nothing to regret

       Пропуская пальцы сквозь волосы Саймона, устроившегося на его коленях, Ник чувствует себя в полной безопасности. Он откидывается на спинку дивана и прикрывает глаза, желая только одного — не потеряться в ощущении чего-то неизъяснимого, уходящего корнями в его душу.        Как будто бы почувствовав это повисшее напряжение, как будто бы испробовав это волнение, что тревожило неподготовленное сердце, Саймон тихо спрашивает:        — Ник, с тобой все хорошо?        Ник только и делает, что пожимает плечами. Он не может вспомнить, когда в последний раз он действительно был так счастлив. В голове сразу возникает свежий морской ветер и тихий дождь за окном — они как напоминание ушедшей молодости.        Он распахивает глаза и делает медленный, глубокий вдох. Нельзя так беспечно позволять чувствам парализовывать его существо каждый раз, как только они находят выход. Потому что если Ник когда-либо даст им ход, он больше и не найдет в себе сил остановиться.        А ведь с каждой уходящей секундой взгляд Саймона, устремленный на него, кажется еще более тяжелым, более пронзительным и неизбежным. И не то чтобы Нику хотелось упустить возможности пересечься с его глазами хотя бы еще на пару мгновений.        — Мы же ведь все равно рано или поздно сдадимся, Чарли. Когда-нибудь мы просто не сможем притворяться, что все на своих местах. Будто бы все так, как и должно быть.        Нику трудно даются слова, а мысли в его голове сплетаются одна с другой.        Он содрогается, когда Саймон подхватывает его ладонь и прикладывается к ее тыльной стороне губами — так повелось, что этот жест означал смирение. А вместе со смирением — тишину. Небольшую паузу, небольшую остановку вселенной.        Этот жест всегда становился предупреждением об опускающейся в этот мир вечности, что полна тумана и таинств.        В такие минуты Ник на несколько мгновений переставал видеть во всем происходящем что-то истинное. Но Саймон не давал ему возможности еще раз взглянуть на эту вечную туманность, к которой он так рвался.        — Как бы мне хотелось, чтобы весь этот ад кончился, — глухо шепчет Саймон, и Ник нервно посматривает на его вздымающуюся грудь, а в глаза — все же не решается. — Будь это в моих силах, я бы сделал так, чтобы прошлое осталось в прошлое. Оно не должно нас тревожить.        Вселенная вновь замедляет свой ход, когда Саймон вновь нежно целует его ладонь и ждет, пока сознание Ника вернется в этот мир, в эту реальность.        Он нуждается в безопасности, в спасении, которое он бы смог найти только в объятиях Саймона — иначе же ведь он просто не выдержит. Не сможет вынести муки собственного бессилия.        Но Ник уже готов сдаться. Терпение — одна из основ власти над этим миром.        Поэтому Саймон улыбается, поднимается с его колен и целует его шею — Ник испытывает необъяснимый трепет, но все равно не силится взглянуть на него.        — Взгляни на меня. Я здесь, перед тобой. Я никуда не ухожу. Эй, Ник. Просто посмотри на меня, — шепчет Саймон. — Когда-нибудь это все кончится. А оно обязательно кончится. Не позволяй себе бояться.        Саймон верит, что у них все еще есть время. Ник верит, что у них есть шанс — ведь это жизнь, в которой не имеет значения, есть ли для него место в бесконечной череде событий, которым по воле или неволе еще только предстоит состояться в этом мире. Это неизбежно.        Ник хочет сказать Саймону что-то, но слова не ворочаются в его глотке.        Он чувствует только Саймона, сидящего на его коленях и уткнувшегося ему в шею — это тоже воспоминание былой молодости. Но оно такое яркое, отчетливое и живое, что Ник понимает — в его сознании присутствует и нечто другое.        — Должен признать, мир по-настоящему безумный, — говорит Саймон. — Кто бы мог подумать, а, Ник?        Поцелуй за поцелуем. Прикосновение за прикосновением. Ник дышит теперь по-другому.        — Но в тебе безумия гораздо больше, Чарли, поверь мне.        И только теперь уже Ник узнает собственный голос. Только теперь в нем начала сквозить жизнь. Напряжение испаряется.        Ему становится легче. Боль отступила. Он уж таит надежду, что она больше никогда не придет. Теперь-то он может дышать.        Теперь он может посмотреть Саймону в глаза. В его же собственных страха след простыл.        — Ты тоже безумен, Николас Джеймс Бэйтс, — говорит Саймон, и кровь приливает к щекам Ника от упоминания его полного имени.        — Лучше не называй меня так, — просит Ник, опуская глаза. Хотя он на самом деле не против — и Саймон знает это.        Пусть они и безумны, но Саймона сейчас не волнует их поделенное на двоих сумасшествие.        И вновь: поцелуй за поцелуем, прикосновение следует за прикосновением, и Нику уже просто не о чем жалеть.