Нейротоксин

Я в твоей голове, будто червь-паразит. Растекаюсь в венах, словно нейротоксин. Просто невыносим — Это мой способ быть с тобой рядом. ©

***

Юная луна, как потерянный странник, блуждает по небу, освещая приезжим дорогу. Ночь пугающе красивая, в своей полноправной власти — искушает могучей тьмой, освежает прохладой землю и подкармливает своей силой тех, для кого праздник начинается только после захода солнца. Дин выруливает к бару и паркуется у входа, вытаскивая ключи из замка зажигания. Выталкивает Сэма из тачки и пихает руками в спину. Заставляет двигать булками быстрее, чтобы не как улитка. Мол, поживее, пацан, нам бы за пару часов успеть влить в себя хотя бы две-три бутылки, чтобы завтра с утра бодрячком на новое дело. А сам терзает пальцами верхнюю губу и окидывает Сэма пронизывающим взглядом, полным огня. Оглядывается по сторонам, словно боясь попасться на горячем. Соскучился — не то слово. Удержать бы себя, чтобы не вцепиться зубами в глотку, не залепить поцелуями-пиявками, не воспалить кожу касаниями, как коварной живокостью. Сегодня они ещё поборются за место главного. Дин вливается в атмосферу бара, когда дверь за ним хлопает, а над головой звенят блядские колокольчики. Дынь-дынь: нехило отдаёт по нервам. Зато приятно носу, потому что пахнет мясными закусками и пластом разврата. В левое ухо вбивается шум с телека на стене. Сегодня должен состояться важный матч, но Дин никогда особо не увлекался спортивными баталиями, хотя брат до сих пор двигает широкими плечами, как главный нападающий, выигрывает за счёт массы. Он нарочно задевает его плечом, ловит недовольное шипение и это гаркающее, как у вражески настроенного пса: «Дин!». Забавно… Вроде вырос давно, а выманивает внимание мелкого самыми жалкими способами. Они берут себе по пинте пива и сразу заказывают ещё пару. Официантка принесёт его, когда они прикончат первые два бокала. Так и сидят несколько минут в тишине, пожирающей прожорливое любопытство обоих. Обычно такое бывает редко. — Дин, — Сэм опирается локтями на стол, наклоняясь ближе и привлекая к себе внимание брата, который стирает жесткими манжетами кожанки пенку с губ, довольно выдыхает после. — Какого черта мы здесь делаем? — Развлекаемся после тяжелого дня. Тебе не нравится? — Дин поднимает одну сторону верхней губы, кривится в недовольстве, пока глаза выражают полное равнодушие. Вечно этому мелкому всё не так. Заебенишься. — Но меня дома ждёт Джессика! — Точно! — наигранно восхищается Дин. — Ты прав! Плевать, что нам не удалось найти отца. Главное, что дома ждёт подружка. Так держать, Сэм. Приз за «Лучшего сына года» официально летит к тебе. — Он объявится. Может быть, не сейчас, но позже. Ты же видел все эти заметки, которые он оставил в мотеле, — парирует Сэм, взмахивая руками. Не верится, что он не заставил брата отвести его домой, не свалил сам, а сидит здесь и точит лясы, пока Джессика ждёт его в постели. Он, вообще-то, охренеть как устал. Первое расследование за последние месяцы прошло не так легко, как он планировал. Да ещё и «женщина в белом» оставила ему в подарок пару царапин на груди. Попыталась вырвать сердце, поцеловать. Как он будет объясняться позже? Сэм ведь не из тех, кто изменяет, не поддался бы на уловку, даже если бы в трусы полезла, но Дин всё равно подоспел вовремя. А там и сработались, как в старые… не самые добрые времена. Сэм не скучает по ним ни капли, если кто спросит. Новая жизнь протянулась белыми нитями в его судьбе, благодаря только его усилиям. Он делает большой глоток, поднимая бокал всё выше и позволяя холодной жидкости беспрепятственно литься вниз, смачивая горло. Запить. Запить это чувство обиды на брата за его непонимание, за нежелание слышать, о чём он действительно мечтает. — Знаю, — рявкает Дин и отпивает пива, прикончив первую пинту. Ставит на стол бокал, с наружных стенок которого стекают капли на деревянную поверхность, и снова хватается за него, не зная куда деть руку. — Тогда зачем я здесь? — Сэм хмурит брови, вкручивая в виски брата саморезы этим испытующим взглядом. Дин поднимает на него глаза и сжимает зубы до легкой боли. Один на один. С алкоголем, струящимся по венам и развязывающим и без того дрянной язык. — Ради меня, — отвечает Дин. Облизывает пересохшие губы и отвлекается на подошедшую к ним официантку. Это даёт время, чтобы обоим поразмыслить над сказанным. Взвесить все «за» и «против» на чаше весов с неравными пропорциями, потому что Джессика. Джессика ждёт дома и волнуется. Джессика любит. Дин, кажется, тоже… Он без особого любопытства пробегается взором по фигурке молоденькой девчонки и всё-таки лучезарно улыбается ей, бросив короткое «спасибо». Принимает новую порцию охмеляющего из её рук, передавая доверху наполненный алкоголем бокал сидящему близ брату. — Кажется, я ей понравился, — усмехнувшись краем губ, Дин переводит бархатный взгляд на Сэма и прижимается коленом к его бедру. Джинсы туго обтягивают светлую кожу, пока в голове всплывают самые извращённые фантазии — не первые за этот день и явно не последние за эту ночь. — Тогда пойди и развлекись с ней, а я поехал отсюда, Дин. Сэм встаёт с места, отодвигая со скрипом стул, но брат хватает его за руку, вынуждая усесться обратно. Нет-нет. Он должен остаться здесь. — Да что с тобой, Сэмми? — смягчается Дин и широко улыбается, сверкая зубами. — Когда мы виделись в последний раз? Выпей, расслабь булки. Ничего твоей Джессике не будет. А я уеду из города на рассвете и оставлю тебя в покое. — Пообещай, — выдыхает Сэм, присаживаясь. Дин понимает, насколько серьезно настроен его брат. Точка притирания движется к единице по шкале от нуля до десяти. — На кой черт мне это обещать? Нам что, по пять лет? Сказал, что оставлю, значит, оставлю. Боже, Сэм, я и понятия не имел, что ты так меня ненавидишь. Дин бросает эту идиотскую затею привлечь к себе внимание того, кто чихать на него хотел. Он допьёт своё никчемное пиво и свалит за горизонт к херам, сжигая по дороге воспоминания о их первой и единственной близости. Тогда Сэм ещё видел в нём покровителя. Отчасти и потому, что они были неразлучны, как Сони и Шер в 70-х, пока не истрепали друг другу нервы. Так уж вышло, что Сэму первому надоело дышать с трудом. Кто-то непричастный назвал бы этот порыв смелостью. Дин фыркает своей мыслительной войне, и Сэм находит его бедро, сжимая. Дин не трезвеет по щелчку пальца, но чувствует, как цифры на шкале неумолимо тянутся вверх. Неужели ему удалось разбить ледоколом жалости резкую холодность брата? — Ты даже не представляешь, как сильно я обожал тебя, Дин. Я ревел белугой, когда ты уезжал с ним на очередное дело. Ты не был братом, ты был для меня отцом. Но чем старше ты становишься, тем больше ты становишься похожим на него. Я ненавижу тебя за это. Под рёбрами давит. Атмосфера вдруг собирается в грузную кучу и вертится вокруг одной единственной эмоции — отвращения. Как у обиженного подростка, который закрывается в себе от любого внешнего раздражителя и никогда не скажет, что чувствует. Потому что, если тронешь — расплачется от этой вселенской несправедливости. Ведь кто как не самый близкий может всадить тебе клинок промеж рёбер с такой удивительной точностью, да ещё и туда, где болит сильнее всего? Дин отчеканивает на этот раз коротко, шмыгнув носом: — Иду отлить. Жду тебя в сортире. Сэм непонимающе дергает бровями и приоткрывает рот, чтобы что-то возразить, спросить, уточнить на худой конец — роли особой, в целом, не играет, так как след Дина уже исчез. Медный маятник колеблется из стороны в сторону и снова ставит перед выбором. Сэм помещает в себя остатки пива со второго бокала, которых ему хватает, чтобы долететь до вседозволенной высоты, но такой, где остатки разума ещё вбрасывают в мозг вразумительного посыла слайды, а значит, выбор этот совершается им почти осознанно. Ведь Джессика верна ему. Никто не понимает его лучше, чем она. Неважно, что не о всех тайнах он может ей рассказать, его к ней любви это не исключает. Он бережно носит её в камере своего сердца, как и ту, другую — испорченную, смешанную со жгучей ненавистью к старшему брату. Она протекает внутри, словно нейротоксин, поражающий клетки. Она взращена с детства… Сэм дергает за ручку и входит в туалет, сразу учуяв слияние распрысканного освежителя воздуха с запахом лесной свежести и стойкой вони, исходящей из приоткрытых кабинок. Ловит взглядом брата, склонившегося над потёртыми раковинами и смотрящего на него сквозь зеркало. Что ещё Дин может увидеть, долго вглядываясь в потёмки его души? Проверив наверняка, нет ли в пустующих трёх кабинках кого-то, кто улёгся лицом на унитаз и поджал к груди ноги, Сэм запирает на щеколду деревянную дверь изнутри. Он хватает Дина за шкирку и притягивает к стене. Вжимается в его губы своими и трется о них, скалится, будто собирается укусить, но только обнажает передние зубы, покусывая кожу. Дин округляет глаза от такой неожиданности, не став, впрочем, разрывать нечто, похожее на поцелуй. Поддаётся инстинктам, а через секунду хватает Сэма за шею и пробует ее на вкус языком. Какое же это долгожданное удовольствие — познать брата снова. Он сжимает планку на пыльной куртке Сэма двумя руками и рваным движением стягивает её до самых локтей, помогая вскоре и вовсе от неё избавиться. Ему порядком надоедает биться друг о друга зубами, так что он лыбится как идиот и говорит: — Я знал, что ты придёшь. Сэм отбрасывает его кожанку вслед за своей курткой и отворачивает его самодовольную морду к стене. Нащупывает застежку на его ремне и вытягивает его полностью, отбрасывая с лязгом на сырой пол. Вот так гораздо лучше. — Ну надо же, Сэмми научился крутить баранку? — Заткнись. Просто заткнись, Дин, — грубеет в высказываниях Сэм. Возится с брюками брата, дёргая и сжимая его в разных местах без намека на нежность. Стягивает их к чертям и прижимается к нему сзади своим ощутимо затвердевшим стояком, пока ещё не спустивший с себя джинсы. — Воу-воу, малец, — говорит Дин, опираясь руками о стену и толкаясь с силой назад, чтобы сменить положение. — Я тебе не твоя подружка. — Но и мне больше не семнадцать, Дин, — выдыхает на ухо брата Сэм, хватает его за короткие волосы и снова заставляет почувствовать щекой холодную неровность. — В этот раз я буду вести. — Чтоб мне провалиться, — отвечает Дин, но его голос уходит в пустоту и не находит отклика. Сэм приспускает свои штаны до щиколоток, кусает брата за затылок и ведёт зубами по белой мраморной коже дорожку ниже. Обводит языком сочленение плечевой кости с ключицей, которое оголяет, оттягивая ворот рубашки в сторону. Он терзает его широкую шею, словно обжигающими клеймами-поцелуями, и левое ухо, захватывая его губами в тёплый плен. Тянется к бачку с жидким мылом рядом, выдавливает себе на ладонь достаточное, по его мнению, количество. — Только не говори, что собираешься обмазать этой херотенью меня, — с отвращением говорит Дин, и это не звучит, как вопрос, скорее, как мнимое согласие. Сэм нащупывает его вставший орган и надрачивает, трется сзади о его задницу. — Еще расплачься, — выдыхает он и отодвигает одну ягодицу в сторону. Смазывает мылом узкий проход, толкаясь в него двумя пальцами. — Эй! Полегче! — отзывается Дин и пытается обернуться, чтобы посмотреть на происходящее. Сэм вытаскивает из кармана куртки пачку с презервативами, выуживает один, распечатывает и раскатывает по своему эрегированному члену. — Брезгуешь трахаться с братом, Сэмми? Сэм затыкает его поцелуем, потому что, честно, слушать его нытьё больше не представляется возможным. Он любит Дина этой неправильной любовью, любит сильнее, чем кого-либо из всех, кого он знал, но, ради всего святого, если он не замолчит, Сэм сделает что-то очень опрометчивое. А пока только медленно вбивается в тугие стенки, пытается растянуть их под свой размер, пока Дин шипит, дергаясь и елозя, как долбаный уж, которого накрутили на палку. Когда Сэм заполняет его целиком, выдыхают сумбурно оба. Дин даже позволяет себе облокотиться на брата и скользнуть языком внутрь его жаркого рта, обвести нёбо. Делая это ласково. — Я скучал по тебе. — Я тоже скучал, Дин, — отвечает Сэм, хотя по своей же логике — не должен. Но стены крепости рушатся, а камни её летят вниз, разбиваясь о землю и превращаясь в песок. — Но ты всё равно не поедешь со мной искать отца, я прав? — Да, — играя желваками, Сэм подтверждает слова брата и делает движение бёдрами резче, слыша доносящееся до уха шипение, чувствуя тонкие пальцы на своём плече. Дин сжимает его руками здесь и стенками ануса – там, где узость растягивается, позволяя делать всё более и более свободные толчки. Сэм задирает низ футболки брата и шарит грубыми руками по его подтянутому животу. Оглаживает бёдра и тут же стискивает их до красноты, активизируя циркуляцию крови. Он грубее, чем Дин в постели, он думает головой чаще, чем его брат, но он безнадежно зависим от него, и этот факт не стереть, как ластиком карандаш с исписанного в кривую листа. Чтоб его. Чтоб эти линии к чертям собачьим. Завтра Дин уедет, и всё прежнее встанет на свои места. А Джессике Сэм ничего не скажет. Пусть лучше спит крепким сном, зная, что её даже мысленно оберегают. В дверь нещадно колотят в течении семи секунд. Так запросто её не откроют, а потому, по-видимому, расслабляются и отходят назад, бросаясь ругательствами. Запах, стоящий в туалете, перебивается парфюмом Дина. Сэм держит его за бёдра и насаживает на себя, наслаждаясь его тихими стонами. «И кто из них двоих ещё девчонка», — хочется сказать, но вообще-то лишнее. Этот бархатный голос и эти честные реплики, срывающиеся с уст брата, ещё долго будут мозолить голову. Потом и они уйдут, сотрутся другими, более яркими и откровенными. Отчего-то даже грусть пробегает. Дин полностью опирается на Сэма, и тот движется в нём нежнее, поглаживая места, которые прежде сдавливал до боли. Находит с закрытыми глазами мягкие губы и накрывает их своими, удерживая одной рукой за шею. Толчок. Ещё один. И ещё. Дин выгибается, проклиная себя за слабость. И всё-таки, как потрясающе ощущать себя настолько нужным. Он будто обретает понимание себя, находит недостающий пазл, чтобы увидеть картину целиком. Все эти молоденькие красотки, ухаживания, заливания, желание открыться каждой встречной и ни одной доподлинной влюбленности за столько лет. Потому что в сердце всегда кто-то другой, и причинение боли прощается, и уже, кажется, зыбкими песками перетекает в наслаждение. Секс не просто хорош, это лучшее слияние двух тел в его жизни. Дин может поклясться, что брат чувствует то же самое, иначе пропади оно всё пропадом. Он издаёт громкий вскрик, помогая себе рукой, и бурно кончает белесой жидкостью на пол и немного на стену. Сэм хрипит сзади ещё минуты три, целует его, покрывает шею убийственными поцелуями, ласкает языком и, в конечном итоге, когда Дин непроизвольно сжимается, изливается в презерватив следом. Тяжело дышит, непривычно уставший, стабилизирует дыхание, уткнувшись подбородком в братскую макушку. А затем, будто опомнившись, выскальзывает из горячего нутра, стягивая с члена мешающую резинку, и отбрасывает её в жестяную урну рядом. Избегает смотреть на Дина, пока тот бесшумно одевается. В дверь снова бьют, но уже рукой. Дин кричит: «Секунду, вашу мать! Дайте людям спокойно закончить их дела!», бросает на Сэма короткий взгляд и всё-таки встречается с ним глазами. — Позвони, когда найдёшь отца. Хорошо? — Конечно, Сэмми, — выдыхает Дин, накидывая на плечи куртку. Он не хватает брата за руку, не целует, только в привычном жесте бьет его по плечу и выходит из сортира первым. Слышатся недовольные возгласы завсегдатаев бара. Ироничные ответки Дина, на которые он не скупится в ответ. Он дожидается Сэма в тачке, высунув левую руку из открытого окна. Потирает гладкую поверхность дверцы, смотря перед собой на безлюдный кусок улицы, пока не замечает длинные ноги брата, семенящие в его сторону. В скупом молчании Дин довозит его до дома и отпускает к той, с кем он хочет быть. Со своими желаниями он как-то разберётся, затолкает поглубже, если будет нужно. Расставание же не вечно? Расставание никогда не бывает вечно. Уж в этом Дин уверен наверняка. Он улыбается Сэму на весть его знает какое долгое прощание, заводит машину и едет дальше. Вот только тревожное чувство в груди – дурацкое предчувствие не даёт слишком далеко отъехать. Что-то неумолимо тянет его назад…