Как рассказать своему будущему мужу о Системе?

      В отличие от своего предшественника, Шэнь Юань никогда не был столь отъявленным мудаком. Единственным, что, пожалуй, могло заставить его вести себя наименее приятным образом, были обстоятельства, носящие легкозапоминающееся имя — Система. Именно Система стала тем самым триггером, вынуждающим Шэнь Юаня, переродившегося в теле злодея Шэнь Цинцю, творить всякий беспредел. Начиная мерзким в общении характером и заканчивая скидыванием — слово грубоватое, но наиболее подходящее — Ло Бинхэ в Бесконечную бездну. Из-за всего этого, включая и само перерождение, Шэнь Юань — а теперь уже Цинцю — чувствовал себя крайне премерзко. Ещё и Система периодически подливала масла в огонь. Единственное, за что Цинцю действительно любил этот чёртов мирок — возможность вживую встретиться с любимым персонажем романа, спасти ему жизнь, стать его другом, братом, любовником, в общем, самым близким человеком, а после, будто всего перечисленного было слишком мало или недостаточно много, — супругом.       «Что значит супругом?!» — судорожно пронеслось в голове Шэнь Цинцю, когда взволнованный и с каким-то особым очарованием покрасневший Лю Цингэ всё-таки решился озвучить то самое предложение.       Нет, это вовсе не плохо! На самом деле Шэнь Цинцю в порыве безграничного счастья чуть было не выпалил заветное согласие. Но вовремя вспомнил две крайне важные вещи: во-первых, даже наедине с любимым он не был готов расстаться с привычным самообладанием; во-вторых, он всё-таки не настоящий Шэнь Цинцю.       Вроде бы, ничего особенного. Люди хоть и замечали, что после искажения ци Цинцю стал словно совсем другим человеком, но в действительности и предположить не могли, что так оно и было. А Юань по-прежнему не считал себя таким отъявленным мудаком, чтобы связать жизнь с человеком, отношения с которым были построены на лжи.       Это преувеличение. Может быть, даже очень большое.       В конце концов, Шэнь Юань не собирался в один прекрасный момент обернуться прежним Цинцю и всадить нож в спину Лю Цингэ. Но почему-то в его голове это выглядело именно так.       Скрывать столь важную тайну — слишком похоже на предательство. Словно, вступив в брак с Шэнь Цинцю, Лю Цингэ автоматически подписывал согласие каждое утро просыпаться в обнимку с коварным волком, притаившимся в овечьей шкуре.       Учитывая все обстоятельства, Шэнь Юань был скорее овцой в шкуре волка, но Лю Цингэ он любил до такой степени, что мысль о сокрытии такого рода тайны заставляла его сердце болеть и сжиматься, словно бы обвитое хвостом скользкой змеи. Шэнь Юань хотел рассказать Лю Цингэ правду ещё в самом начале, когда, набравшись смелости по завершении их чаепития, он всё же смог взять своего шиди за руку и попросить остаться. Но помешал или страх оборвать на корню зарождающуюся ответную симпатию, или гипнотизирующая красота Бога войны с пика Байчжань, от которой у Цинцю все мысли из головы выбивало напрочь, стоило взгляду цвета благородного чёрного агата встретиться с трепещущим блеском бирюзы.       — Шиди Лю, — Цинцю едва смог подавить подступающую к голосу дрожь, а Цингэ в свою очередь напрягся, ведь их общение давно отошло от бесполезных формальностей и, естественно, эти шисюн-шиди звучали лишь в присутствии посторонних. Или же когда Шэнь Цинцю был чем-то недоволен. Неужели он настолько против замужества? — Прошу дать мне время, чтобы как следует всё обдумать. Твоё предложение очень неожиданно...       — Неужто настолько? — Лю Цингэ показалось, словно он ощутил горечь во рту. Среди всех, кого не назови, он не слыл сентиментальным бессмертным, однако Цинцю добавлял его буйному темпераменту какой-то мягкости, трепета, нежности. О, этот Шэнь Цинцю превратил самого Лю Цингэ в размазню, а теперь — намеренно ли? — бил в самое сердце. Хотя ведь ничего такого он и не сделал. Может быть, предложение замужества и впрямь прозвучало для него настолько неожиданно? Не давала покоя та мысль, что вместе они уже три года.       Меж бровей Лю Цингэ залегла морщинка. Взгляд сделался тяжёлым, практически нечитаемым, но Шэнь Цинцю знал этого человека слишком хорошо и с уверенностью мог сказать, что пара чёрных агатов блеснула от отразившейся в них печали.       Цинцю было стыдно. Очень стыдно. Но найти в себе силы выпалить фразу, аки я из другого мира и по случайности захватил тело твоего злейшего врага, а после водил всех за нос всё это время, оказалось даже сложнее, чем признаваться в любви. Но преодолеть эту преграду придётся, как ни крути.       Ради Лю Цингэ. Ради их совместного будущего.       — Нет, — неожиданно твёрдо начал Шэнь Цинцю, отчего выражение лица Лю Цингэ расслабилось, но после его затронуло лёгкое недоумение.       — Цингэ, — твёрдый тон сменился нежностью, но после Цинцю, будто стесняясь своих будущих слов, потянулся за веером, находившимся на своём привычном месте, в левом рукаве ханьфу цвета цин. Щелчок — и нижняя половина лица заклинателя оказалась скрыта за написанными рукой мастера ростками бамбука.       И лишь тогда он продолжил говорить. Время от времени делая лёгкие взмахи веером, что смотрелся в его руках — таких худых, но не чрезмерно, таких белых, но не болезненно, а подобно драгоценному нефриту — грациозней, чем танцы сотен Небожителей. Вытягивая слова медленно, но не слишком, чтобы не выдавать собственного беспокойства:       — Этот Цинцю ждал предложения о заключении брака. Но боюсь, что есть некоторые обстоятельства, ввиду которых шиди Лю может... Разочароваться в своём будущем супруге.       Скрыть беспокойство не удалось. Сам того не замечая, Шэнь Цинцю начал скакать между официальными и приватными обращениями, называя Лю Цингэ то «шиди Лю», то просто «Цингэ». Удивительно, но последний внимание на этом заострил. А после слова «разочароваться» и вовсе превратился в подобие натянутой от напряжения струны циня.       — Как я могу в тебе разочароваться?       — Есть вещь, о которой тебе следует знать...       — Что за вещь? — от нетерпения голос Цингэ сделался резким, режущим, подобно его Чэн Луаню. А в ответ на такой тон по коже Цинцю пробежали мурашки.       В бамбуковой хижине повисла тишина. Даже веер в руках заклинателя вдруг замедлился, остановился. Лю Цингэ смотрел внимательно, практически не моргая. Но потом понял, что такое давление не поможет его Цинцю почувствовать себя более расслабленным — раз уж он не мог найти в себе силы о чём-то рассказать, это что-то было действительно важно? — а потому попытался всячески посодействовать.       Бог войны подсел ближе, взял Шэнь Цинцю за свободную от веера руку, переплетая их пальцы. И этот жест сказал даже больше, чем было нужно. Ведь Лю Цингэ не привык быть нежным, но он мог быть таким ради того, кого любил намного больше, чем себя, свой пик, сражения и даже то самое чувство неоспоримого превосходства, когда вновь и вновь выходишь из боя победителем, в то время, как другие лишь бегут в страхе.       Губы Шэнь Цинцю затронула улыбка — это Лю Цингэ понял по лёгким морщинкам, образовавшимся в уголках бирюзовых глаз. О, Небожители, до чего же прекрасны эти глаза! До такой степени, что у Бога войны тотчас возникло желание поцеловать Цинцю в эти аккуратные морщинки.       Осторожно подавшись вперёд, Лю Цингэ запечатлел лёгкий поцелуй у уголков глаз. Щёки Шэнь Цинцю слегка порозовели, и, кажется, он наконец обрёл уверенность.       — Мой Цинцю совершенен, и в нём нет ни одной вещи, способной заставить меня разочароваться, — без малейших сомнений заверил Лю Цингэ. Эта мысль крутилась в его голове, казалось бы, всю жизнь. Но озвучить её он решился лишь сейчас. Как кстати под ситуацию!       — Твой Цинцю мёртв, Цингэ. Ещё со времён искажения ци, — на одном дыхании выпалил Шэнь Юань и сразу же продолжил, не давая вставить и слова поперёк. — Это прозвучит так странно, но я не тот Шэнь Цинцю, которого ты знал ещё в юности. Этот старик — Шэнь Юань, который, умерев в другом мире, по случайности попал в тело горного лорда Шэня.       На время замолчав, Цинцю заглянул в лицо Цингэ. Пряди волос, переливающиеся подобно золотисто-чернильным жилкам в крылышках цикад, упали на лицо Бога войны, а он даже и не думал их поправлять. Его взгляд сделался задумчивым, но не тяжёлым, как раньше, а даже наоборот — более лёгким.       Ещё пару моментов раздумий и тонкие губы растянулись в лёгкой улыбке, на что Шэнь Юань в недоумении приподнял бровь.       — Мне всегда казалось, что мой Цинцю словно бы пришёл из другого мира. Такого, где живут лишь Небожители, но и среди них он — самый прекрасный.       И этот самый Цинцю замер от неверия в услышанное. Он и самый прекрасный Небожитель? Лю Цингэ нисколько не смущён его признанием?       — Значит, Шэнь Юань, — задумчиво протянул Бог войны, делая более значительный акцент на настоящем имени Цинцю, словно пытаясь распробовать его на вкус. — Юань.       — Цингэ, — переняв будто бы тающую от нежности манеру пробовать имя любимого, ответил Шэнь Цинцю.       — Не имеет значения, Шэнь Юань ты или же Цинцю. Ты — тот, кого я полюбил, и ты — тот, кого я намерен спросить ещё раз: согласен ли ты стать моим супругом?       Возобновив грациозные движения веера в руке, Цинцю лукаво улыбнулся:       — Неужели у лорда пика Байчжань не хватает сообразительности, чтобы найти ответ на этот вопрос, не прибегая к помощи шисюна?