не было слышно, а ведь у пака ложе крайне противно скрипит — тэхен как-то спал там, когда чимин уезжал в пусан к родителям на пару дней, и его личный опыт показал, что почти при малейшем движении сие спальное местечко превращается в подобие робота-маньяка и позвякивает железяками в лице пружин. такие мысли вызывают улыбку, правда, она быстро сползает с лица, ибо никто из комнаты так и не показывается, никаких звуков не слышно и создается ощущение, будто запершийся внутри человек попросту уснул. ведомый этой мыслью ким вынужден со вздохом отложить разговор до утра, а потому возвращает табуретку на место, быстро собирает уже остывшую еду в контейнеры, которых в доме благодаря усилиям пака дохера и больше, расфасовывает по холодильнику и с чистой — почти, если не считать оставшегося непонятного осадка — душой отчаливает к себе в комнату.
уснуть ему, ожидаемо, не удается. как бы не молил тэ вселенную о том, чтобы та сжалилась и позволила выспаться перед завтрашним разговором, который почему-то не вызывает никаких положительных эмоций и, наоборот, кучу подозрений — хрен эта дива сделает такой подарок какому-то там ким тэхену, пускай даже у него, вроде, весомая причина надеяться на крепкий сон.
***
утро чимин встречает отвратительно из-за дикой рези в животе. желудок, вчера так и не получивший нормальной порции еды вечером, устроил бунт и теперь заставлял своего хозяина корчиться от боли, стоило только с кровати встать.
однако боль меркнет на фоне того пиздеца, который по масштабам уже давно превзошел армагеддон, потому что взять, разреветься перед тем, для кого изо дня в день стараешься выглядеть сильным и всегда идеальным, так еще и уйти, заперевшись в своей комнате. если тэхен на него обижен, то пак с ним вполне согласен и даже пытаться не будет себя защитить, ибо поступил действительно как самая настоящая невоспитанная свинья. впору было бы начать собирать вещи, сжигать все мосты и уезжать в пусан, но с вероятностью в тысячу процентов тэхен первым делом позвонит чиминовой матери и та замучает расспросами, а врать собственной матушке у пака смелости не хватит — себе дороже.
и первое, что делает чимин в такой ситуации — это берет телефон и набирает номер юнги, который трубку берет почти сразу:
— что на этот раз?
— и тебе доброе утро, хен, — вздыхает младший, расслабляясь от привычно-спокойного и несколько похуистичного голоса старшего, что наверняка ещё даже не ложился, проработав всю ночь с бумагами. — я могу придти к тебе?
— конечно, — отвечает, затем мычит пару секунд и добавляет: — зайди в магазин, возьми чего-нибудь сладкого и банку кофе.
чимин угукает и кладёт трубку, затем поднимается с кровати и подходит к двери, вслушиваясь в тишину. тихо, как заправский ниндзя выйдя в коридор, он осматривается, затем замечает приоткрытую дверь в комнату тэхена и заглядывает туда, едва не давясь воздухом из-за представшей картины. ким распластался по кровати в позе звёзды, вьющиеся каштановые пряди обрамляют лицо, а отсутствие верха даёт возможность насладиться видом оливковой кожи, к которой нестерпимо хочется прикоснуться. не только руками, но и языком, провести по адамовому яблоку, может, прикусить слегка, а потом целовать так долго, как только возможно. после таких мыслей невольно начинаешь чувствовать себя извращенцем, а потому пак резко отворачивается, делает глубокий вдох и усилием воли заставляет себя отойти. с тем же усилием он принимает душ, переодевается и покидает квартиру, тихо прикрыв за собой дверь, чтобы не потревожить сон явно измотавшего себя вчера тэхена.
именно — измотавшему. по чьей, интересно, вине? пак уверен, что по его, ведь не смотря на отсутствие взаимности чимин уверен, что друг переживает за него и вчерашний вечер далеко не исключение. он слышал отчаяние в голосе кима, когда тот пытался выяснить причину слез, но язык тогда соврать не поворачивался, пускай на протяжении всего того времени, что чимин по уши в тэхене, у него все получалось лучше некуда. совесть грызёт и даже музыка, нещадно насилующая своей громкостью перепонки, не способна заглушить ее голос, что так и язвит: «довёл человека и рад, а?». пару стаканов виски и компания юнги должны помочь заткнуть ее и выключить на вечер сознание, и, желательно, телефон, но не потому что пак будет писать тэхену о своих светлых и непорочных чувствах, а потому что тот наверняка позвонит. и плевать, если приедет к мину, догадавшись, что чимин у него — плевать будет на все, уж в этом сомнений никаких быть не может.
дорога до квартиры старшего занимает около сорока минут с учетом захода в магазинчик в том же доме, где чимин ужасно долго стоит в очереди (на самом деле всего десять минут, но ощущается как целая вечность). и потом, покинув магазин, он буквально несётся к заветной двери, залетает в лифт и также вылетает из него, едва не вдавив звонок в стену. юнги, как ни странно, открывает почти сразу и морщится недовольно, бурча себе под нос и сонно потирая глаза:
— слышу я, слышу, чего так трезвонить-то, — делает шаг в сторону, пропуская тонсена внутрь, забирая из рук пакет, заглядывая в него. — мармеладные мишки, конфеты, мороженое крем-брюле, бутылка виски и две пачки ментоловых сигарет, — задумчиво жует губу, а после кидает к ногам пака тапки с кошками. — пойдём, я понял, что тебе жуть как хуево. хен о тебе позаботится, — он скрывается было на кухне, как вдруг выглядывает и кивает в сторону ванной. — руки помой.
чимин кивает и идёт в ванную, где минут пятнадцать действительно моет руки, тиская руками скользящее мыло и глядя предположительно вникуда. услышав кашель с кухни — дверь в уборную у мина отсутствует по непонятной младшему причине — и приглушённые ругательства, он вытирает руки полотенцем и заходит на кухню, сразу же плюхаясь за стол и как-то даже слишком расстроенно вздыхая. юнги чешет за ухом чёрного кота, мельком глядит в сторону тонсена и с тяжелым вздохом открывает балконную дверь. им не нужно слов, чтобы понять друг друга и, захватив купленные сигареты с подоконника, чимин выходит следом, закуривая в унисон со старшим.
— насколько все плохо по десятибалльной шкале? — спокойно интересуется мин, оперевшись о перила и не сводя внимательного взгляда с пака. тот жмёт плечами, ещё пару минут молчит, а после опускает голову, поджимая губы и выдыхая через нос. — что, настолько плохо? — юн вздергивает бровь, наблюдает за кивком и подходит ближе, ероша волосы чимина. — расскажешь?
расскажет. конечно он расскажет и юнги это знает, интересуясь скорее для приличия, ведь знает прекрасно, что чимин взорвется, если не поделится своим горем.
***
чимин пьян. слёзы из глаз текут рекой, а организм, кажется, на девяносто процентов состоит из алкоголя, которого в себя он влил немало. после первой бутылки виски легче не стало ни на грамм, неожиданно организм отказался пьянеть и потому было принято решение купить ещё одну, а за ней и вторую. время почти девять вечера и они допивают шестую бутылку, сидя на полу в гостиной, оба в дрызг. идеальное состояние для того, чтобы плакаться о неразделенной любви, и, впрочем, такая же идеальная для этого компания.
юнги обнимает, гладит по голове и говорит, что все обязательно будет хорошо, а чимин кивает, но не может остановиться. ревет навзрыд, носом тычась старшего в плечо, шмыгая носом и изредка утирая слезы уже мокрым рукавом рубашки. ему плохо, грустно и хочется таких же тёплых объятий тэхена, возможно, не только объятий, но и поцелуев. нестерпимо хочется его губы на своих и об этом пак говорит вслух. и если обычно мин только кивал, да успокаивал словесно, то сейчас он неожиданно серьезно взглянул на младшего и сказал:
— может, стоит попробовать?
чимин, кажется, трезвеет в эту самую секунду. смотрит в мутные от количества выпитого алкоголя глаза и сглатывает, отстраняет от себя, а после помогает подняться и дойти до кровати. ложится рядом, ибо спать одному в таком состоянии — себе дороже, а юнги и не против — кутается в одеяло и обнимает тонсена, позволяя уткнуться в свою шею носом, шепчет что-то похожее на «подумай о моих словах» и почти сразу вырубается, засопев прямо над ухом.
спустя час пак начинает проклинать юнги. матом кроет отборным в своей голове и гневно поглядывает на него, даже задумывается всерьез над идеей разбудить и заставить слушать, но не делает, все-таки решив не быть мудаком, весь дружественно назвав так старшего в своей голове. это не первый раз, когда друг предлагает признаться, но почему-то именно сегодня, именно после вчерашнего инциндента чимин не отмахивается, как делал в прошлые разы, а лежит и думает над идеей. чертов мин юнги и его умение перебивать человеку сон одной лишь фразой.
страшно. страшно до дрожи в коленях даже представлять, как он признается другу, буквально вручает ему свое сердце и душу на растерзание. и почему-то в голову не лезет ничего, кроме картины, где тэхен меняется во взгляде, кривит губы и смотрит не весело, а с отвращением, а потом и злостью. влепляет смачную пощечину и кричит, чтобы пак убирался из квартиры — пускай они и платят за нее оба — и больше никогда не попадался ему на глаза. он гулко сглатывает, закрывает глаза, которые уже сейчас начинает щипать, но не позволяет себе плакать снова. считает до десяти, затем до двадцати, пятьдесяти, сотни.
чимин засыпает, когда доходит до трехсот четырнадцати. ему снится тэхен и его квадратная улыбка. снова.
***
утро наступает очень скоро и вследствие вчерашней пьянки чувствует себя чимин живым примерно на тридцать семь процентов. то, что он вообще смог подняться с кровати, можно считать чудом, не иначе, потому как ноги ватные, все тело болит, а голова раскалывается с такой силой, что создаётся ощущение, будто слоны прыгают и давят на мозжечок. раздражительный, помятый и ни разу не свежий, парень идёт из комнаты хена прямиком в ванную комнату, даже не спрашивая разрешения хозяина, поскольку последний едва ли в состоянии сейчас глаза открыть, не то что думать и что-то там разрешать. только стоя под ледяными струями чимин вдруг вспоминает о существовании своего телефона, чье местонахождение сейчас одному богу известно, но сам хозяин отчаянно желает знать все с точностью до метра, поскольку будучи в умате все что угодно мог понаписать. и дело тут даже не только в том, что он мог написать тэхену, нет, а ведь еще и родителям, да даже на номер знакомого сантехника из пусана, а оправдываться ой как не хочется. юнги все еще дрыхнет и потому не видит замечательной картины голого чимина, мелкой трусцой пробегающего по коридору в гостиную и роющегося в подушках дивана, желая отыскать злополучный гаджет. благо, на это ушло чуть больше пятнадцати минут и после тщательной проверки всех имеющихся социальных сетей, мессенджера, истории браузера, галереи и звонков, пак смог выдохнуть. ничего сверхъестественного и постыдного обнаружено не было, на самом телефоне как осталось со вчерашнего дня сорок семь процентов — так и есть сорок семь, значит, после отъезда чиминовой кукухи под ручку с кукухой хена гаджет был просто отправлен в полет за подушки и к нему не прикасались до сегодняшнего утра.
— блядь, что ж мне так херово-то, — доносится из-за спины.
чимин оборачивается на хриплый голос и еле сдерживает порыв заржать как самая настоящая скотина, потому что видок у любимого хена-собутыльника еще тот: жемчужно-блондинистые волосы растрепаны, пряди торчат в разные стороны, футболка помята, а штаны так и норовят сползти еще ниже, хотя итак уже болтаются на самых тазовых косточках, открывая вид на черную полоску боксеров мина. глаза еще опухшие, а по недовольной гримасе на лице можно сказать лишь одно: человек не выспался и его мучает похмелье, а у них не осталось ни одной банки чего-нибудь алкогольного, чтобы похмелиться. гадство, но принявший холодный душ чимин чувствует себя всяко лучше, чем юнги, в глазах которого плещется ненависть ко всему живому кроме своей собаки, которая сейчас у родителей в дэгу, а еще очень острая необходимость что-то съесть.
— да тебя сейчас на обложку журнала, хен — с руками и ногами оторвут., а труселя-то какие прикольные. одолжишь? — состроив невинную мордашку, измывается пак, хитро щуря и глаза-полумесяцы.
юнги награждает его взглядом, полным матерных слов, кажется, даже хочет отвесить подзатыльник, но в силу своей безграничной эмпатии к живым существам и любви к младшему только бросает лаконичное «пошел нахер», прежде чем скрыться за дверью ванной. когда тот исчезает из виду, чимин тихо прыскает в кулак и идет на кухню заниматься полезными вещами — готовить им обоим что-то съестное и простое, чтобы не помереть от голода с недовольными рожами. из ванной спустя минут пять слышится отборный мат в сторону сколького пола, коврика, полотенца и всего мира, что заставляет пака, до сего момента только хихикающего, заржать в голос и произнести:
— а не такой уж и дерьмовый день.
***
нет. он ошибся: день — дерьмовее некуда. так хреново себя чимин не чувствовал, пожалуй, уже давно, все даже хуже чем вчера, потому что стоит ему покинуть квартиру юнги (куда, к слову, через час после их с мином пробуждения заявился сокджин и хорошо накормил пьяниц, одному вызвав такси до дома, а второго уложив в постель с обещанием сделать расслабляющий массаж, и, кажется, минет, но о последнем пак предпочел бы не знать, если честно) и добраться до своей — как помещение встречает наличием чужой,
женской обуви и женского пальто на вешалке в коридоре и
женским смехом, доносящимся из кухни. можно было бы, конечно, предположить, что это наведалась младшая сестра чимина или их с тэхеном общая знакомая — мунбель, но хрен — первая бы телефон уже давно разорвала сообщениями, а вторая черта с два надела бы такое пальто. вывод напрашивается сам собой и он вообще ни разу чимину не нравится, но уходить из своей же квартиры он не станет просто потому что и вести себя тихо не будет уж тем более. настроение говно, а значит пока здесь девушка — прощай милый и добрый чимин, здравствуй ермургард в человеческой версии. грубо говоря: пиздец всем, кто окажется не тэхеном, в радиусе двадцать метров.
чимин нарочно громко хлопает дверью, как бы оповещая о своём присутствии и точно слышит, что смех затихает, отодвигается стул и тэхен говорит своей подруге, что пришел его друг. последний, к слову, становится еще мрачнее, чем был до этого, и отворачивается поспешно к зеркалу, висящему на стене в коридоре, делая вид, будто поправляет воротник рубашки. вышедший в коридор ким уже было открывает рот, чтобы что-то сказать, как с чимин бросает едкую фразу первее, чем успевает включить мозги и подумать:
— мог бы и предупредить, что у тебя свидание, я бы задержался в гостях у юнги подольше.
и идет мимо, уже на ходу осознавая, что только что сморозил. впору было бы извиниться и начать корить себя за грубость, но настроение сейчас ухудшается в геометрической прогрессии и дает о себе знать, потому что извиняться не хочется и пак заходит на кухню, проигнорировав приветствие незнакомки и взяв из нависного шкафчика свою кружку. следом заходит сбитый с толку, ошарашенный таким поведением лучшего друга, тэхен, смотрящий то на чимина, то на подругу, и в глазах искреннее непонимание.
— лиса, это чимин, мой сосед и лучший друг, — отмерев, все-таки произносит ким, решив свести недовольство друга на нет, но едва ли ему это удастся, когда пак даже не смотрит. — чимин, это лиса, она моя.
— о, не утруждайся, я скоро уйду и не буду мешать вашей милой беседе, — фыркает чимин, залпом выпивает воду, споласкивает кружку и удаляется, замедлившись на секунду, уложив девице на плечо ладонь и приторно-сладко улыбается. — а вы не стесняйтесь, барышня, чувствуйте себя как дома, глядишь, если у вас с тэхеном все сложится, то и вовсе сюда переедете, — мягко похлопывает и быстро ретируется. надевает ботинки, куртку и выскакивает в подъезд прежде, чем ким бросается вдогонку вместе с подругой, чтобы все объяснить.
***
на пирсе, оказывается, вечером прохладно. чимин познает это в полной мере.
