В полушаге от рая

У Сивки сегодня пурпурная челка, платиновые волосы, забранные в хвостик, яркие изумрудные линзы в глазах, нарисованная тушью родинка под правым глазом и узкое серебряное колечко на тонком мизинце, который он каждый раз смешно оттопыривает, как только принимается лизать вафельный рожок с мороженым, высунув наружу длинный розовый язык. Милота и няшность! Как говорят сейчас. Мой нынешний заказ на внешность. Сивка уверил, что у этого тела и внутри все привычно разработано, поэтому никаких проблем с ощущениями и чувственностью не будет. Его пожелания на сегодня в моем лице… Хм, точнее — теле, которое я привел на нашу встречу: коротко стриженые волосы, густые брови, властный взгляд, восточная внешность, усы («Но не “щеточкой”», — специально уточнил Сивка) и гора тренированных мышц под строгим дорогим костюмом. Да, за столом в Макдональдсе, он — с рожком, я — с бургером, смотримся колоритно: как герои, сошедшие со страниц многочисленных фанфиков про альфу и омегу или властного господина и его саба. Ну, уж извините: в этом мы находим развлечение — своих плотных тел нет, а удовольствия хочется, как обычным людям, вот и выдумываем. Мне нравятся бургеры — большие, сочные, чтобы рот разинуть и не ухватить зараз, а потом — рычать от наслаждения, когда зубы уже намертво впиваются в кусок котлеты, вся зелень выпирает из-под булки и падает на колени, а по пальцам льется соус. Все двадцать четыре часа готов тут сидеть и есть вместе с другими. А Сивка любит поедать мороженое в вафле. Его в этом месте нечасто заказывают, поэтому Сивка пристраивается к гиду во Флоренции и постоянно гуляет с группами туристов, успевая за одну экскурсию перепробовать множество вкусов, а потом опять начать заново по кругу. Мы с Сивкой просто «попали». Попали — но не от слова «попаданец», когда «бывший спецназовец попадает в тело хрупкого подростка, а потом строит всех». Хотя при жизни мы с Сивкой своей комплекцией от этого спецназовца не сильно отличались — и ширина плеч была, и мышцы, и оружие на перевязи, и шрамы. В трусости нас тоже было не упрекнуть — с детства в элитном конном отряде при императоре. Я даже, хотя и был происхождением от германцев, выбился в командиры над тремя дюжинами юнцов, которые почему-то считали, что могут воротить свои красивые благородные эллинские носы от ежедневной армейской службы, если у них папашки богатые и купили гражданство. С Сивкой мы познакомились в Антиохии, где была расквартирована часть войска, и быстро сдружились. Звали его тогда не Сивкой, а Максимусом. Сивка — это уже мной созданное уменьшительное от той клички, которая к нему прилепилась — «человек из Сивастии». Сивастьян по-местному. А меня он сейчас ласково называет Ренди. Рэндольфом меня втайне отец назвал, а для всех остальных я в те времена был — Юннием. И начались наши бедствия… нет-нет, не с содомии. Когда мы были живы — такая любовь не то чтобы не позорила, но даже и не удивляла. Мы попросту напились на местном празднике, а потом, когда возвращались в лагерь на рассвете, попались на глаза посланнику императора. А к полудню и сам император пожаловал, привычно выслушал жалобы от местных и решил, что кого-то нужно наказать — ярко и прилюдно. Ну, и прошлись мы с Сивкой, объявленные недостойными называться воинами, по городским улицам, одетые в паллы и кандалы. Не умерли же. Народ повеселился, запомнил. Нас тут же, за городскими воротами, расковали, подвели двух коней, нагруженных провизией, и посоветовали убраться в другую часть Империи. И кто же знал, что всему простому люду объявили, что нас обезглавили, а тела сбросили в реку? Жизни наши мы закончили достойно — на войне, недалеко от тех мест, откуда нас выгнали, и с полной уверенностью, что встретимся со всеми нашими предками. В следующий раз, когда глаза мои открылись, я увидел, что стою, точнее — завис над полом в каком-то темном храме с дыркой посередине высокого купола, в центре — жертвенник, который окуривают ладаном трое бородатых жрецов в светлых одеждах, вокруг толпится поющий народ, а рядом со мной — болтается в воздухе серо-голубым облаком — Сивка, отчаянно пытающийся с помощью рук придать себе вертикальное положение. Спустя некоторое время мы оба пришли в себя, поняли, что друг друга слышим, а нас — никто не видит, и начали выяснять, что же происходит. Оказалось, что под жертвенником, который все здесь называли «алтарь», лежат наши «мощи». И не просто так, а со значением — якобы их выкопали в другом месте, но признали «святыми». Местный жрец в угоду своему «епископу» вспомнил (его пра-прадед поведал его прадеду), что лет сто пятьдесят назад император провел двух своих воинов в женских одеждах по городу, а потом казнил. На этом буйная фантазия не остановилась — нам дали новые имена, и я, оказывается, бегал в подкованных острыми гвоздями сандалиях перед колесницей антиохийского наместника и потом был обезглавлен при большом стечении народа, а Сивку — вообще три дня палачи всячески терзали, пока не забили до смерти. И вот — в память о нас быстро возвели храм и принялись усердно почитать и славить как мучеников за веру. Что-то определенно застопорилось в Мироздании. И мы с Сивкой теперь и ни туда, и ни сюда — ни в христианство, ни в язычество. Самым страшным ударом было осознание, что рай мы потеряли: и тот, и другой, и даже — земной. Конечно, мы не единственные, кто вот таким же образом существует бесплотным духом: некоторые боятся сойти с места своей гибели в человеческом теле, кто-то бунтует и творит безумства. Спустя какое-то время мы научились залезать в тела людей и управлять ими на короткое время. Так мы обретаем возможность снова почувствовать себя людьми: всё начинает пахнуть и смердеть, дует ветер, греет солнце, еда и вода имеют вкус, а когда добираешься с кем-то до постели, то получаешь удовольствие. Мы, конечно, перепробовали за тысячелетия всё — начиная с грубого секса и заканчивая тяжелыми наркотиками. Даже умирали вместе с другими ради острых ощущений. У Сивки по подбородку потекла белесая капля, намеренно притягивая мое внимание. Я запустил руку в карман, намереваясь найти там носовой платок, а обнаружил курительную трубку. Со смешком вытащил и показал Сивке. Обладатель моего тела, как выяснилось, оказался любителем крепкого табака. Я поднес трубку к своему носу, с наслаждением вдыхая воспоминания о плантациях ярко-зеленых большелистных растений с длинным толстым стеблем и венчиком белых мелких цветов. На край стола брякнулся запечатанный в целлофан брелок с запиской: «Я глухонемой, а игрушку можете забрать себе за сто рублей». Никто из нас даже не поднял головы — так были заняты разглядыванием трубки. Опять кто-то, но уже настойчиво стукнул по крышке стола, мы с Сивкой синхронно повернулись и впились взглядом в напечатанную на дешевенькой бумаге открытку, которую протягивал нам всё тот же «глухонемой». На ней было изображение, которое я не сразу сумел разобрать: из багровых туч проглядывали очертания Звездных врат, позади них яркой звездой горел свет, освещая широкую каменную дорогу, ведущую куда-то вдаль. «Дорога знакомая — предки строили!» — промелькнула в голове мысль и от испуга взорвалась ярким фейерверком. Ругательство застыло у меня в человеческой глотке, а через мгновение я уже вылетел из тела. Надо же было сразу догадаться! Помните, как в одном известном романе безумный колдун, рисуя на стенах картины углем, перемещался в пространстве? Там еще главный герой таким образом улизнул из тюрьмы, когда глаза себе восстановил? Не помните? И ладно. В общем, не любим мы, духи, картины, особенно талантливых художников. Иногда они могут так расстараться и, сами не ведая, нарисовать вдали пейзажик, который открывается порталом уже на другом конце мира. А кто-то грешит этим намеренно. Гоуст хантер! Чтобы его черви в гробу пожрали, а дух рядом стоял и наблюдал! Меня как-то один некромант-недоучка, вызыватель духов, будь он неладен, уже так поймал — засадил в пустой глиняный горшок, а потом решил, что я ему служить буду. А как всё замечательно обставил! И мелом круг на полу нарисовал, свечами сальными окружил, заговорами все возможные пути запечатал. Вот только не учел, что у него мыши по дому бегают и чихать они хотели на все заковыристые привороты: стоило одной пересечь комнату, я вместе с ней и улизнул! Еле потом Сивку моего разыскал в одной таверне за тридевять земель. Он решил, что я за купеческим караваном, который шел из Леванта, увязался. Помню, сколько радости тогда было! Еще одно событие ярко вспоминается, с которого вообще вся эта пустая ловля духов началась. Как-то собрались мы большой компанией с другими неприкаянными духами и пристроились чревовещателями к толпе паломников в Риме во время какого-то большого фестиваля. И пока так развлекались — много лишнего наговорили, особенно когда вино распробовали на вкус. Сивка потом лет двадцать не мог отстать от одного флорентийского паренька, с которым книгу написал про путешествия в потусторонний мир, а я еще с одним подружился и помог ему еретическую секту создать, пока тот не возгордился, что его устами вещает Бог. Сивка вернулся после смерти своего друга каким-то сильно задумчивым. Разговорился только лет через двести: сказал, что долго пытался понять, как прекратить собственное существование, но так и не пришел к окончательному решению. Потом все забылось, и история мира вновь начала разворачиваться перед нашими глазами: войны, эпидемии, смерти. Однажды я заставил одного книгочея раскрыть нужные страницы: в этом произведении некий мудрый человек говорил о бессмертии. Там главный герой испил воды в ручье, которая позволила ему жить вечно и не чувствовать ни боли, ни усталости. Но этот герой, насмотревшись жизни, рассудил так, что ничто не создано в мире без своей противоположности: если есть заклятие на одно, то есть заклятие и его снимающее. Вечная жизнь — наказание? Или мы так и не поняли, почему не отправились в вечный холод? Ступни коснулись чего-то холодного и твердого. Странное чувство. Я открыл глаза и понял, что стою голый, в своем изначальном теле, и держу в руках курительную трубку. Трогаю себя — вот плоть моя и вот кровь моя! Я даже кусаю себя за палец, чтобы почувствовать боль. Мою боль! Скашиваю взгляд — рядом на камнях сидит Сивка, точнее — Максимус, в том же виде, в котором его мать родила, а я полюбил. Склоняюсь, протягиваю руку и касаюсь кожи его плеча. Необычно! Чувство восхищения пронзает мое тело тысячами игл. Так сладко пытающих! Мой друг поднимает голову, знакомо прищуривается и произносит лишь одно слово: — Трубка. Я потерял дар речи. До меня с трудом доходит смысл сказанного: дорогую вещь вырезали из какого-то дерева, непонятным способом через множество поколений семян, ростков и стволов связанного с нашим прошлым. Я повертел трубку в руках, разглядывая со всех сторон. — А помнишь? Да, конечно! В тот день мы поклялись никогда не расставаться. Клятвы свои скрепили вином и кровью. А когда вышли, уставшие, из той пещеры, где заночевали, то вместе помочились на какое-то чахлое деревце. Будто откликнувшись на наши мысли, внезапно появился ветер. Его нельзя было услышать — только почувствовать, как порывы плотного воздуха проносятся мимо, оглаживая тело. Ветер! Какая восхитительная ласка! Вслед за ветром на нас обрушился хлесткий теплый дождь. Я ловил ртом капли воды и никак не мог напиться. Дождь! Такое забытое чувство — умыться ручьями, текущими по лбу и щекам. Обнять себя за плечи и, вытянув шею, стоять неподвижно, прислушиваясь к еле слышному шелесту разлетающихся во все стороны брызг. Когда дождь закончился, я протянул Максимусу руку и помог подняться. Мы подошли к Звездным вратам. На картинке они казались огромными, а сейчас — Максимус легко дотянулся до верха, зацепился пальцами на кромку, поджал ноги и повис на внутреннем круге, как на перекладине. Он, давно забытый, но до боли в груди — знакомый, был таким красивым в окружающем нас багровом сиянии! Сколько раз мы, меняя тела, пытались вернуть воспоминания о нашей первой встрече? Я прижался к моему другу сзади, прислушиваясь, как гулко бьются наши сердца. Казалось, этот звук передается вратам и они начинают звенеть. Громко петь, нарушая окружающее туманное безмолвие. Впереди горела далекая белая звезда. Дорога обрывалась в нескольких шагах за вратами, а дальше — клубился серо-коричневый туман. Я размахнулся и бросил туда трубку. Она утонула. — Мы можем… — Да, — в тон мне выдохнул Максимус и уперся ступнями в боковые ободы врат. — Нам больше некуда спешить, Ренди! Я оперся ладонью о знаки над его головой и с легкостью крутанул внутренний обод. Первый шаг сделан. И Максимус с удовольствием поддержал эту игру. Я ощущал себя в собственном теле настолько остро, что казалось — способен управлять каждой клеточкой. Удовольствие от близости в этом сумрачном мире нарастало медленно, толчками, раскрываясь в точке слияния живым огненным цветком, и, подобно брошенному в воду камню, волнами разбегалось в разные стороны. Врата стонали и дрожали под напором разбушевавшейся стихии. Когда наше сражение прерывалось поцелуями, наставал черед ободу врат крутиться то в одну, то в другую сторону. Мы скоро сбились со счета. Смеясь и плача от восторга, благодарили Мироздание за то, что превратило нашу милость к погибающему дереву в благое дело, которое нам где-то зачлось. Удовлетворенный любовным сражением, Максимус повернулся ко мне лицом, и мы застыли в объятиях, обессилевшие, отдыхая, и, кажется, навечно. — Я вижу позади тебя море из звезд, — внезапно произнес мой друг. Я поднял голову с его плеча и пригляделся: — А я впереди — зеленые холмы, поля мака и васильков, золотые города. Хрустальные ворота распахнуты, фонтаны воды бьют прямо с неба и дивные плодовые сады приглашают к себе. Пойдем туда? — Не знаю, — как-то неуверенно отозвался Максимус, и его лицо озарилось глубочайшим сомнением. — Всё-таки — лев, вол, орел… — Или шеврончики на Звездных вратах еще покрутим? В ручном режиме?

***

Комментарии: «Но не “щеточкой”» — намек на известную историческую личность. в элитном конном отряде при императоре — конница всегда была элитным подразделением в армиях. Здесь идет отсылка к позднеримскому подразделению императорской гвардии — схолариям. папашки богатые и купили гражданство — «гражданами Рима» эдиктом императора Каракаллы в 212 году были объявлены латинизированные части Римской империи, на греческом Востоке гражданство покупалось. одетые в паллы и кандалы — палла — верхняя женская одежда. Эпизоды, когда наказание осуществляется через переодевание мужчины в женскую одежду, имеются в истории, но современные исследования считают, что подобный выбор не связан с обвинениями ни в христианстве, ни в мужеложестве. якобы их выкопали в другом месте, но признали «святыми» — бывало, что наткнутся где-то на безымянную могилку, выкопают кости, а потом… всё зависит от целеполагания местных легенд. бегал в подкованных острыми гвоздями сандалиях перед колесницей антиохийского наместника — здесь приводится сюжет из жития Сергия и Вакха, которое (согласно современным исследованиям) писалось под копирку с ранее потерянных «страстей» Ювентина и Максимина (эпизод с переодеванием). Эти двое римских солдат, в свою очередь, могли существовать в реальности, но не были связаны с христианством. в память о нас быстро возвели храм — в городе Ресафа (Сергиополь). рай мы потеряли: и тот, и другой, и даже — земной — оба поклонялись Юпитеру, христианство в это время только начинало развиваться, конкурируя с митраизмом, распространенным в восточных армиях. главный герой таким образом улизнул из тюрьмы — отсылка к Корвину. Р. Желязны «Хроники Амбера» во время какого-то большого фестиваля — в 1300 году в Риме проходило очень важное событие — празднование юбилея Рима. Оно оказалось настолько значимым (куча паломников переобщались, появилось много идей), что можно считать его точкой отсчета появления или окончательного оформления различных религиозных (в основном — еретических) воззрений. книгу написал про путешествия в потусторонний мир — отсылка к Данте Алигьери. помог ему еретическую секту создать — отсылка к разным возможным кандидатам на место ересиарха. в этом произведении некий мудрый человек говорил о бессмертии — отсылка к Х. Л. Борхесу. отправились в вечный холод — ад или загробный мир — статичен, он холодный, там нет огня, лавы и прочих погремушек, которые были придуманы намного позднее. лев, вол, орел… — символы христианского Рая. Появляются здесь, но герои высказывают сомнение. Для Максимуса (эллина) ближе Элизиум, а для Рэндольфа (германца) — Вальгалла.