Я не хочу тебя убивать

Сначала, в первые несколько дней после знакомства, Чи Чжень думает, что Лу Ли — полный отморозок. Ну, или будущее наступило и первые киборги уже среди нас, талантливо прикидываются людьми, но все равно палятся на манерах. Ему почти страшно находиться рядом, не успокаивает даже оружие в кобуре. Руки в мурашках от шеи до запястий, а язык просто не удержать. Он мелет чушь с привычной скоростью, и чувствует себя заклинателем змей, настолько внимательно смотрит на него Лу Ли, следит взглядом, а на лице ни словечка не прочесть, ни мысли. Вообще не понять, услышали его, или Чи Чжень тут в пустоту распылялся. Спустя какое-то время Чи Чжень понимает, что если с определением киборга и змеи он поторопился, то отморозок — абсолютно верно подобранное слово. Для Лу Ли нет авторитетов, почти нет правил, и да, все лазейки в законах он отлично знает, и использует так, как надо ему. Тут Чи Чжень только молча аплодирует, искусству повернуть машину закона так, как необходимо ему, сам он учился долго. Да и только отмороженный напрочь человек способен так бросаться в драку, игнорируя любые препятствия. Чи Чжень хотел бы сказать, что Лу Ли, во время расследования, — стрела, спущенная с тетивы, но нет, он не стрела. Лу Ли во время расследования — кирпич, падающий с крыши. Пробьет все препятствия и рухнет на голову злодею. Возможно, осколками посечет кого-то еще, но тут уж дело такое… Он сам — не такой. Не чертова мороженная кукла, едва заметно поджимающая губки, и время от времени взрывающаяся воплями, от которых хочется присесть, а потом бежать и исполнять, взяв под козырек. Чи Чжень горит, как тот феникс, как терновый куст, горит, не сгорая, в огне ненависти. Не к Лу Ли, как бы он не хотел, но вот не выходит. Даже когда узнает, что отец Лу Ли убил старшую сестру, ненавидеть не получается. Нельзя сказать, что он не старается, как раз нет. Старается, очень старается. Но вот не выходит. Даже в пьяном угаре нет сил возненавидеть Лу Ли до такой степени, чтобы выстрелить в него. Он больше ненавидит саму ситуацию, когда его вынуждают убить, прекрасно понимая, что и ему самому после всего этого жизни останется часа два. Да Чи Чжень даже знает, какими словами об этом расскажут! Какая-нибудь хорошенькая дикторша в миленьком костюмчике завтра серьезно посмотрит в камеру и выскажется примерно… так — Вчера вечером при исполнении служебных обязанностей погиб командир Лу Ли. Полиция раскрыла личность убийцы и мотивы, двигавшие им. — Тут пойдет перебивка, покажут машины с красно-синими мигалками, спину эксперта Гао, может быть даже мелькнет та красотка из аналитического и Мелкий. Потом на весь экран растянут фото из личного дела, в парадной белой форме, а потом заговорит комиссар Дун. — Несомненно, убийца мстил командиру Лу Ли, правда, пока мы не знаем, какой из поводов для мести был сильней. Чи Чжень не только был братом одной из жертв отца командира Ли, но и лишился адвокатской лицензии и провел несколько лет в тюрьме по его обвинению. Чи Чжень закрывает глаза и опрокидывает в себя остатки виски. В бутылке — на донышке, в стакане оплывают ледяные осколки. Дышать в квартире нечем, даже не смотря на полностью расстегнутую рубашку. До балкона всего с десяток шагов, но вне белых стен и черных металлических стеллажей становится легче дышать. Под ногами плитка, над головой небо, а в небе звезды. Если Бог есть, то цзе-цзе сейчас там, самая яркая, сияет разглядывая непутевого младшего братца, который запутался, словно глупая безмозглая рыба, заплывшая в сети. Впрочем, если рыбе один конец, то у Чи Чженя вариантов масса. Пистолет оттягивает карман домашних штанов, металл на ночном ветерке мигом леденеет и пальцы начинают мерзнуть. Будет слишком шумно и грязно, да и не уверен, если честно Чи Чжень, что, во-первых, сможет, а во-вторых, что ему удастся себя убить. Скорей промахнется мимо жизненно важного и останется паралитиком на всю оставшуюся жизнь. Поэтому пистолет он выкладывает на столик, машинально проверяя предохранитель, и повисает на ограждении, вытягивая шею, чтобы посмотреть вниз. Здоровенные щиты из закаленного стекла высокие, по грудь, чтобы детям и истерикам было без шансов выброситься, но если подходить к делу с холодной головой, то можно ведь и стул подтащить, верно? Или, в крайнем случае, на руках подтянуться. Не такой уж он и слабак, вытянет себя. Чи Чжень сильней наваливается на стекло, смотрит вниз, внизу снуют машины, люди ходят, смеются, строят планы на будущее, живут… Главное, конечно решиться, обидно будет, если за несколько секунд полета он вдруг передумает. Картинка начинает пульсировать, словно в неисправных трехмерных очках, и он крепче цепляется за ограждение, чтобы не упасть. Надо собраться с силами, отвести взгляд от манящей бездны, и пойти, наконец, спать, чтобы завтра подумать, как именно он будет выкручиваться. Он же адвокат, обязан вывернуться как-нибудь. -Чи Чжэнь! Кажется, он все-таки летит, только не вниз на добрых два десятка этажей, чтобы встретиться с дорожным покрытием, или, если не повезет, крышей какой-нибудь машины, а вбок, недалеко, до стены. И не своей волей. Сознание решительно протестует против таких качелей и отключается. Ненадолго. В себя Чи Чжень приходит наверное минуты через три, он выплеснутой в лицо воды. Балконная дверь уже закрыта, в квартире включен свет, а сам он пристроен в кресле. Что характерно не в любимом, а в том, что подальше от двери. Напротив, отрезая возможный путь к отступлению, сидит Лу Ли, а на столике перед ним связка отмычек, ключи самого Чи Чженя и его же пистолет. — Отмычки — не мои. — Я знаю. — Лу Ли смотрит не мигая, снова до боли напоминая озмеевшего киборга. Умнее было бы промолчать, может отовраться тяжелым расследованием, или хоть просто тем, что настроение ни к черту, вот и нажрался, вот только за язык будто кто тянет, а сам Чи Чжень чувствует, что трезвей, чем сейчас, в жизни не бывал. — Мне велели тебя убить. — Комиссар Дун. Зачем ты хотел спрыгнуть? Чи Чжень запоздало вытирает лицо, закрывает глаза ладонью и шмыгает носом. Глупо и по-детски, а как ответить-то? — Я не хочу тебя убивать. Да и прыгать-то не хотел, это так… крайний случай. Лу Ли отводит взгляд и ставит на стол сперва бутылку с остатками виски, а потом и полную. Наливает тоже сам, не озаботившись льдом, смешивая разные сорта в одном стакане, который подталкивает к Чи Чженю — Пей. — Зачем? — Краткость, конечно, сестра таланта, но хочется чуть больше информации. Чи Чжень стакан конечно же берет, но пить не спешит. Лу Ли на его бездействие только вздыхает и знакомо поджимает губы. — Ты сейчас пьешь. Я отвожу тебя в ближайший бар. Там ты бьешь кому-нибудь морду. Тебя задержат. Документы не бери, расплатись наличными, окажи сопротивление. О том, что у тебя есть права, даже не вспоминай. Все, что можешь говорить, — что выпил, зашел в бар, подрался. Административное дело потом закроется, а в камере Дун тебя не найдет. Твоя мать под надежной охраной, ты будешь тоже. — А ты?! — А я должен закрыть это дело. — Лу Ли поднимается на ноги и забирает со стола отмычки и его пистолет — Жду внизу. Чи Чжень, как в прострации встает тоже, переодевается, почему-то застегивая рубашку под горло, хотя ведь терпеть не может, когда на горло что-то давит, и мелкими глотками, как воду, выпивает виски. Стакан переворачивает над головой, чтобы капли, оставшиеся на стенках, попали на волосы и, может быть, одежду. Вонять будет преизрядно, словно он в чан с виски упал, или не просыхал с утра, но тоже сыграет на образ. По уму бы устроить дебош в другом городе, чтобы концы подольше искали, но похоже у Лу Ли уже совсем нет времени. Виски догоняет, когда Чи Чжень садится в знакомый внедорожник. Зрение плывет, голова одновременно разламывается на части и кружится, как взбесившаяся карусель из Диснейленда. Лу Ли приходится его пристегнуть — он чувствует как руки проходят по плечу, подцепляя ремень, опускаются к бедру, защелкивая карабин и пропадают, напоследок поправив ленту у шеи. Сил открыть глаза нет, да и не особо он уверен, что не вывернет от взгляда на дорогу, а вот трепаться — есть — Зря. След на шее бы вписался. Может я от бабы какой-нибудь ушел расстроенный? — Лу Ли не отвечает, то ли копит потраченные на него слова, то ли просто не считает нужным. Чи Чжень уже отчаялся разобраться в напарнике, и просто принял его таким, каков он есть, со всей кучей закидонов. Да и молчать с ним — спокойно. — Приехали. За окном мигает вывеской какой-то бар, Чи Чжень даже не знал, что в его районе есть такой, с набившим оскомину неоновым бокалом мартини, в котором вздрагивает красная коктейльная вишенка. На секунду становится страшно настолько, что кажется ноги сейчас отнимутся, а когда Чи Чженю становится страшно, он всегда вытворяет странное. Вот и сейчас, когда Лу Ли тянется к нему, то ли снова помочь выпутаться из ремня, то ли расстегнуть рубашку на привычные три пуговицы, Чи Чжень совершает самую большую глупость в своей жизни. Он подается вперед целует Лу Ли. Не то чтобы у него жизнь перед глазами проносится, но адреналин, определенно подскакивает. Чи Чжень загадывает, если Лу Ли не придушит его прямо сейчас ремнем безопасности, то все у них получится. Времени все размышления занимают секунду, не больше, ровно ту секунду, что остаются неподвижными чужие губы, а пальцы сминают воротник рубашки. А потом поцелуй становится настоящим и Чи Чжень упускает инициативу. Теперь целует не он, а его, и жаль только что коротко. Когда Лу Ли отстраняется — заодно и его оттолкнув, — выглядит он хуже рассерженного кота: взъерошенный, с горящими глазами и потемневшим ртом. Чи Чжень подозревает, что сейчас они близнецы братья. — Ну… я пошел? — О том, как они будут после он уже не думает. До этого «после» хорошо бы дожить, а там разберутся по ситуации. — Иди. Я тоже не хочу тебя убивать.