Апельсин-корица

В магазине противно пахнет пластиковыми ёлками и ароматизатором «корица-апельсин». На полу — лужи грязи, народ всё прёт и прёт. До нового года осталось всего восемь часов. Пока Вероника топчется на месте, всматриваясь в прикассовую зону, весь город потихоньку сходит с ума. Грёбаный апокалипсис на минималках. Люди в очереди перед ней выкладывают на ленту новогодние подарки, дети взвизгивают от усталости, в помещении стоит холод с улицы из-за постоянно ходящей туда-сюда двери, продавцы уже не такие приветливые, как буквально несколько дней назад. Все нервничают, все на взводе — как говорится, как встретишь новый год, так его и проведешь. На кассе работают парень и девушка, скорее всего парочка, судя по тому, как они прикасаются друг к другу в перерывах между всей этой беготнёй. Их взглядами можно было бы убивать таких одиноких неудачников, как Вероника. С неба падают крупные хлопья снега, проскальзывают за шиворот, тут же тают, касаясь асфальта. Некоторые попадают в недавно купленный пакет, предназначенный для одиннадцатиклассницы, с которой Вероника планировала посидеть часов до двух, пока не вырубится от усталости. Может быть, ей что-нибудь перепадёт. Купить дополнительное пойло (на случай, если ей всё-таки не перепадёт) Вероника не успевает — в супермаркете её сбивает длинная тётка, разговаривающая по телефону, и бутылка вина за двадцать тысяч, которую она рассматривала с особым восхищением, разбивается. Все эти суматошные люди в магазине, забежавшие за колбасой для оливье после работы, пялятся на неё, а тётка только и делает, что начинает противно смеяться. Она хватает её за руку, немного грубо: — Прости, девочка, но это вино не стоит твоих слёз, — она с отвращением смотрит на этикетку, размокшую среди всего этого безобразия на полу, а потом становится вдруг какой-то серьёзной. — Ты что, реально плачешь? Вероника не отдёргивает руку. Она, чёрт возьми, так соскучилась по чьим-то прикосновениям, что просто пялится на чужие пальцы. — Я не плачу, — она поднимает взгляд. — О, у тебя просто огромные и грустные глаза, — тётка хихикает, и все смотрят на неё. Она уже минуты три захватывает всеобщее внимание. К ним торопится охранник. — Похоже, мы с тобой встряли на восемнадцать тысяч рублей. — На двадцать. У меня нет столько денег, — её глаза бегают от охранника, пытающегося найти ценник на витрине, до столпившихся около них покупателей. В груди всё холодеет от липкого страха, из-за этого голос кажется таким тихим и жалким, что хочется раствориться на месте от стыда. Как будто всё застыло ноющей тревогой в груди, отдающейся сонливостью. Хоть ложись прямо на пол в супермаркете и рыдай. Чувства наконец-то переполнили казавшийся раньше бездонным сосуд внутри, и последней каплей стала чёртова бутылка вина. Всё как в замедленной съемке — глаза и правда наливаются слезами, впервые за несколько месяцев, горло сдавливает удушащий запах Антонио Бандерас, он исходит от норковой шубы женщины, которая пытается флиртовать с охранником, и все пялятся, пялятся на неё, потому что она выглядит как грёбанная катастрофа — сначала создаётся впечатление, будто пытается свалить по-тихому. — Может, уже отпустишь мою руку? А потом она платит за испорченный товар наличными, хотя не обязана — ей просто так захотелось. Всё это время Вероника наблюдает издалека, замечает нос горбинкой, узкие губы, мимические морщины в уголках глаз от постоянных улыбок. Обручального кольца нет, как и следа от него. Ногти обрезаны очень коротко и не накрашены. Блонд ненатуральный — корни волос светло-русые. Вероника морщится от отвращения — если, конечно, не считать этой кричащей норковой шубы в пол, края которой пропитались злополучным вином, больше всего ее задевает тот факт, что Антонио Бандерас тестирует свою продукцию на животных, и вообще, это хоть и офигенный, но мужской аромат. После инцидента она решает, что, возможно, это прямое указание откуда-то свыше открыть коньяк, третий год хранимый под кроватью, подаренный ее бывшей, и решает смыться как можно скорее. На выходе она упирается взглядом в притянутую в кожаной перчатке руку: — Я — Лена, — и Веронику обдаёт этим дурацким до невозможности запахом одеколона. Женщина скалится и, кажется, ждёт уверенного и крепкого рукопожатия, но получает слабое прикосновение ладони об ладонь. Вероника в какой-то тревоге быстро отдергивает руку, лицо немного жжёт от стыда за предыдущий инцидент со слишком долгим прикосновением в магазине, но не краснеет из-за мороза, слава Богу. — Ну вот, наконец-то мы и встретились. При весьма забавных обстоятельствах, конечно… Вероника застывает на месте. Снежинка попадает ей прямо в глаз, и она морщится. — Я на самом деле испугалась, что меня заставят платить или вышвырнут, — сапоги Лены были из натуральной кожи. — Да ну, брось, — тем времени они уже дошли до импровизированной стоянки. Серебристый Митсубиси отзывается звуковым сигналом, похожим на бульканье. — Тебя подбросить до дома? Девушка с осторожностью приземляется на заднее сидение. «Прощай, чувство самосохранения», — вот что читает Вероника на задворках своего сознания. Водит Лена как настоящий мужик, выражается так же — дороги тридцать первого декабря настолько забиты, что сам факт того, что они попали в пробку, не вызывает удивления. В машине играет местное радио, за запотевшим стеклом падает снег, а в ноги дует горячим воздухом кондиционер. Неловкое молчание. Чёрт. — Дай угадаю, — женщина будто читает мысли, не давая Веронике заскучать, — ты защитница природы или типа того. — Да, а что? Как вы это поняли? — Можно на «ты», сладкая. Ты все время смотришь на мою шубу, — она усталым жестом потирает виски. — Думаю, что нам в этом плане будет трудно найти общий язык. Но ведь нет ничего невозможного, правда? — язык скользит по ее губам, стирая помаду. — И если уж ты действительно любишь животных, удали фотографии своей бывшей, будь добра. Слова свалились на Веронику потоком холодной воды за шиворот, колко, неприятно и гадко. Пробка тронулась. — Откуда ты меня знаешь? Ты знакома с ней? Кто ты? Радиоведущий озвучивает гороскоп. Овнам звёзды пророчат в новом году секс чуть ли не каждый день и романтический круиз. И загруженный рабочий график. Лена молчит, потом гаденько смеётся в сжатый кулак, как будто никто не видит этого жеста, и Вероника с ужасом вжимается в сидение. На ответе она не настаивает, хотя от любопытства становится не по себе. Ее галерея в телефоне далеко не была прозрачной, она даже не была синхронизирована с облаком. Митсубиси подъезжает прямо к ее подъезду. Хозяйка машины выходит первой, открывает дверь Веронике, цокая каблуками. — Ты кое-что забыла в магазине, — она протягивает девушке подарочный пакет, про который, о Боже, она действительно забыла. — Не скучай. — Подожди. Я же просто назвала тебе остановку, на которой меня высадить! Стой! Откуда ты знаешь?.. Лена! Лена же её как будто не слышит, нажимает на педаль и скрывается из видимости. Чувство, что её много, что она буквально везде, однако, от этого не исчезает, хотя о ее присутствии напоминает лишь въевшийся в память запах духов. Пакет явно не пустой — только после десятиминутного замешательства Вероника ощущает его вес, открывает и обнаруживает там детское шампанское, набор дорогих шоколадных конфет, огромный «Киндер» и короткую записку едва понятным почерком — «Заеду за тобой в девять». Страх уступает место какому-то другому чувству — всё будет хорошо. В порядке. Всё, кажется, встаёт на свои места. Одиннадцатиклассница звонит в семь вечера и отменяет их планы. Зато Лена приезжает на полчаса раньше.